Некоторым образом драма
27.05.58.
«Здравствуй, Витя! Если ты не уехал еще в Австралию и если не продал уже свою „Росомаху“ – высылай ее мне. Я говорил о тебе в „Огоньке“ и очень заинтересовал их. Я им снесу рассказ, и м. б. что-нибудь выйдет. Был я на Оке у Поленовых, поднимался до Калуги на моторке, впечатлений масса. Два раза посчастливилось быть у Паустовского в Тарусе и потом в Москве еще пару раз, наговорился и с восторгом почувствовал, что он и впрямь меня любит. Страшно хороший старик – это вообще, помимо нашей любви.
Томлюсь в Москве, в жаре, охота писать и начал уж новый рассказ «Старый дом», который может выйти очень и очень подходящим.
3 рассказа из новых («Старики» – злоба, по-твоему, «Манька» и «Оленьи рога») вошли в сборник. Всего там будет 12 рассказов, если, конечно, не произойдет неприятных для меня изменений. А таковые могут быть.
Спасибо Олегу за большое письмо. Вопросы его пока оставляю без ответа – их слишком много и все они серьезны. Посоветуй ему почитать что-нибудь. Письма Чехова, напр., 6-й т. Пришвина (дневники) и т. п. Пускай помучается, это приносит пользу. Да, пусть хоть прочитает еще раз, если уже читал, «Золотую розу». Старик подарил мне ее, я тут на досуге посмотрел опять – очень интересно, редкая в наше время вещь.
Я тебе не отвечал, все думал, ты приедешь, грозился ведь, но тебя что-то нет.
Пишешь еще что-нибудь? Не пей, брось, старик, это дело! Маразм, больше ничего. Виделся со Светловым недавно, пьяный – жалко смотреть. И так плохо пишем, а будем пить – совсем никуда. Пить можно начинать с 70, не ранее.
Ну вот, присылай рассказ и пиши.
Что слава? Слава – дым. Заруби это себе на длинном, пьяном, красном носу.
Ну, будь здоров, весел и чист помыслами (и телом). Поклон маме и Олегу. Вы там с Олегом не дергаете друг у друга? Во избежание такого рода вещей рекомендую вам таскать свои рукописи в сапоге – спокойнее будет! Пиши! Ю. Казаков. Сходи, старик, в церковь, помолись за меня».
26.06.58.
«Хэлло, кэп!
Очень правильно, что ты на мели. Но ничего: пока существует на свете Казаков, ты не пропадешь. Есть идея.
Рука судьбы забросила меня на днях на телевидение. Там я походил, как стервец, по коридорам, сунулся туда-сюда и оказалось, что там просто жаждут ставить рассказы писателей с римскими носами. Итог: в худ. отделе будут рассматривать возможность постановки «Голубое и зеленое» и «На полустанке», а в отделе научно-популярном – чего бы ты думал? – «Никишки-ных тайн»! Ах, сопляк, а ты еще не одобрял этого рассказа!
Так вот бери свои рассказы («Росомаху» тоже) и беги на свое телевидение. Успех почти гарантирован. (Почти – это потому, что у тебя не римский нос, как у меня.)
Молись за меня и накажи детям своим молиться.
Ты уразумел, что ждет от тебя наш славный народ? Народ ждет, чтобы ты побежал на телевидение (как легкое телевиденье) и поставил там парочку своих вещей.
Вот и все. Будь здоров, кланяйся своим и помалкивай. А то ваши троглодиты (я имею в виду писателей) нахлынут дикой ордой и ты можешь оказаться последним у финиша.
По-моему, «Заиндевелые провода» должны понравиться.
А «Росомаху» отдай пока на радио. Может, возьмут, тогда ты будешь иметь двойной бизнес.
P. S. В «Юность» я не вхож и ничего сказать тебе ни про Петьку, ни про Джека не могу. «Манька» пойдет, кажется, в «Крестьянке» в № 8. Обкорнали, собаки, дико».
26.09.58. Архангельск
«Слушай, арап, ты серьезно собираешься сматываться из Пицунды 8–9 окт.? Это гнусно и глупо! Ты толкуешь о деньгах – деньги тлен, они будут еще у нас в количестве трудно исчислимом, а сейчас надо немного сжаться и претерпеть, ибо Христос терпел.
Очень рад, что ты выбрался из мокрого Питера, но не особенно завидую, т. к. сам предвкушаю эту жизнь в скором будущем.
Наконец я притопал в Архангельск и думаю еще на несколько дней смотаться отсюда уже, так сказать, в материковую глушь.
В Пицунду я заявлюсь числа 5-8-10.
Я тут отпустил усы и бороду, т. е. на Б. море, но борода это моветон, это похабщина, и я ее сбрил, а усы оставил, рыжие и крепкие, как проволока! Ох, Старик, никуда не езди, сиди в Пицунде, я привезу удочки и спиннинг, будем ловить ставриду и вести дикий образ жизни.
Кстати, туда едет на днях моя матушка, и ты можешь ее там встретить.
Комнату вы сняли зря, надо было остановиться в пансионате. Хочу еще прихватить туда свое допотопное, купленное за полета ружье, грузины там здорово перепелок бьют по утрам.
Арап, а я похудел: сегодня (первый раз за месяц) глянулся в зеркало, ахнул.
А с какими кулаками я тут познакомился!
Итак: тебе нет никакой нужды ехать 8–9 окт., как ты пишешь.
Во-вторых, не особенно переживай, что рассказ будет не тот, какой тебе хотелось бы, постарайся удержаться в старых рамках в книжке.
В-третьих, жди меня и не уезжай, располагайся на весь октябрь – осень будет хорошая, не верь прогнозам, на Б. море им никто не верит.
В-четвертых – то же.
А меня, арап, произвели в атеисты, и мой рассказ «Дом под кручей» стоит на первом месте в атеистическом листке (мне его переслали сюда, и я полез под стол – господи, спаси и помилуй меня!)
Девице твоей большой привет, вот я ее поцелую (усатый-то!), и тогда тебе, кэп, амба, она полюбит меня.
Горышину привета не надо, он в Л-де говорил, что я пишу плохо и старозаветно. Пущай сам попробует».
28.11.58.
«Старик, я тебя поздравляю, я радуюсь за тебя – искренно. Это я о том, что, приехав, увидал в „Литжиз-ни“ отрывок из твоего рассказа. И, кроме того, встречал твою фамилию уж несколько раз.
Ты молодец, старик, ты – молоток.
Когда начинают печатать отрывки из чего-то, что еще где-то и когда-то будет напечатано, – это значит, что автор вполне советский, народный и современный.
Так что хватит хныкать. Привет с добрыми пожеланиями Олегу.
А ты брось свои кино-сценаристско-капитанские замашки, брось барство, брось звонить мне из Малеевки (знаю, знаю, что ты там, но не завидую) – нужно быть скромным и обходиться посредством старухи-почты.
Я получил письмецо от твоей мамаши.
Сколько ты еще пробудешь в Малеевке, над чем работаешь и не собираешься ли навестить Москву?
Кто там еще с тобой ошивается? Как сценарий из «Росомахи»? Вообще как дела – я хотел бы тебя видеть.
Приперся я тут к одной поэтессе (она потом в меня влюбилась – ах, ах, кэп!), у нее был Светлов и еще кто-то.
Поэтесса эта страшно талантливая баба, молодая, курносая, с глазами-пуговками.
Ну, ну, старик, выше голову, погляди там в бинокль – не светит ли нам где маяк? Настроение у меня кислое, но это все пустяки, я теперь такой проклятый оптимист, тем более, что меня решительно все любят (кроме редакторов журналов). А ты меня любишь, старик? Ну, так приезжай! Живу я сейчас один, мамаша моя все в Пицунде. Юра».
28.11.58.
«Дорогая Любовь Дмитриевца! Спасибо Вам за добрые пожелания, спасибо за заботу во время моего гощения у Вас.
Я очень рад, что познакомился с Вами, Виктором и Олегом – все вы люди глубоко симпатичные – настолько, что я, право, жалею, что вы не москвичи.
Северная поездка моя не удалась в том смысле, что я не получил того заряда оптимизма, на который рассчитывал.
Пицунда же – очень славное местечко. Я там ленился, да, признаться, и не было особенных условий для работы.
Кроме того, мне сейчас трудновато во внутреннем смысле, т. е. я не знаю, не уверен твердо, как и о чем писать.
Приняли меня в Союз, вышла небольшая книжечка в Детгизе – таковы мои «внешние» успехи.
И если посмотреть, как другие живут и как завидуют мне мои коллеги, то выходит, что мои дела совсем не дурны.
А если бы писалось полегче, то я и сам был бы страшно доволен своей судьбой.
Большой привет Олегу.
Виктор мне почему-то не пишет.
Будьте здоровы и да будет Вам счастье в Ваших ужасных сыновьях-писателях.
Ю. Казаков
P. S. А В. Ф. Панову Друзин таки лягнул в «Литературке»… Все это ужасно противно».