Тайна бильярдного шара. До и после Шерлока Холмса-сборник]

Фельдкирх находится в самом центре этого идиллического края невысоких гор и густых лесов. Проезжий тракт, разделяющий город на две части, тянется до развилки у самого Анспаха, откуда более широкая дорога ведет сквозь долины Тирольских Альп в столицу провинции Тироль, город Инсбрук. Та, что поуже, вьется среди лесистых долин и заканчивается километров через пятнадцать в деревне Ладен, где распадается на великое множество тропинок. Я, Джон Хадсон, провел в этом пасторальном уголке почти два года — с июня 1865-го по март 1867-го. Именно в это время здесь произошли события, благодаря которым дотоле тишайшая деревушка снискала себе печальную известность и в течение нескольких недель в первый и, возможно, в последний раз не сходила со страниц европейской прессы. Краткое изложение случившегося, появившееся в британских газетах, оказалось неточным и весьма искаженным. К тому же быстрое наступление прусских войск, закончившееся их победой в битве при Садовой, отвлекло внимание общественности от того, что могло бы живо заинтересовать ее в более спокойные времена. Мне кажется, что теперь, наконец, настала пора детально изложить факты, доселе неизвестные подавляющему большинству читателей, тем более что я сам поневоле оказался активным участником той драмы, а посему вправе привести множество подробностей, которые до сих пор не являлись достоянием широкой публики.
Но сначала несколько слов о том, как я оказался в этой захолустной деревушке. Когда разорилась крупная лондонская компания «Сприндж, Вилкинсон, Спрэгг и Ко.», она смогла выплатить своим вкладчикам чуть меньше восемнадцати пенсов на вложенный фунт стерлингов, так что многие акционеры, включая меня, оказались на грани финансовой пропасти. Однако существовали некоторые обстоятельства юридического свойства, которые ставили меня в несколько привилегированное положение по сравнению с другими пайщиками, и это давало надежду все-таки получить дивиденды в полном объеме. Пока дело путешествовало по бесконечным судебным инстанциям, мои сбережения таяли, и вскоре их стало хватать лишь на самое скромное существование.
Поэтому я решил на некоторое время перебраться за границу, поскольку там я смог бы жить более экономно, а также избежать сочувственно-язвительных взглядов и слов тех, кто общался со мной в куда более благополучные для меня времена. За несколько лет до этого один из моих друзей описал Ладен как одно из самых уединенных мест из всех, где ему довелось побывать, а для меня уединенность и дешевизна всегда являлись синонимами. Я всерьез задумался над его словами. К тому же этот мой приятель обладал желчно-циничным нравом, так что мне захотелось на некоторое время избавить себя от его общества. Посему, прислушавшись к гласу бедности и отчасти мизантропии, я отправился в Ладен, где мое появление вызвало настоящий фурор среди деревенских жителей. И вправду, манеры и привычки рыжебородого «Энгландера», его обыкновение совершать долгие прогулки, его костюм в клетку, а главное — причины, побудившие его покинуть свой «фатерлянд», вызвали целый шквал сплетен, домыслов и пересудов среди завсегдатаев двух здешних пивных — «Грюнер Манна» и «Шварцер Бара».
В Ладене я ощутил себя счастливым человеком. Места там просто великолепные, а двадцать лет, прожитые мной в каменных мешках Брикстона, научили меня восхищаться природой и ценить каждый час, проведенный на свежем воздухе. В юности я довольно неплохо знал немецкий и уже через пару месяцев своего пребывания в Ладене уже мог вести пространные беседы на научные и абстрактно-отвлеченные темы с только что назначенным сюда католическим приходским священником.
Святой отец оказался для меня настоящей находкой, его мне словно сам Бог послал, поскольку он был образованнейшим человеком и замечательным собеседником. Отец Ферхаген — так его звали — в свои сорок с небольшим лет уже снискал себе блестящую репутацию как автор великолепной монографии по истории раннего папства. Маститые критики благосклонно сравнивали его книгу с работами фон Ранке. В глубине души я подозревал, что на самом деле именно высказанные в его исследовании смелые, неординарные взгляды, отличавшиеся от наставлений Ватикана, и послужили истинной причиной «ссылки» Ферхагена в заштатный сельский приход. Их можно было смело назвать ультралиберальными, и в пору своей пламенной юности он защищал свои позиции с оружием в руках. Об этом свидетельствовал глубокий шрам на подбородке, полученный им в схватке с драгунами на берлинских баррикадах в 1848 году. В общем, святой отец представлял собой весьма неординарную личность, и, несмотря на его несколько неприветливый и замкнутый характер, между нами вскоре установились теплые дружеские отношения.
Карл Шпицвег. Аромат розы
В Ладене царила такая атмосфера праведности и уважения к закону, что временами в нее с трудом верилось даже мне. Служба интенданта, или констебля, лейтенанта Вюрмса и его помощников давным-давно превратилась в синекуру. Отсутствие в церкви по воскресеньям или по престольным праздникам являлось тягчайшим грехом и преступлением, на которое решались самые «разнузданные» из сельчан. Иногда случалось, что какой-нибудь неотесанный Фриц или Андреас, немного перебрав в пивной, шатаясь, вваливался домой в десять вечера. Он даже мог отважиться отвесить тумака своей дражайшей половине, если та вздумала возмущаться. Но такое происходило весьма редко, и односельчане смотрели на провинившегося со смешанным чувством восхищения и осуждения, как смотрят на человека, совершившего нетяжкое правонарушение с целью самоутвердиться.
Именно в этом идиллическом уголке и разразилась серия громких преступлений, ужаснувших всю Европу. Запредельная жестокость, с которой они совершались, и окутывавшая их таинственность превосходили все, о чем дотоле мне доводилось когда-либо слышать или читать. Я постараюсь представить краткое изложение тех событий в хронологическом порядке, в чем мне окажет неоценимую помощь мой дневник, который я вел на протяжении почти всей своей жизни.
Итак, из него мы узнаем, что 19 мая 1866 года моя пожилая домохозяйка фрау Циммер буквально ворвалась ко мне в комнату, когда я потягивал чашку горячего шоколада, и, запыхавшись, выпалила, что в деревне произошло убийство. Сперва я не поверил своим ушам, но она продолжала настаивать, и весь ее вид говорил о том, что она сильно напугана. Я надел шляпу и вышел из дома, чтобы узнать, что же на самом деле случилось. Очутившись на главной улице, я увидел, как несколько человек торопливо шли впереди меня. Последовав за ними, я скоро оказался у маленькой ратуши — большого здания, похожего на амбар, где происходили всякого рода собрания. Там уже находилась большая группа людей, оживленно что-то обсуждавших. Подойдя поближе, я увидел, что они обступили труп некоего Мауля, который в свое время служил стюардом на одном из пароходов, курсировавших по озеру Констанс из Линдау во Фридрихсхафен и обратно. Этот Мауль слыл совершенно безобидным и довольно покладистым человеком. Он был небольшого роста, и в деревне его, в общем-то, любили. Все склонялись к тому, что о каких-то его личных врагах не могло быть и речи. Он лежал лицом вниз, судорожно вцепившись руками в землю. Волосы его слиплись от крови, которая стекла за воротник сюртука. Прошло почти два часа, как обнаружили тело, но, казалось, никто и понятия не имел, что с ним делать и куда его перенести. Мое появление, а также присутствие святого отца, который оказался у ратуши почти одновременно со мной, приободрили людей и вселили в них некую решимость. Под нашим руководством труп подняли по ступеням и положили на пол внутри здания. Здесь, убедившись, что перед нами тело без признаков жизни, мы продолжили его осмотр вместе с присоединившимся к нам здешним полицмейстером лейтенантом Вюрмсом. Лицо Мауля выражало полное спокойствие, что указывало на то, что он не подозревал об опасности до самого последнего момента, когда получил смертельный удар. Бумажник и часы остались нетронутыми. После того как мы смыли запекшуюся кровь с задней части головы, мы обнаружили одиночную рану треугольной формы. Орудие, которым наносился удар, раздробило кость и проникло глубоко в мозг. По всей видимости, оно представляло собой острый предмет пирамидальной формы. По-моему, отец Ферхаген высказал предположение, что удар, скорее всего, наносился небольшой мотыгой, киркой или ледорубом. Все они являются распространенными в здешних хозяйствах инструментами. Лейтенант с быстротой, достойной всяческой похвалы, где-то раздобыл мотыгу. После удара мотыгой по крупной брюкве, которую принесли для этой цели, мы обнаружили след, поразительно похожий на рану, виденную нами на затылке бедняги Мауля. Мы поняли, что обнаружили первое звенов цепи доказательств, которая могла привести нас к убийце. Прошло немного времени, прежде чем мы составили вероятную картину преступления.