Пушкин - историк Петра

I le 1 р стал кумиром нового дворянства. Одическая литература тех дней тму свидетельство. М.В.Ломоносов, человек, поднявшийся из низов оОщоства, иначе и не мог смотреть на самодержца; “...Мыслям человеческим предел предписан! Божества постигнуть по могут! Обыкновенно представляют его в человеческом виде. И гак, ежели человека Богу подобнаго, по нашему понятию, найти надобно, кроме Петра Великого не обретаю” 58. Хотя в этом высказывании сохранена христианская фразеология, главным в нем остается дух рационализма, близкий к провозглашению человекобожия.
С XVII века в разных формах рационализм утверждается в Западной Европе. Достижения науки, общий уровень образованности создавали иллюзию, что мир находится в руках просвещенного, вооруженного точными знаниями человека, а государство - инструмент для достижения определенных целей. Использовать его должна была личность, наделенная абсолютной властью - естественно, от Бога, -способная вести граждан, вплоть до принуждения, к достижению “общего блага”, каким оно представлялось в трудах Гоббса, Спинозы, Локка, Лейбница. Последний начертал по просьбе Петра план государственного переустройства России. Но в стране, где не было ни науки, ни отвлеченно мыслящих людей, рационализм неизбежно привел к культу силы и созданию военизированного государства. Декабрист Фонвизин писал по этому поводу: “...Гениальный царь не столько обращал внимание на внутреннее благосостояние народа, сколько на развитие исполинского могущества империи... и не только ничего не сделал для освобождения крепостных, но (...) еще усугубил тяготившее их рабство” 59. После смерти самодержца новые дворяне повели борьбу против родовой знати за “петровское” наследство. Обе стороны одинаково пользовались слабостью дома Романовых, но первые легко прибегали к радикальным мерам и побеждали, сажая на трон свою “матушку”. Преемники Петра на российском престоле должны были, с одной стороны, поддерживать культ реформатора, опираясь на силу его сторонников, а с другой - как-то исправлять последствия петровских преобразований. В Манифесте 1762 года Екатерина П объявляла себя духовной наследницей Петра, но в ее личных “Записках” о нем говорится мало и сухо: “к дому Пегра 1”, “в доме, который выстроил Петр I” 60 и т.д. Обладая определенным литературным даром, она ни разу не изменила протокольному стилю при упоминании о предшественнике-реформаторе, не назвала его Великим. Кое-что проясняют записки одного из сподвижников императрицы графа Ф.Г.Головкина, представителя старинной русской фамилии, камергера Екатерины II: “Она увидала, что порядок вещей, противоположный тому, который был установлен Петром I, являлся единственным лекарством против развивавшихся болезней, порожденных его преобразованиями” 61. По мнению Головкина, Екатерина собиралась “снова обнародить народ”. П.И.Бартенев, публикуя в 1907 году в “Русском архиве” работу “Екатерина Великая про своих царственных предшественников и современных ей государей”, предварял ее, в частности, следующими строками: “Далее обращается она к любимой своей мысли о доблестях допетровской России и выставляет св. Александра Невского, который был героем ее воображения, как писала она Гримму, и которого именем назвала она первого своего внука” 62. Эта же мысль находит подтверждение и у современного историка: “Пристальное внимание Екатерины к первому императору породило у нее критическое отношение, усиливавшееся с годами. Хотя это критическое отношение императрица могла бы почерпнуть уже у своего излюбленного Монтескье, считавшего Петра Великого уираном, большая часть наблюдений были ее собственные, основанные на постоянном обдумывании роли преобразователя, в особенности после того, как она заняла его трон и непосредственно с гоикпулась со многими его делами и проблемами” 63. Но Екатерина II, сторонница рационализма, в новом веке получившего дальнейшее ра шнтие в трудах французских просветителей, не хотела лишаться преимуществ власти, доставшихся ей от Петра, полагая, что сможет воспользоваться ими в более гуманных целях. В итоге она лишь 11ескол ько модифицировала государственный строй, создав условия для развития дворянского сословия, но ни одного принципиального противоречия послепетровской России не решила.
Обычно для иллюстрации “антипетровских” настроений в екатерининское время приводятся записки князя М.М.Щербатова, стоявшего якобы в оппозиции к правительству. Действительно, у Щербатова есть строки критикующие Петра, о чем говорит название самой известной его работы, и все же князь вовсе не был противником самодержца-реформатора: ’’...возможно ли было льстить себя, яко некоторые ныне мудрствуют, чтоб Россия хотя не толь скоро, однако бы не весьма поздно и не претерпев ущерба, естли бы Петр Великий и не употребил самовластия, могла достигнуть - не токмо до такого состояния, в каком ныне ее зрим, но и в вящшее добротою?”64. К тому же Щербатову принадлежит мысль, которую до сих пор многие исследователи считают чисто пушкинской и которую поэт использовал, по определенной причине, о чем еще будет сказано, в записке “О народном воспитании”: “...Прежде всего почитаю за долг изъяснить, что хотя я и осмеливаюсь представить мои мнения для отмены вышеозначенных законов, но делаю это не потому, чтобы сердце мое недовольно было проникнуто благодеяниями Императора Петра Великого, который соизволил учредить эти законы. Обстоятельства времени и разные случаи принудили его сделать для нашего же благополучия такие положения, которые ныне, при благополучной державе нашей Всемилостивейшей Государыни, от изменения нравов, не только не полезны, но скорее могут быть вредны” 65. Речь шла о чинах, введенных Петром. Очевидно, как закон о престолонаследии лишал Россию устойчивой династической власти, так и Табель о рангах не позволял сформироваться в стране правящему сословию. Личное дворянство было первым шагом на этом пути, но оно не создавало традиций и внутрисословных связей. Не случайно в екатерининское время многие новые дворяне принялись сочинять родословные, что вызвало критику идеолога крайнего рационализма А.Н.Радищева в книге “Путешествие из Петербурга в Москву”. Широко известны строки из его “Письма к другу, жительствующему в Тобольске...”: “...Мог бы Петр славнее быть, возносяся сам и вознося отечество свое, утверждая вольность частную” 66. Значительно реже цитируется вывод: “Итак, вопреки женевскому гражданину 67, познаем в Петре мужа необыкновенного, название великого заслужившего правильно (...) дал первый стремление столь обширной громаде, которая яко первенственное вещество была без действия... истребил последние признаки дикой вольности своего отечества”68.
Иначе думали дворяне, посвященные в проблемы власти и реально влияющие на политику государства. Княгиня Дашкова, участница дворцового переворота Екатерины II, писала: “Он ( Петр А.Л.) был гениален, деятелен и стремился к совершенству, но он был совершенно невоспитан, и его бурные страсти возобладали над его разумом. (...) его невежество не позволяло ему видеть, что некоторые реформы, насильственно введенные им, со временем привились бы мирным путем в силу примера и общения с другими нациями. Если бы он не ставил так высоко иностранцев над русскими, он не уничтожил бы бесценный, самобытный характер наших предков. Если бы он не менял так часто законов, изданных даже им самим, он не ослабил бы власть и уважение к законам. Он подорвал основы Уложения своего отца (...) Он почти всецело уничтожил свободу и привилегии дворян и крепостных; у последних он отнял право жалобы в суд на притеснения помещиков. Он ввел военное управление, самое деспотическое из всех, и, желая заслужить славу создателя, торопил постройку Петербурга весьма деспотичными средствами: тысячи рабочих погибли в этом болоте, и он разорил дворян, заставляя их поставлять крестьян на эти работы и строить себе каменные дома в Петербурге (...) Он построил Адмиралтейство, хотя вода в Неве так мелка, что на этих верфях строят только корпуса судов, которые затем с величайшим трудом и расходами заключают в камели и перетаскивают в Кронштадт” 69. Сказать, что это просто резкая критика, или тенденциозное мнение частного лица, мало - чувствуется работа широкого ума, склонного принимать не только теоретические, но и практические решения. И все же рационализм княгини, подмеченный Пушкиным, и здесь диктовал логику мышления: “...время монарха слишком драгоценно, чтобы тратить его на работы простого мастерового” 70. Далее Дашкова говорит о тех мерах, которые приняла Екатерина в “антипетровском” направлении: “В наших законах существовал противовес деспотизму помещиков, и хотя Петр 1 и уничтожил некоторые из этих законов и даже целый порядок судопроизводства, в котором крестьяне могли приносить жалобы на своих помещиков, в настоящее царствование губернатор, войдя в соглашение с предводителем дворянства и депутатами своей губернии, может изъять крестьян из-под деспотического давления помещика и передать управление его имениями и крестьянами особой опеке, состоящей из выбранных самими дворянами лиц” 71.