Роковые годы

Вот эти, по обыкновению, будут загадочно говорить, гладя по портфелю, что он полон важнейших разоблачений. Но их никто никогда не откроет. Им хочется денег. Они присматриваются, ищут повода со мною познакомиться, так как уверены, что у начальника контрразведки – миллионы; они не знают о моей долговой расписке Тарасову.
С другой стороны стола гудит Соколов. Он наивно касается вопроса секретной агентуры, который у нас никогда не подымается; Соколов очень категоричен в своих указаниях, что я ни под каким видом не должен вербовать «осведомителей» в социал-демократической партии. Впрочем, через два месяца я убедился, что он имел полное основание беспокоиться, если не за себя лично, то во всяком случае за своих очень близких друзей.
Коротко отвечаю Соколову, что не сомневаюсь, что социал-демократическая партия сама мне выдаст немецкого шпиона, если бы таковой оказался среди ее членов. Сидящий рядом со мною Главный военный прокурор генерал Апушкин поспешно наклоняется и говорит: «А если хотите знать мое мнение, так делайте, что хотите, только бы добиться результатов».
После собрания задерживаемся с Апушкиным на несколько минут, вспоминаем инцидент, и оба начинаем смеяться.
Мои помощники стараются оповестить всех, кого только могут, что в контрразведке нет жандармов; они ревниво следят, чтобы на всех исходящих бумагах отчетливо стоял мой бланк офицера Генерального штаба.
Поручаю молодым юристам Щукину и Данилову открыто набирать студентов для выполнения самых разнообразных, но не сложных поручений. Труды Щукина и Данилова увенчались полным успехом. Студенты, особенно в начале, охотно откликнулись на призыв; они помогали нам в первые трудные переходные месяцы. Для их организации мы наняли особое помещение, пригласили на жалованье из их же среды двух секретарей.
Керенский, как генерал-прокурор, обещает поддержать мою программу, но категорично возражает против отдела пропаганды, который я предлагаю открыть в противовес той, что ведется на митингах нашими врагами – немцами. Он считает, что этим отделом не может руководить лицо, состоящее на службе; он говорит, что пропаганду поручит Савинкову. То был вопрос общей политики, так никогда и не получивший своего разрешения.
В конце марта посылаю Корнилову на конфирмацию первый пакет о высылке 33 иностранцев – перенатурали-зованных немцев, которых много раз разоблачала старая контрразведка. Для высылки за границу требуется собственноручная подпись Главнокомандующего. Балабин передает мне по телефону, что Корнилов с нескрываемым удовольствием утвердил мои постановления, смеялся и приказал меня спросить:
– Почему 33, а не 133?
Но на следующий день его приемная полна народу. На каждого из 33 пришло по крайней мере два негодующих заступника и ходатая. Корнилов спешно меня вызывает; начинаем вместе рассматривать каждого высланного в отдельности.
Дело № 1: коммерсант – Бемме – скупает сычуги, телячьи желудки, для выделки питательного экстракта; пересылает их через Данию в Германию. Лучшие желудки – на Волге, но Бемме два года упорно ездит по прифронтовой полосе, все тщетно ищет годовалых телят, четыре раза арестовывается и столько же раз, за недостатком прямых улик, выпускается.
Далее, по делам №№ 2, 3 и 4 проходим через злостную спекуляцию на скандинавские, швейцарские и датские банки с неизбежным немецким оттенком.
Корнилов приходит в ярость, не хочет слушать пятого дела, вызывает адъютанта и лаконически приказывает передать ходатаям, что если бы не современное положение, то он расправился бы с высылаемыми иначе.
 
Глава 3
 
Петроградская трясина
 
Описание городской обстановки начну с неудач моих агентов. Они уходят за справками, но часто возвращаются с пустыми руками и в недоумении докладывают, что в участках милиции сразу же наталкиваются на бежавших арестантов, исполняющих там должностные обязанности.
Нередко старшие чины контрразведки в милиционерах, стоящих на улицах, тоже узнают своих старых клиентов.
При моих поездках в Градоначальство меня обыкновенно встречает один и тот же вопрос помощника градоначальника, полковника Симсон фон Гимельшерна: «Что, опять приехали нас бранить?..»
Требую, чтобы мне указали хотя бы двух или трех человек на участок, к которым мы могли бы обращаться без риска быть спровоцированными. Контрразведке нет дела до этого преступного мира; но он положительно заградил ей дорогу. Однако Градоначальство не в силах исполнить столь скромной просьбы. Посылаю студентов обходить участки для регистрации милиции; помогаю выкидывать отдельных лиц, провожу своих кандидатов.
Особенно не давались районы Нарвской и Спасской частей.
Уходит месяца три, и только в июне получаю уверенность, что в каждом участке встречу двух-трех надежных людей.
Приблизительно к этому времени значительные отделы Градоначальства уже были закрыты, опечатаны и попали под суд.
В эту пору из всех щелей выступили бойкие авантюристы, нередко с темным прошлым, и, сообразуясь, подлаживаясь к новым настроениям, начали развивать бешеную энергию. Они первые оценили новые возможности. Градоначальство прежде всего стало жертвой именно этих паразитов. В его приемных, в передних высших должностных лиц государства, в кулуарах Совета кишит толпа добровольцев, пришедших со всевозможными сенсационными предложениями, открытиями и удивительнейшими разоблачениями. Для успеха они просят выдать им ордера на арест или обыск [7].
Некоторые представители власти, поддавшись искушению, подписывали надлежащие приказы. Но обыски в таких случаях заканчивались жалобами новых жертв, что у них пропали драгоценные вещи, деньги и пр. Нередко выдавшие ордера обращались ко мне с просьбою – помочь извлечь их обратно. Бывали и такие курьезы, что, скомпрометировав себя уже в другом месте, новый радетель государственных интересов являлся предлагать мне свои услуги, а из моей приемной попадал в тюрьму.
Еще в марте комендантское управление Таврического дворца просит меня убрать своего адъютанта. По своему прошлому он оказывается более чем подозрительным проходимцем, а в настоящем изобличается в кражах и вымогательствах [8]. Пробую отклонить от себя эту честь, предлагаю с подобными делами не обращаться в контрразведку. Но Таврическое комендантское управление, ослепленное ответственною ролью при перевороте своего нового адъютанта, никак не может прийти в себя, что попало на бандита.
В Таврическом дворце считают этот случай делом государственной важности и просят их выручить.
А вот и сам комендант Петроградской Городской управы К. Этот уже маркой повыше, а потому с ним приходится прибегнуть к старому персидскому способу: Корнилов вызывает К. по службе к себе в кабинет, задает ему вопрос, а мы с ротмистром Егиазаровым быстро снимаем с него оружие и растерянного сдаем на гауптвахту. Но тесен мир Божий. В 1919 году встречаю К. в Баку, где он уже под именем венгерского графа С. выдает себя за делегата Энвера-паши, посланного в Азербейджан для формирования какого-то турецкого корпуса. И удирал же он от меня, когда я подошел к нему и назвал его петроградскую фамилию!
В Градоначальстве, в милиции, в больших учреждениях и гостиницах вы неизменно встречаете будто из земли выросших комендантов и им подобных. В февральские дни некоторые из них проявили лихорадочную деятельность, будто бы помогли проделать революцию и отстоять свои учреждения от разгрома толпы. Все они прочно пустили корни, своевременно заручившись сертификатами Таврического дворца. Те, кто проскочил в гостиницы, благоденствуют: пользуются помещением, прекрасным столом, всячески стараются подобрать в свои руки все предприятие. Только с их разрешения можно получить комнату; они же командуют в погребе и всех терроризируют, начиная с администрации.
Подобным деятелям очень хотелось пристроиться к контрразведке: они приходили даже с рекомендациями.