#duo (СИ)

— Гера, так сколько возьмёшь за свой портал?
— Тём, а ты хоть знаешь, что такое самиздат в принципе? — Дьячков, любивший щегольнуть знаниями из «Википедии», поиграл бровями и приготовился прочитать мне небольшую лекцию.
— Ну-у, — я побарабанил пальцами по пластиковому покрытию стола, — если процитировать гениальных придурков из «Лукморья», то весь современный самиздат — это несколько сайтов, на которых собираются писатели, отринутые издательствами в виду того, что их «прозы» не поддаются ни осмыслению, ни логике, ни элементарной переработке. Если же тебя интересуют голые факты, то само определение «самиздат» возникло в сороковые годы, когда советская цензура запретила печататься поэту Николаю Глазкову. И тот стал издавать по три-четыре книги своих стихов за свой счёт и дарить их друзьям. Пародируя название советских издательств, таких, как «Воениздат», «Профиздат», «Госиздат», Глазков указывал на обложке своих книг «Само-издат»... Как-то так.
— Подготовился? — хмыкнул Герман и пнул пальцем хрустящий ободок тарталетки.
— Естественно!
Впрочем, мой ответ Герману и не требовался. Он хотел набить цену на свой портал — я хотел снизить стоимость его покупки.
— А как ты собираешься раскручивать мой ресурс? — Герман поднял на меня большие, трогательные, обрамлённые длинными золотистыми ресницами глаза, а я вдруг подумал, что у Дьячкова тоже есть особый дар — способность залезать мне на шею.
Я не успел ответить, когда перед нами, по-модельному покачивая бёдрами, прошла потрясающая блондинка, на вид лет двадцати — двадцати пяти. У неё были изумительные лицо, волосы и фигура — лучшие, что я когда-либо видел. Я откинулся в кресле, задавая себе вопрос, что скрывается за этой сокрушительной внешностью. Я точно знал, что есть женщины, которых ненавидят за их красоту и глупость — и есть женщины, которых любят за их ум и стервозность. К какой породе принадлежало это золотоволосое существо, сходу сказать было трудно. Пока я разглядывал блондинку, пытаясь её «прочитать», девица одарила меня небрежным и насмешливым взглядом светло-зелёных глаз. Поправила ремешок модной сумки, свисавшей с её плеча, и, продолжая что-то бормотать в свой мобильный, завернула за угол парфюмерного отдела, где и остановилась.
«Ясно: по сучьей шкале Артёма Соболева, десять из десяти. Абсолютная стерва. Точка». Я повернулся к Герману, который, как оказалось, тоже рассматривал блондинку.
— Гера, — позвал я.
— А? — Дьячков неохотно повернулся ко мне.
— Гера, возвращайся на землю. Что касается твоего портала, то, во-первых, я могу его перепродать. Во-вторых, я могу его перелопатить и создать на базе имеющихся у тебя подписчиков нормальную электронную библиотеку.
— А может, тебе проще взять меня в долю? Я всё-таки в этом деле кое-что смыслю. — Дьячков в последний раз мазанул жадным взглядом по фигуре блондинки. — Ноги у неё, кстати, отличные. Видел? Может, снимешь? Для меня?
— Не видел… Гера, я тебя в долю не возьму. Ты пойми, мне не жаль с тобой поделиться, просто я пока и сам не знаю, во что всё это выльется.
Но я врал: я знал. Дьячков моментально потерял томность во взоре и забыл о блондинке.
— И сколько ты предлагаешь? — подобрался на стуле он.
— Говори свой прайс.
В искусстве «купи подешевле – продай подороже» я съел собаку и давно уже знал, что здесь существует только одно правило: проигрывает тот, кто первым называет свою цену.
— Я хочу шесть миллионов, — твёрдо произнёс Герман. Я прикинул: в принципе, портал стоил того. Но я фыркнул и покачал головой:
— Окстись, Гера. По моим подсчётам, тебе этот сайт приносит в год максимум пять миллионов.
— Пять пятьсот, — «нагнулся» Герман.
«Ага, перебьёшься…»
— Гера, четыре.
Дьячков пожевал губами.
— Нет.
— Ну, нет — так нет. Как хочешь… Кстати, а вот эти зайки мне нравятся. — И я указал подбородком на глазасто-грудастую парочку, состоявшую из брюнетки и рыженькой. «Зайки» под ручку прошли к плакату Натали Портман и замерли рядом с блондинкой. — Возьмём девочек? Только брюнетка, чур, моя.
— Что?.. Артём, подожди ты, какие ещё девки, когда мы с ценой так ничего не решили? Ты за четыре восемьсот будешь покупать?
В общем, бизнесмен из Германа был такой же, как из его мамы — школьный завуч. То есть никакой в принципе.
— Четыре, Гера. Че-ты-ре. У меня больше нет. Давай, сворачивай разговор, а то заек упустим. — Девочки, облюбованные мной, топтались у плаката и, игриво оглядываясь на нас, с хохотом и шутками выбирали себе какую-то ерунду — не то помаду для волос, не то блеск для лица. Впрочем, я в этом не разбираюсь.
— Гера, всё, я пошёл к брюнетке. — Я начал вставать.
— Четыре пятьсот!
— Дьячков, ну нет у меня больше. Всё, давай, созвонимся, и…
— Ладно, твоя взяла, — проворчал Герман, — пусть будет четыре. Но тогда брюнетка чур моя.
— Ещё чего!.. Впрочем, так и быть. Но если склеим заек, то едем к тебе. У меня завтра утром мать в Москву приезжает.
— Гад ты, Соболев. Ладно, уболтал.
Вот так я его и сделал».
II.
«Он не любил критику от женщин. Он вообще не выносил, чтобы женщина им командовала. Женщина была для него слабым существом, и это он диктовал ей условия. Он был талантлив, умел обвораживать, но у него был бешеный нрав, и хватка — почти железная. И всё, что было связано с ним, было непредсказуемо...
Продиктовав в мобильный телефон последние строчки своей первой книги, я остановилась за плакатом с Натали Портман, рекламирующей тональный крем от «Шанель». Убрала сотовый в сумку и покосилась на двух молодых людей, сидящих в коричневых креслах за бежевым столиком в кафе «Стокманн». В полупустом торговом центре эти двое выглядели интригующе: красавец-блондин и мальчишка-брюнет, одетые в дорогие костюмы. Впрочем, брюнет мне сразу не понравился — стройный и миловидный, он, тем не менее, казался созданным из каких-то ломанных линий. А вот второй умел производить впечатление: широкоплечий, солидный, с хорошей осанкой, он обладал уверенностью человека, знавшего себе цену.
«Вот его-то я и сделаю героем своего романа, когда буду выбирать обложку для книги», — тут же решила я. То, что произошло через секунду, смахнуло мою уверенность так же быстро, как порыв ветра уносит с собой клочок ненужной бумаги. Брюнет что-то сказал блондину, и тот надул щеки, как пятилетний ребёнок, которого лишили сладкого. Брюнет же непринужденно улыбнулся, плавно встал (куда только делась скованность?) и уверенным шагом направился к парочке девиц, на вид лет девятнадцати (высокие каблуки, мини-юбки, сильно декольтированные топы, с такими вырезами на груди, которые даже не приглашали в постель, а буквально туда тащили). На меня, стоявшую рядом, брюнет даже не посмотрел, точно меня и не было.
— Привет, зайки, — начал молодой человек тем подкупающим голосом, который заставил меня замереть и стать невольной свидетельницей сцены классического съёма, которая сейчас разворачивалась перед моими глазами. — Ну что, как ваши дела?
«Зайки» немедленно залились жизнерадостным хохотом.
— Ой, а этот молодой человек, оказывается, к нам? Прям так неожиданно, Оля.
— Ой, сама не знаю, что и сказать, Наташа...
Пока «зайки» трещали и ёжились в лучах обрушившейся на них славы, брюнет успел вплотную приблизиться к ним и приобнять их за талии. По-хозяйски притянул рыжую к себе. Секунда — и он медленно провёл кончиком носа над её ухом.
— Всю жизнь хотел вдыхать такой аромат, — сообщил брюнет тем вкрадчивым тоном, от которого у рыжей «зайки» моментально подкосились ножки. — Как тебя зовут, мечта всей моей жизни?
— Оля... — растерялась «зайка».
— Оля, — повторил парень, растягивая букву «л», точно покатал это имя по нёбу. — А вас? — Это было адресовано уже брюнетке, которая принялась ревниво грызть накрашенные алым губки.