Ночь в «Восточном экспрессе»

Адель посмотрела на свою тарелку. Она была голодна, когда делала заказ, но теперь не представляла, как станет есть.
– Я замужем, – начала она.
– Ну да. Это очевидно. – Он многозначительно посмотрел на кольца на ее левой руке, затем с удовольствием принялся за еду.
– За врачом. У меня двое сыновей, как я уже сказала.
Вилку он держал в правой руке – на американский манер. Махнул ею в сторону Адели.
– И?
Она помолчала, обдумывая, что сказать дальше.
– Это все.
Никогда она не чувствовала себя такой скучной. Что еще она могла сказать? Она была домохозяйкой и матерью, и даже эти обязанности с нее практически сняли.
– Что ж, – продолжил он. – Вам, несомненно, нужно как-то это исправить.
Адель вдруг поняла, что даже не знает его имени. И разозлилась. Какое право он имеет вот так судить ее?
– У вас хватило наглости помешать моему ленчу и высказывать обо мне суждения. Да кто вы в самом-то деле?
Он ухмыльнулся. Положил вилку.
– Простите. Вы правы. Джек Моллой.
Он протянул руку.
Она пожала ее.
– Адель. Адель Расселл.
Сердце у нее забилось быстрее обычного. Она отняла свои пальцы, потому что при соприкосновении с рукой Джека Моллоя ее словно током ударило, такого с ней никогда раньше не бывало.
Она не испытывала подобных чувств, когда познакомилась с Уильямом. В то время она считала его ухаживания страстными. Она просыпалась в волнении, не в силах дождаться следующей встречи. В день их свадьбы ее переполняло ощущение счастья. Она всегда смотрела на него, когда они занимались любовью, и это казалось ей правильным.
Однако с Уильямом она никогда не испытывала ничего подобного. Адель ощутила опасность, настоящую опасность.
Джек наполнил их бокалы, разливая вино не глядя, как беспечный король на пиру.
– Вы американец, – сказала Адель. – Да?
Она не была уверена, но он говорил с явным акцентом.
– В самую точку, – ответил Джек. – Но я женился на девушке из очень английской семьи. Далвертоны. Вы их знаете? «Фамильное гнездо» находится в Окс-форд-шире.
Он намеренно произнес это с преувеличенным акцентом.
– Не знаю, – ответила Адель.
– Моя жена очень богата. К счастью для меня.
– Это ужасно.
– Почему?
– Ужасно жениться на ком-то из-за денег.
– Я этого не говорил. Я женился на Розамунде, потому что она ослепительно красива. И гораздо умнее меня.
Внезапно Адель почувствовала себя ничтожной. Она была уверена, что поблекнет в сравнении с Розамундой.
– Каков же ваш вклад в брак? – нашлась Адель.
Он засмеялся:
– Мое блестящее остроумие. И обаяние. Я торгую произведениями искусства. Привожу домой на ужин голодающих художников, а полгода спустя они получают за свои картины больше, чем когда-либо могли мечтать. Розамунда находит удовольствие, участвуя в этом.
– Так что же вы делаете здесь?
– Я возвращался из Корнуолла. Нужно было съездить подбодрить одного из моих протеже. А я никогда не могу проехать мимо распродажи, мало ли что. – Он взял бокал и посмотрел на Адель. – Что вы здесь делаете?
Она не знала, как ответить.
– Надо было чем-то занять себя.
Она посмотрела в свою тарелку. Ей хотелось сказать ему о том, какой опустошенной она себя чувствовала, какой бесполезной, но подумала, что он уже все понял.
Когда же Адель подняла взгляд, Моллой критически ее разглядывал.
– Думаю, вам, миссис Расселл, нужно вот что, – заявил он, – работа или любовник. Или то и другое.
Она положила нож и вилку. Джек Моллой был на удивление близок к истине. Адель встала.
– Мне нужно идти.
Он изобразил разочарование:
– О, да ладно, не обижайтесь.
– Вы очень грубы.
Она копалась в сумочке в поисках фунтовой банкноты, чтобы заплатить за ленч. Вытащила дрожащей рукой.
– Почему все считают тебя грубым, когда ты говоришь правду?
Он смотрел на нее. Глаза его смеялись.
Адель положила на стол фунтовую банкноту.
– Прощайте, мистер Моллой.
Он наклонился за картиной, которую прислонил до этого к ножке стола.
– Не забудьте это.
– Я ее не хочу.
– Я купил ее для вас.
– Вы можете ее продать.
– Действительно могу. – Он подтолкнул картину к Адели. – Я могу получить за нее в десять раз больше, чем заплатил.
Адель изобразила безразличие.
– Ну, так и поступите.
– Но я хочу, чтобы она осталась у вас. – Он нахмурился. – Послушайте. Дайте мне вашу последнюю ставку – сумму, до которой вы дошли. Это станет честным обменом. Тогда вы заберете ее с чистой совестью.
Адель колебалась.
– Я не могу.
– Да будет вам. Более справедливой сделки не придумаешь. – Он был озадачен.
Адель покачала головой:
– Я не могу. У меня нет денег.
Джек посмотрел на нее с благоговейным ужасом:
– Вы торговались, не имея денег?
Она пожала плечами:
– Да.
Он расхохотался. Другие посетители ресторана в тревоге стали оглядываться.
– Это фантастика. Я восхищен вашей стойкостью. Прошу вас: возьмите картину. Лучшей хозяйки ей не найти.
Адель мгновение стояла. А, собственно, почему бы и не взять ее, подумала она. Если он так хочет, чтобы картина принадлежала ей? Полотно прекрасное. И она почувствовала, что, взяв его у Джека, она что-то докажет. Что именно, Адель не совсем понимала, но, может, то, что она не скучная, провинциальная домохозяйка, какой он, очевидно, ее посчитал. Поэтому она и взяла картину.
– Спасибо, – сказала Адель. – И прощайте.
Вернувшись домой, она сразу же скинула плащ, бросила сумочку и побежала наверх переодеться. Она выбрала платье с широкой юбкой и узкими рукавами кораллового цвета, который, как знала Адель, ей шел. Добавила нитку жемчуга – подарок Уильяма к ее тридцатилетию. Она любовалась блеском жемчужин, пока подкрашивалась, доводя себя до совершенства. Немного духов «Шалимар» на шею – «Ярдли» из сумочки давно выветрились.
Затем Адель спустилась вниз и накрыла стол к ужину, налила две порции виски с содовой и стала ждать, когда приедет муж и она поведает ему о любопытных событиях дня.
Да только Уильям запаздывал. Шесть, семь, восемь часов… К этому времени Адель выпила обе порции виски и повесила картину на то место, которое она ей предопределила.
А когда Уильям наконец вошел в дом в двадцать минут девятого, лишь между делом извинившись, Адель вообще ничего не рассказала ему о своем дне.
В пятницу она обнаружила письмо на своей тарелке, поставленной к завтраку. Белый конверт из веленевой бумаги, надписанный бирюзовыми чернилами. Почерк Адель не узнала, и обратного адреса не было, только лондонский почтовый штемпель. Она взяла нож для разрезания бумаг и вскрыла конверт. Это было короткое письмо, изобиловавшее тире, подчеркиваниями и восклицательными знаками.
Дорогая, дорогая Адель!
Поверишь ли ты? Слава Богу – после всех этих лет мы в конце концов вернулись в Лондон! Найроби обладает своими преимуществами, но, Боже, как чудесно снова ощутить прохладу! В любом случае мне не терпится услышать все твои новости и рассказать тебе о своих. Прошу, приезжай, вместе пообедаем. Как насчет следующей среды в «Савое»? Милый «Савой»! Как же я скучала по Лондону! И по тебе. Увидимся с тобой там в час дня, если не будет других предложений.
Мне пора бежать. Бренда.
В конце письма стояли четыре крестика, обозначавшие поцелуи.
– Боже, – проговорила Адель. – Ты только посмотри.
Она передала письмо Уильяму, который читал газету.
Он прочел письмо так же, как читал все в эти дни: пробежал страницу глазами сверху вниз за кратчайшее время, выбирая требуемую ему информацию, отбрасывая остальное. Он улыбнулся и отдал письмо жене, держа двумя пальцами, а сам вернулся к новостям.
– Ты развеешься, – сказал он жене. Затем нахмурился. – Бренда… Я ее знаю?