Продайте мне хоть что-нибудь

Тогда знали только сигареты с таким именем. С верблюдом на пачке. Никто их не курил, просто знали, что есть такие американские сигареты. В иностранных фильмах видели.
У папы был очень хороший вкус. Он очень любил маму и хотел, чтобы она шикарно выглядела, но в магазинах ничего шикарного не было, вернее, вообще ничего практически не было, и он купил маме швейную машинку, лучшую из всех, что были. Это была чешская машинка «Минерва». И он заставил маму научиться себе шить. Он рисовал ей эскизы платьев и костюмов, и по ним она шила. И тот горчичный костюм из тончайшей шерсти она сшила по его эскизу.
Нам с сестрой она не шила – все покупалось в магазинах. И все – на вырост. Покупалось, вернее, только мне. Наташа, сестра, – на два года меня младше, и ей приходилось донашивать то, из чего я выросла. Она совершенно на это не обижалась, просто иногда ей приходилось очень долго ждать.
– Посмотри, это платье тебе уже мало.
– Где?
– Вот здесь.
И Наташа показывала на пояс. Он действительно сидел уже на линии нижних ребер, но я очень любила это платье. Мне жалко было с ним расставаться.
– Ничего не мало!
– Ну дай хотя бы померить!
– Дам, когда мамы не будет дома.
Мама пресекала все разговоры на эту тему и сама решала, когда кому чего купить или передать.
Помню, мне купили новую коричневую цигейковую шубу и такую же шапку. Я эту шубу сразу же невзлюбила. Моя первая, беленькая, отходила, естественно, Наташке.
Я иду первый раз в ней гулять. Натуся простужена и сидит дома.
Вся семья с умилением смотрит в окно. Папа, мама, бабушка и злорадная Натуся.
И все мне кричат через открытую форточку: «Веруня! Веруня! Осторожно, очень осторожно. Не упади!!!» Это они не обо мне так беспокоились, а о новой шубе. Была уже весна, оттепель, кругом были лужи. И я на их глазах специально не падаю, а нахально просто ложусь в самую большую лужу и смотрю на их вытянутые лица.
До сих пор не понимаю, зачем я легла в эту лужу. Думаю, из-за злорадной трехлетней Натуси. Как же я тогда получила от мамы!
Вещи надо было носить аккуратно, очень аккуратно, чтобы они перешли Натусе в приличном виде. Сейчас никому ничего не надо передавать, но привычка осталась. Я очень аккуратно ношу: рефлекс – никуда не деться.
Папа умер совсем молодым. Ему было тридцать два года. У него был рак. Мама умерла через три года. Ее сбила машина. Я и Наташа остались с бабушкой. 
Мне было тринадцать, а Наташе – одиннадцать.
Как-то бабушка попала в больницу. Мы Натусей остались вдвоем и совсем без денег. Совсем. Не на что было купить еду, а все, что было в доме, мы съели. Наступил голод. Настоящий голод. И никого, к кому можно обратиться за помощью.
Мне стало страшно.
Вдруг вбегает Натуся:
– Слушай, я сейчас от Люськи. Есть заказ. Ее мама купила ткань. Можешь сшить наволочки? Она заплатит.
– Конечно, могу! – ни минуты не раздумывая, сказала я. Хотя я понятия не имела, что делать с этой машинкой. Она была только мамина и ничья больше.
Я подошла к «Минерве», которая стояла в чехле с маминой смерти.
Открыла ее и начала вспоминать, что же делала мама, когда шила. Там были вставлены нитки, но совсем другого цвета, чем эта ткань, из которой надо было шить. Несколько дней я овладевала этой машинкой, пробовала на кусках ткани, оставшихся от маминых платьев.
Потом мы с Натусей долго соображали, как вставлять нитки. Просидели всю ночь, пока не заснули прямо над ней, этой «Минервой».
Наконец мы общими усилиями вставили нитки. Надо было начинать кроить.
Натусик все время спрашивала:
– Ты точно знаешь, как резать? Ты не ошибешься?
– Конечно, знаю, – уверенно говорила я.
Размеры-то Люськина мама написала – вот, но рука никак не поднималась. Я снова и снова сантиметром отмеряла нужные длину и ширину, а вернее, просто ровный квадрат – по 90 сантиметров каждая сторона. Все расчертила ровно-ровно. Наконец решилась – взяла ножницы и стала резать.
Разрезала. Начала шить. Аккуратно. Неуверенно. Нога на педали дрожала, так я волновалась. Но голод не тетка.
И я сшила эти наволочки.
Но все-таки одну вещь я упустила. Я же понятия не имела про припуск! Подушки то не плоские! И ошиблась, конечно, ошиблась на сантиметра три-четыре.
Никаких денег мне, естественно, не заплатили.
Люськина мать очень ругалась, что столько ткани испортили, но денег за нее требовать все-таки не стала. Пожалела, наверно.
Но с тех пор я стала шить.
Да, я начала шить. И ты знаешь, благодаря маминым платьям тоже. Я все ее платья перешивала много-много лет. Ткани были шикарные.Одно платье до сих пор еще живет. Правда, я потом из него сшила блузку. Но сейчас, думаю, переделаю на топик, но не выброшу! Ты что? Такая ткань шикарная!
Надя. Пихор и капор 
...
У меня родители развелись, когда мне было два года. Жила я с бабушкой. Родители, видимо, чувствовали себя немного виноватыми передо мной и все время мне что-то покупали и привозили из-за границы. Из-за этого я пребывала в постоянном стрессе.
Я ужасно мечтала о куртке пихор. Страшная такая. Для девочек синяя, для мальчиков – коричневая. Весь наш «Детский мир» на «Алексеевской» был ими завален, и другого выбора там не было.
Но я хотела именно ее, такую, как у всех, а папа возьми и привези мне из Америки пуховик! Какой же это был удар!
Я покорно ходила в этом пуховике, и вдруг у меня появилась надежда.
Мой младший брат, который родился у папы в новой семье, подрос, и пуховик можно было передать ему, а мне купить пихор. Но не тут-то было. Мама притаскивает новый пуховик! Полный облом! Я так и не походила в пихоре!
Второй облом в моей жизни – это капор. Страшный такой, китайский ангорский бирюзовый капор, продававшийся во всех переходах! Как я о нем мечтала! Но добрый папа привез мне серый шлем! А когда опять затеплилась надежда передать его брату, папа нанес еще один страшный удар. Черный шлем с козырьком и помпоном! Ужас! Все девочки в капорах, а я – в шлеме с помпоном!
И так все время!
Я страшно мечтала об узких джинсах. По телику шла реклама «Джордаш Бейсикс – в них выросла вся Америка». Как же я мечтала вырасти, как вся Америка! Но на мою беду, в Москве открылся первый магазин «Бенеттон», и мама притащила мне джинсы, совсем не те, о которых я мечтала! Они не были узкими, как в рекламе! И в них не выросла вся Америка!
Страшный стресс!!!
У меня была подруга Катя. Как же я ей завидовала! У нее был и пихор, и капор, и даже топик «Титаник» с Кейт Уинслет и Ди Каприо, нежно смотрящими друг на друга. У нее была даже челка! Я смотрела, как Катя завивает свою челку каждый день, опуская ее в пиво, затем накручивая на щипцы, пока она не начинает дымиться. Как мне нравилась ее мама! Она ей все разрешала!
И дом у них был удивительный! Во всю стену висел ковер с Богоматерью. На пианино, на котором сроду никто не играл, стояла цапля в натуральную величину с золотым клювом! Там был огромный хрустальный лебедь и много других совершенно замечательных вещей!
Я страшно завидовала Кате, что у нее такая прекрасная, добрая мама, что у них такая уютная квартира, правда, немного тесноватая из-за обилия нужных вещей.
Я очень хотела такой же дом, со своими папой и мамой, живущими вместе.
Но и мама и папа брали меня к себе нечасто.
Правда, папа очень много подолгу гулял со мной и братом. И все время, все время что-то пел.
Он был такой веселый! Почему он сейчас не поет?