Биосфера (СИ)
— Это я понял, но вы тут причем? — спросил Роберт.
— Мои родители проживали некоторое время по делам отца в Мали. Туареги убили их. Они разрезали их на части и разбросали их конечности по квартире, превратив комнаты, в кровавые отпечатки. Я никогда этого не забуду. Я тоже мог погибнуть тоже. Туареги отступали и потому спешили. Я потерял лишь ногу и… — Висенте неожиданно замолк.
— Вы что-то хотели добавить? — спросил Роберт.
Взгляд испанца как-то странно на протяжении всего разговора был направлен вперед, словно он с презрением не хотел смотреть на собеседника. Его синие, слегка покрывшиеся пеленой глаза, отсвечивали желтоватые лучи лампы.
— Я покинул страну вместе с остальными беженцами. Так я оказался в Танзании, в той самой дерене, где проживали двенадцать альбиносов. Все они были детьми. Я подружился с ними. А спустя некоторое время вновь поехал в Европу, когда кровавые события в Мали закончились.
— Вы знали детей? Но тогда почему же вы их… Ах, да, вы полагаете, что они приносят зло, — сказал Роберт с сарказмом.
— Да, именно так. Мой рассказ будет неполным, если я не поведаю вам о своей спортивной карьере.
— Вы спортсмен? — удивился Роберт.
— Да, я мастер спорта по пулевой стрельбе. В 2012 году я отправился на летние Олимпийские игры.
— Как это, вы же…
— Да, я инвалид, но, ведь, это не всегда было. До 2012 года я участвовал в Олимпийских играх, но после тех кровавых событий я все же нашел в себе силы, и решился вновь участвовать, но уже в Параолимпийских играх. Я дошел до линии стрельбы и стал напротив мишени. Опершись одной рукой о костыль, я поднял правую, и прицелился. Первый выстрел пришелся в десятку. Последующие пять выстрелов также пришлись в центр круга. Я набрал шестьдесят очков и вышел, таким образом, вперед, оставив позади своих соперников. Моя фамилия появилась на табло, я лидировал. Вы не представляете, как мое израненное сердце тогда ликовало. Это была победа над самим собой. Я стремился не столько к золоту, сколько выиграть эти игры. Во имя моих трагически погибших родителей. Ведь, они никогда не пропускали мои соревнования, болея за меня с самого детства. Впервые за многие годы я был один. Их не было за моей спиной, и они не могли кричать восторженно за мою победу с трибун. Когда я прицелился в седьмой раз, то прозвучал гонг, и меня остановили. Я возмущался, и моим огорчениям и недоумениям не было границ. Судья при участниках попросил меня последовать за ним. Так я оказался в небольшой комнате, вот как эта. Наверное, после этого случая я начал бояться замкнутого пространства. Передо мной сидело несколько судей и один врач, я узнал его сразу. Он был в столице Танзании, городе Дар-эс-Салам, где я находился на обследовании в глазной больнице.
— У Вас были проблемы со зрением? — спросил Роберт.
— Теперь вы понимаете.
— Да, я как-то сразу не обратил внимания на ваши глаза. — Роберт наклонился и внимательно рассмотрел синее помутнение глаз Висенте. — Это у вас осталось от того ужасного случая в Мали?
— Да, эти звери, били меня. Они хотели выбить мой мозг, пробить голову. Но им не повезло. Я потерял тогда ногу и оба глаза. Я ослеп. В кабинете, где сидели судьи, ко мне подошел этот доктор из Дар-эс-Салама. Он внимательно еще раз оглядел мои глаза. После этого он дал жесткое и несправедливое для меня решение. Я слеп и потому я не могу участвовать в этом виде спорта. Слепые не стреляют и не участвуют в пулевой стрельбе. Для меня это был смертельный приговор, куда более суровый, чем сейчас. Лучше бы я тогда умер там в Мали, чем тогда в этом маленьком кабинете, окруженный судьями, приговорившими меня к смерти. Я потерял жизнь, я не видел смысла продолжать существование. Последний луч надежды угас. Слова врача звучали, как смертельный и безвозвратный суровый приговор: глаукома обоих глаз.
— Я не совсем знаю эту болезнь.
— Глаукома — это синее помутнение глаз, выраженное периодичным повышением внутриглазного давления, что приводит, в моем случае, к атрофии и гибели глазного нерва.
— Но как же вы попали в цель? — удивился Роберт.
— Врач ошибся, я видел, — сказал Висенте, немного сконфузившись, — но доказать я ничего не мог, все документы говорили не в мою пользу. Тогда судьи тоже, как и вы, приводили доводы в мою пользу, ссылаясь на мой успех в первых попытках. Но, затем, когда врач доказал мою болезнь на снимках, в лаборатории Олимпийского комитета проделывают такие анализы, и предсоревновательные эксперименты, то и они согласились и стали сомневаться в моей победе. Появилась версия о втором стрелке, который якобы притаился где-то в толпе. Тогда вытащили пули из мишени, но и это их не успокоило. И так, я лишился золотой медали, а вместе с ней — и надежды вновь стать спортсменом.
— Но, причем тут альбиносы и ваша неприязнь к ним?
— Они зло! — яростно заорал Висенте, его руки начали немного дрожать, словно он находился в конвульсии. — Это они отобрали мою мечту!
— Но почему?! — настаивал Роберт, повысив голос.
— Я ничего не буду говорить, иначе зло вселиться и в вашу душу. И завладеет ею навсегда, искалечив ее и отобрав все, во что вы верили и надеялись получить в этой жизни, — он поник головой так же, как и в начале разговора, лишь добавив странную фразу, которую проговорил со злостью, сквозь зубы вполголоса. — Льюис все знает, он следит за их душами.
После этих загадочных слов он больше никак на Роберта не реагировал. Роберт отправился назад в деревню в полном унынии, смятении и глубоком раздумье. По прибытии (спустя несколько дней) в деревню, вечером он сразу же направился в церковь к Льюису младшему за ответами, которые буквально съедали его мозг.
— Я надеюсь, — сказал Льюис младший, — эти мерзавцы наказаны по заслугам сполна? Бог, ведь, все видит и вершит своё правосудие.
— Да, они арестованы и даже осуждены, — сказал Роберт. — Эти дети, хоть их обвиняют люди в том, что они являются носителями зла, но, ведь, они всего лишь дети. Они тоже нуждаются в счастье. Скажите, как вы считаете, существует ли простое, людское, самое обыкновенное чувство счастья?
— Возможно, — начал Льюис младший, — но скрыто оно и находится не в заоблачных далях, за горизонтом мечты, а внутри в потаенных уголках нашей души, надежно спрятанное от темных сил, не просветной тиной, покрывшей и окутавшей нашу душу пороками. Эти пороки, словно темная невидимая нам сторона луны, покрывает вторую темную половину нашего сердца. Знаете, как этих детей альбиносов называют местные жители?
— Как же?
— «Живые призраки». Они редко доживают до тридцати лет, говорят, что шаманы делают порошок из их частей тела, а затем продают за тысячу долларов на подпольных рынках, — сказал священник, — например, рыбаки вплетают их волосы в сети, чтобы был хороший улов. Эти несчастные верят, что в их сети поймается огромная рыба, внутри которой будет много золотых монет.
— И много вы альбиносов знаете? — спросил Роберт.
— Я как-то читал газету, так вот там написали статистические данные. По стране десятки тысяч альбиносов. Я, конечно, осуждаю этих преступников и охотников за альбиносами, что становится модно, но я еще раз говорю, что жизнь полна страданий и мучений, а смерть — это спасение грешных душ.
— Эти газеты вы выписываете или ваш отец? — неожиданно спросил Роберт, подойдя к столику, на котором лежала газета недельной давности.
Льюиса этот вопрос немного насторожил. Он протяжно издал долгий звук, словно вспоминал что-то.
— Ну, не помню точно. Я не заказывал эту газету. Да, наверное, это мой отец.
— Но, ведь, он не выходит, как же тогда…
— Вы, правы. Я запамятовал, это я для него заказал, он попросил меня об этом, — оправдывался Льюис младший.
— Я к вам вот по какому вопросу пришел. Вам что-нибудь говорит фамилия Висенте Кортес.
Пастор задумался.
— Он жил, здесь, в деревне одно время, — добавил Роберт.
— Имя итальянское.
— Нет, испанское. Он спортсмен в прошлом.