Ошибка Коперника. Загадка жизни во Вселенной

В их число входили, например, поразительно интересные, хотя и незаслуженно обойденные вниманием закоулки человеческого рта и липкая смесь слюны и налета, покрывающая наши зубы [9]. Поместив эти образцы под линзу, Левенгук, к полному своему потрясению, обнаружил еще больше разнообразия – десятки, сотни, тысячи «зверюшек» еще меньших размеров, плавающих в своих довольно мерзких океанах. Эти разнообразные и весьма активные организмы дали человечеству первое представление о бактериях, одноклеточных живых существах, которые, как мы знаем, составляют сегодня подавляющее большинство жизни на планете, опережая всех остальных и числом, и разнообразием – как и все последние три-четыре миллиона лет.
Я часто задумывался о том, какие чувства охватили Левенгука, когда он натолкнулся на эти сонмища «зверюшек». Конечно, он удивился, тут уж сомневаться не приходится: его труды и заметки свидетельствуют о том, какое удовольствие он получил, сумев открыть нечто невидимое и неведомое для всех нас, а все последующие годы он изучал и описывал все больше и больше видов и особей. Однако задумывался ли он о том, не смотрит ли на него в ответ кто-нибудь из этих крошечных вертлявых созданьиц? Не приходило ли ему в голову, что обитатели капли воды часто размышляют, можно ли им считать себя центром мироздания, пытаются вывести механику своих собственных небес, в которых, быть может, в числе прочего маячит его огромный глаз?
Надежных свидетельств, что Левенгук задумывался над этими вопросами, у нас нет. Подобные открытия неведомых миров и вправду производят сильное впечатление. Однако ничто не указывает на то, что сам Левенгук или кто-то из его современников стремился увидеть картину в целом и найти в ней какой-то вселенский смысл. По всей видимости, ощущение своего места во Вселенной [10] с открытием микроскопической «изнанки мироздания» не претерпело тектонического сдвига, хотя мы и открыли поразительный слой действительности, в который мы сами не входим. В сущности, невозможно представить себе, чтобы кто-то бежал по улице и кричал: «Мы не одиноки! Нас населяют крошечные создания!». Честно говоря, отчасти дело в том, что мы тогда еще не до конца понимали, каковы подлинные взаимоотношения между микроорганизмами и нашей собственной жизнью. Чтобы идея о том, что бактерии вызывают болезни, получила официальный статус, потребуется еще 200 лет – до середины XIX века [11]. И пройдет еще столетие, прежде чем мы сумеем вполне оценить, какую партию эти обитатели микрокосма играют в симфонии наших организмов – узнаем, что сотни триллионов их кишат у нас в кишечнике и тесно связаны с нашим физиологическим благополучием. Однако в XVII веке обширный тайный мир «зверюшек» Левенгука восприняли лишь как занимательный факт, не имевший отношения к поискам нашего места во Вселенной. Подобная узость мировоззрения была не просто приметой времени. Она отражала тенденцию, которая столь глубоко укоренена в человеческой психике, странной и могущественной, что, вероятно, относится к самым основам нашей эволюционной истории и к инстинкту самосохранения. Эта черта сохранилась у нас и по сей день – тенденция принимать как данность свою особую роль, считать, что мы важнее всего на свете, невзирая на самые очевидные свидетельства.
Разумеется, в разных культурах разнится и то, в какой степени мы уважаем свою естественную среду обитания и тех, кто населяет ее вместе с нами, однако признать собственную важность нам проще, чем незначительность. Этот солипсизм проявляется у нас раз за разом – несмотря на страстное стремление познать самих себя, узнать, как, где и почему зародилось человечество. Быть может, нам кажется, что эти вопросы заставляют допустить вероятность, что с течением космического времени мы окажемся на вселенской свалке.
И в самом деле, за последние пять веков наука не раз и не два сотрясала устои нашей значительности – по правде говоря, чаще, чем за это время, подобного не случалось за всю историю человечества. Революции следовали одна за другой, а то и шли внахлест: перевороты в оптике, астрономии, биологии, химии и физике показали, что мы наследуем лишь частицу из всего многообразия природы, что наше мировосприятие лежит не в микрокосме и не в макрокосме, а ограничивается узкой полосой где-то посередине. А сегодня, в XXI веке, мы оказались на пороге события, поистине сокрушительного для нашей самооценки: очень может быть, что мы обнаружим жизнь и в других местах, вне пределов планеты Земля. Вероятно, мы обнаружим, что мы, в сущности, ничем не отличаемся от «зверюшек» в капле озерной дельфтской воды – что наш мир всего лишь один из миллиардов обитаемых миров. А может быть, все еще хуже, и мы в космосе одни – горстка существ в закоулке немыслимо огромной пасти расширяющегося пространства-времени.
Самое удивительное, что сейчас у нас есть причина полагать, что все эти возможные варианты связаны, вероятно, с еще более масштабным вопросом: не входит ли наша Вселенная в почти бесконечный набор Вселенноподобных сущностей, возникающих как следствие самых фундаментальных качеств вакуума. От некоторых таких идей голова и вправду идет кругом – то же самое ощущение, которое наверняка возникло у Левенгука, когда он впервые заглянул в микроскопический космос.
В основном эта книга о том, как можно получить ответы на все эти вопросы, как мы на практике, осязаемо движемся к пониманию своей космической значимости и по ходу дела опровергаем множество предрассудков и развеиваем ложные упования. Однако в этой книге я попытаюсь разобраться и в том, как на данный момент формулируются эти вопросы и как можно было бы вывести наши познания о месте жизни в мироздании далеко за нынешние пределы, на совершенно новый уровень.
Чтобы добраться до сути проблемы, придется тщательно препарировать один из величайших принципов, на которых строится наука и философия. Корни этого представления весьма скромны – это всего-навсего то, как мы видим и воспринимаем небо над головой и днем, и ночью. Согласно принципу Коперника, центр космоса – не Земля, а Солнце, Земля же, наряду со всеми прочими планетами, вращаясь вокруг своей оси, описывает кольца вокруг этого огненного шара. Это мировоззрение убеждает нас, что мы не центр всего сущего, в нас нет ничего «особенного». В сущности, мы предельно заурядны. Ординарность нынче в моде.
Мы проследим, почему децентрализованная реальность, которую отстаивал Коперник, оказалась логически совершенной – ведь она объяснила все тонкости движения Солнца, Луны и планет по небосводу. И объяснение это получилось проще и изящнее, чем все предшествующие теории. Однако для многих современников Коперника эта концепция стала сущим пугалом. Она была отвратительна не только с теологической точки зрения, поскольку из нее следовало, что мы ничего не значим, но отчасти и с научной – поскольку некоторые ее составляющие подрывали самые основы господствовавших тогда аналитических представлений о механике космоса.
Со временем мы развили и углубили идею децентрализации и теперь считаем ущербной любую научную теорию, если она полагается на какой-то отдельный источник или уникальную точку зрения. Это в высшей степени разумно. Если теорию нельзя обобщить, получится, что есть какие-то законы природы, которые действуют на вас, но не действуют на вашего приятеля, живущего по воле случая в другом квартале, – а это противоречит всему, что мы знаем. Однако, как я покажу в дальнейшем, в некоторых научных вопросах принцип Коперника, как однозначный ориентир, вероятно, исчерпал себя.
И в самом деле, есть много веских причин официально признать, что хотя мы и не можем быть в центре Вселенной, которая, как мы теперь знаем, вообще не имеет центра, тем не менее мы занимаем в ней очень занятное место – во времени, пространстве и масштабе. Разумеется, подобные доводы многократно приводили и прежде, и в пределе они иногда подводили к гипотезе, что Земля – явление необычайно «редкое», особенно в том, что касается развития технологически разумной жизни. Однако это, в сущности, чересчур смелый вывод, и мне не кажется, что у него достаточно оснований. В дальнейшем я покажу вам, почему.