Лучшие классические детективы в одном томе (сборник)

– Добро пожаловать в родные места, мистер Фрэнклин! – сказал я. – Тем приятнее видеть вас, что вы приехали несколькими часами ранее, чем мы ожидали.
– У меня была причина приехать раньше, мистер Беттередж, – ответил мистер Фрэнклин. – Я подозреваю, Беттередж, что последние три-четыре дня за мной в Лондоне следили, и я приехал с утренним, а не с последним поездом, потому что мне хотелось ускользнуть от одного иностранца зловещего вида.
Слова эти чрезвычайно удивили меня. В голове моей промелькнула, как молния, мысль о трех фокусниках и о предположении Пенелопы, что они могут нанести какой-то вред мистеру Фрэнклину Блэку.
– Кто следил за вами, сэр, и почему? – спросил я.
– Расскажите мне о трех индусах, которые были у вас сегодня, – продолжал мистер Фрэнклин, не обращая внимания на мой вопрос. – Может быть, Беттередж, мой иностранец и три фокусника окажутся друг другу сродни.
– А как вы узнали о фокусниках, сэр? – спросил я, отвечая на вопрос вопросом.
Я сознаю, что это был очень дурной тон. Но ведь вы не ожидаете многого от бедной человеческой натуры, – не ожидайте же многого и от меня.
– Я видел Пенелопу, – продолжал мистер Фрэнклин, – и она рассказала мне. Ваша дочь обещала сделаться хорошенькой, Беттередж, и сдержала свое обещание. У Пенелопы маленькие уши и маленькие ноги. Разве покойная миссис Беттередж обладала этими неоценимыми преимуществами?
– Покойная миссис Беттередж обладала множеством недостатков, сэр, – сказал я. – Один из них, – если вы позволите упомянуть о нем, – состоял в том, что она всегда отвлекалась. Она скорее походила на муху, чем на женщину; она не могла ни на чем сосредоточиться.
– Она мне очень подошла бы, – заметил мистер Фрэнклин. – Я также не могу ни на чем сосредоточиться. Беттередж, вы сделались еще остроумнее прежнего. Ваша дочь упомянула об этом, когда я расспрашивал ее подробно о фокусниках. «Батюшка вам все расскажет, сэр, он удивительный человек для своих лет и выражается бесподобно», – собственные слова Пенелопы; при этом она божественно покраснела. При всем моем уважении к вам я не удержался от того, чтобы… Впрочем, это пустяки; я знал ее, когда она была ребенком, и она не сделалась от этого для меня хуже… Будем говорить серьезно. Что делали тут фокусники?
Я был не совсем доволен своей дочерью – не за то, что она разрешила мистеру Фрэнклину поцеловать себя – мистеру Фрэнклину это дозволено, – но за то, что она заставила меня рассказывать эту глупую историю. Однако делать было нечего, пришлось пересказывать все обстоятельства. Веселость мистера Фрэнклина пропадала по мере того, как я говорил. Он сидел, нахмурив брови и дергая себя за бороду. Когда я кончил, он повторил два вопроса, которые главный фокусник задал мальчику, – вероятно, для того, чтобы хорошенько запечатлеть их в своей памяти.
– «По этой дороге, а не по другой поедет сегодня англичанин? Имеет ли англичанин это при себе?» Я подозреваю, – сказал мистер Фрэнклин, вынимая из кармана маленький запечатанный пакет, – что это значит вот что: это, Беттередж, значит – знаменитый алмаз моего дяди Гернкастля.
– Великий боже, сэр! – вскричал я. – Как к вам попал алмаз нечестивого полковника?
– Нечестивый полковник в своем завещании отказал этот алмаз в подарок кузине моей Рэчел ко дню ее рождения, – ответил мистер Фрэнклин, – а мой отец, как душеприказчик нечестивого полковника, поручил мне привезти его сюда.
Если бы море, бесшумно заливавшее Зыбучие пески, вдруг превратилось перед моими глазами в сушу, сомневаюсь, удивило бы меня это более, чем слова мистера Фрэнклина.
– Полковник отказал алмаз мисс Рэчел? – воскликнул я. – А ваш отец, сэр, душеприказчик полковника? Ну, готов биться об заклад на что угодно, мистер Фрэнклин, что ваш отец не захотел бы дотронуться до полковника даже щипцами!
– Здорово сказано, Беттередж! Что дурного можно сказать о полковнике? Он принадлежал к вашему времени, не к моему. Расскажите мне, что вы знаете о нем, а я расскажу вам, как отец мой сделался его душеприказчиком, и еще кое о чем. Я узнал в Лондоне кое-что новое и не совсем благовидное о моем дяде Гернкастле и его алмазе, и я хотел бы знать, подтвердите ли вы это. Вы назвали его сейчас «нечестивым». Поройтесь-ка в вашей памяти, старый друг, и скажите мне – почему?
Видя, что он говорит серьезно, я рассказал ему все, что знал.
Вот сущность моего рассказа, приводимая здесь единственно для вас. Будьте внимательны, а то вы совсем собьетесь с толку, когда мы зайдем подальше в этой истории. Выкиньте из головы детей, обед, новую шляпку и что бы там ни было. Постарайтесь забыть политику, лошадей, биржевой курс Сити и неприятности в вашем клубе. Надеюсь, вы не рассердитесь на мою смелость; я пишу это только для того, чтобы возбудить ваше внимание, любезный читатель. Боже! Разве я не видел в ваших руках величайших авторов, и разве я не знаю, как легко отвлекается ваше внимание, когда его просит у вас книга, а не человек?
Я упоминал выше об отце миледи, старом лорде с бешеным характером и длинным языком. Всего детей у него было пятеро. Сначала два сына, потом, после довольно долгого времени, его жена родила ему еще трех дочерей, одну за другой; моя госпожа, как уже было упомянуто, была самая младшая и самая лучшая из трех. Из двух сыновей старший, Артур, наследовал титул и имение отца. Второй, высокородный Джон, получил прекрасное состояние, оставленное ему одним родственником, и определился на военную службу.
Дурна та птица, которая пачкает свое собственное гнездо. Я считаю благородную фамилию Гернкастлей своим гнездом и почту за милость, если мне позволят не входить в подробности о высокородном Джоне. Я глубоко убежден, что это один из величайших негодяев, когда-либо существовавших на свете. Он начал службу в гвардейском полку. Он должен был уйти оттуда, прежде чем ему миновало двадцать два года, – умолчу, по какой причине. Строгая армейская дисциплина пришлась не по вкусу высокородному Джону. Он отправился в Индию посмотреть, так же ли там строго, и понюхать пороху. Что касается храбрости, то, надо отдать ему справедливость, он был помесью бульдога, боевого петуха и дикаря. Гернкастль участвовал во взятии Серингапатама. Вскоре после этого он перешел в другой полк, а впоследствии и в третий. Тут он был произведен в полковники, получил солнечный удар и воротился в Англию.
Он приехал с такой репутацией, что перед ним заперлись двери всех его родных; миледи (только что вышедшая замуж) первая объявила (с согласия своего мужа, разумеется), что ее брат никогда не войдет к ней в дом. Хотя пятен на репутации полковника было множество, я упомяну лишь о том, которое оставил на ней Лунный камень.
Говорят, что он, несмотря на свою смелость, никому не признавался, каким путем завладел этой индийской драгоценностью. Он никогда не пытался продать алмаз – не нуждаясь в деньгах и (опять надо отдать ему справедливость) не дорожа ими. Он никому его не дарил и не показывал ни одной живой душе. Одни говорили, будто он опасается, как бы это не навлекло на него неприятности от начальства; другие (не знавшие натуру этого человека) утверждали, что он боится, как бы, показав алмаз, он не поплатился за это жизнью.
В последних слухах, может статься, и была доля правды. Хотя нельзя сказать, что он боялся, но в Индии на него действительно было произведено два покушения, и все твердо были убеждены, что Лунный камень тому причиной. Когда полковник вернулся в Англию и все начали его избегать, это опять-таки было приписано Лунному камню. Тайна жизни полковника мешала ему во всем, она изгнала его из среды соотечественников. Мужчины не пускали его в свои клубы; женщины (а их было немало), на которых он хотел жениться, отказывали ему; друзья и родственники вдруг делались близоруки, встречаясь с ним на улице.
Другие в таких затруднительных обстоятельствах постарались бы оправдаться перед светом. Но уступать, даже когда он был не прав и когда все общество восстало против него, было не в привычках высокородного Джона. Он держал при себе алмаз в Индии, желая показать, что не боится быть убитым. Он оставил при себе алмаз в Англии, желая показать, что презирает общественное мнение. Вот вам портрет этого человека, как на полотне: характер, шедший всему наперекор, и лицо хотя красивое, но с дьявольским выражением.