История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 6

– Я узнаю это, – сказала она, – но я поражена, что ты единственный в целом мире, кто знает эту науку.
– Это известно, моя дорогая, всем, кто знаком с анатомией, физиологией, и даже астрологией, наукой химерической, когда ее применяют, чтобы найти в звездах все принципы наших действий.
– Принесите же мне завтра, завтра и не позднее, книги, где я смогу почерпнуть знания такого рода. Мне не терпится стать ученой и получить возможность удивлять всех невежд с помощью моей цифровой кабалы, потому что любая наука без шарлатанства не может ее заменить. Я хочу посвятить себя учебе. Будем же любить друг друга, мой дорогой, до самой смерти. Нам для этого нет нужды жениться.
Я вернулся в гостиницу очень довольный, как будто сбросил с себя большое бремя. Я принес ей на другой день все книги, которые смог достать и которые могли ее развлечь. Среди них были хорошие и плохие, но я предупредил ее об этом. Мои «Коники» ей понравились, потому что она нашла их соответствующими правде. Желая блеснуть с помощью оракула, она должна была стать хорошим физиком, и я направил ее на правильный путь. Я решил совершить маленькое путешествие в Германию, перед тем, как вернуться в Париж, и она одобрила мою идею, будучи обрадована тем, что я обещал ей увидеться еще до конца этого года. Хотя мы больше и не увиделись, я не могу упрекнуть себя, что обманул ее, поскольку все, что со мной произошло, помешало мне сдержать данное ей слово.
Я написал г-ну д'Аффри, попросив его прислать мне паспорт, который был мне нужен, поскольку я хотел совершить тур в Империи, где французы и все державы находились в состоянии войны. Он ответил мне весьма вежливо, что мне в этом нет нужды, но если я этого хочу, он мне его пришлет. Его письма мне было достаточно. Я положил его в мой портфель, и в Кёльне оно послужило мне лучше, чем паспорт.
Я передал г-ну Д.О. все деньги, что у меня были, из нескольких банков, Он дал мне общий вексель, имеющий хождение среди десяти-двенадцати крупнейших банкирских домов Германии. Я отправился в моей почтовой коляске, которую вызвал из Мордика, располагая почти сотней тысяч голландских флоринов, многими ценными безделушками, кольцами и очень дорогим экипажем. Я отправил в Париж лакея-швейцарца, с которым уезжал, взяв с собой только Ледюка, сидящего на запятках.
Это вся история моего короткого пребывания в Голландии в этот второй раз, когда я не сделал ничего важного для своей судьбы. У меня там были неприятности, но когда я об этом вспоминаю, я нахожу, что любовь искупала все.
Я остановился только в Утрехте на один день, чтобы взглянуть на землю, принадлежащую гернгутерам [7], и через день прибыл в Кёльн в полдень; но за полчаса до приезда туда пятеро солдат-дезертиров, трое справа и двое слева, остановили меня, весело спрашивая кошелек. Мой почтальон, под угрозой смерти от пистолета, который я держал в руке, хлестнул двоих, и разбойники разрядили свои ружья в меня, но ранили только мою коляску. Им не хватило ума стрелять в почтальона. Если бы у меня имелось два кошелька, как обычно у англичан, из которых легкий предназначен для дерзких воров, я кинул бы его этим несчастным, но, имея только один, и хорошо наполненный, я рискнул жизнью, чтобы его спасти. Мой испанец, который слышал свист пуль, пролетающих мимо головы, к его удивлению, не был задет. В Кёльне французы находились на зимних квартирах. Меня поселили в гостинице под вывеской «Солнце». Войдя в зал, я увидел графа де Ластик, племянника м-м д'Юрфэ, который, поприветствовав, отвел меня к г-ну де Торси, коменданту. Я показал ему вместо паспорта письмо г-на д'Аффри, и все прошло отлично. Когда я рассказал ему, что произошло при моем приезде, он поздравил меня с удачей, но осудил во вполне ясных выражениях возможные последствия моей бравады… Он сказал, что если я не тороплюсь уезжать, я, возможно, увижу их повешенными, но я хотел назавтра уехать.
Мне пришлось обедать с г-дами де Ластик и де Флавакур, которые уговорили меня пойти в комедию. Из-за этого мне пришлось привести себя в порядок, так как, вполне возможно, они представили бы меня дамам, и я хотел блеснуть.
Придя в театр и увидев там красивую женщину, которая навела на меня свой лорнет, я попросил г-на де Ластик меня представить. В первом антракте он отвел меня в ее ложу, где начал с того, что сказал, кто я, г-ну графу де Кеттлер, генерал-лейтенанту на австрийской службе, состоящему при французской армии, как г-н де Монтасе, француз, – при австрийской. Затем тот представил меня даме, вызвавшей мой интерес. Она стала задавать мне вопросы о Париже, затем о Брюсселе, где она выросла, не обнаруживая при этом интереса к моим ответам. Ее внимание привлекали мои кружева, брелоки, мои кольца. Быстро сменив тему, она спросила меня, как будто вспомнив, что должна проявить любопытство, остановлюсь ли я на несколько дней в Кёльне, и притворилась огорченной, когда я ответил, что рассчитываю обедать завтра в Бонне. Генерал Кеттлер поднялся, сказав мне, что уверен, что эта прекрасная дама сумеет уговорить меня отложить мой отъезд, и ушел вместе с Ластиком, оставив меня наедине с интересной красоткой. Это была жена бургомистра Х., с которой Кеттлер не расставался.
– Уж не ошибся ли он, – спросила она меня заинтересованно, – уверяя, что я смогу этого добиться?
– Я не уверен, но возможно он ошибается, предполагая, что вы захотите это проделать.
– Очень хорошо. Надо его на этом поймать, для того лишь, чтобы наказать за недоверие. Оставайтесь.
Неожиданность такого оборота поставила меня в глупое положение. Мне надо было собраться с мыслями. Могу ли я ожидать чего-то в Кёльне при разговорчиках такого сорта? Любопытство толкало меня, наказание казалось весьма вероятным, возможность получить желаемое – манила, и идея послужить приманкой в ловушке вызывала восхищение. Следовало углубить глупость ситуации. Приняв послушный и благодарный вид, я склонился к ее руке и поцеловал ее с покорным видом.
– Вы останетесь здесь, и это засвидетельствует вашу вежливость, так как, уехав завтра, вы покажете, что приехали сюда только для того, чтобы посмеяться над нами. Генерал дает завтра бал, и вы с нами потанцуете.
– Осмелюсь ли я польстить себе, мадам, предположив, что смогу служить персоне ваших достоинств в контрдансах?
– Я не буду танцевать ни с кем другим, когда вы будете утомлены.
– То-есть, когда я паду мертвый.
– Но откуда у вас эта благоухающая помада? Вы появились в театре, и я стала ее ощущать.
– Она из Флоренции; если она кружит вам голову, я тотчас же скажу снова меня причесать.
– Ах, боже! Это будет убийственно! Такая помада – это счастье моей жизни.
– И вы составите счастье моей, позволив мне отправить вам завтра дюжину баночек.
Возвращение генерала помешало ей ответить. Я встал, чтобы уйти.
– Я уверен, – сказал мне он, – что ваш отъезд отложен. Мадам пригласила вас прийти завтра поужинать и потанцевать ко мне. Не правда ли?
– Она меня заворожила, мой генерал, убедив, что вы окажете мне эту честь, и что я буду иметь честь танцевать с ней контрдансы. Как можно уехать после этого?
– Вы правы. Я буду вас ждать.
Я вышел из ложи влюбленный и уже счастливый в воображении, и вернулся в театр, где благоухание моей помады вызвало комплименты всех молодых офицеров. Это был подарок Эстер, и первый день, когда я им воспользовался. В коробке было двадцать четыре баночки. Я вынул из нее дюжину и отослал даме на другой день в девять часов, в полотняном навощенном и запечатанном пакете, адресованными на ее имя, как будто он был направлен неким комиссионером.
Я провел утро, осматривая с наемным слугой достопримечательности Кёльна, все в героико-комическом духе. Я смеялся, рассматривая изображение лошади Баярда, которую столь прославил Ариосто, на которую взобрались четверо сыновей Эймона. Был там также и герцог Амон, отец непобедимого Брадаманте, и счастливчик Ричардетто.
Все гости за столом у г-на де Кастри, где я обедал, были удивлены, что генерал Кеттлер сам пригласил меня на свой бал, будучи весьма подвержен ревности по отношению к своей даме, которая заставляла страдать его тщеславие. Он был слишком почтенного возраста, с неприятным лицом и без всяких достоинств по части ума, чтобы претендовать на то, чтобы быть любимым. Но ему пришлось, однако, смириться, что я проведу всю ночь, болтая или танцуя с ней. Я вернулся к себе настолько влюбленным, что больше не думал об отъезде. В момент возникшей между нами теплоты я осмелился сказать ей, что если она пообещает мне тет-а-тет, я согласен провести в Кёльне весь карнавал.