Время всегда хорошее
Я не пошевелился. На меня словно столбняк напал.
– Ладно, – вздохнула завуч, – придется напомнить. Бабушка Архипова испекла этот кулич… пасхальный кулич!., к религиозному празднику «пасха».
Я слушал этот стальной голос и вспоминал неясные слухи, которые ходили про Вассу. То ли она памятники Сталину лично сносила, то ли охраняла их от сноса… Об этом говорить сейчас было не принято, так что подробностей никто не знал. Но что она при этом отличилась – это точно.
– Бабушка Архипова, – продолжала завуч, – таким образом пытается…
Васса замолчала, подбирая слова, и ей на помощь пришла пионервожатая:
– Пытается охмурить! И завлечь в сети религиозного дурмана.
Завуч нахмурилась. Ей, преподавательнице русского языка с огромным стажем, что-то не понравилось в словосочетании «сети религиозного дурмана». Но она не стала поправлять Танечку, наоборот, поддержала ее.
– Вот именно!
Завуч и пионервожатая торжественно замолчали. Наверное, чтобы до меня лучше дошло.
Зря старались – до меня уже так дошло, что лучше и быть не может.
– И что ты собираешься делать по этому поводу? – спросила наконец Васса.
Я смог выдавить только:
– Мы больше не будем…
Вожатка и завуч закатили глаза так, что сами стали похожи на религиозных старух из какого-то фильма. А потом объяснили мне, что я должен сделать.
Синичка, 10 апреля 2018 года, день
День в школе не задался с самого начала. Математичка совсем озверела, урок начала с того, что собрала у всех комики. То есть контрольную я писала вообще как без рук, ни тебе с кем поговорить, ни тебе шпор, ни тебе калькулятора. Просто как в доисторические времена! Главное, у многих же есть вторые комики, но как-то не догадались взять их с собой. Да, а потом она вообще учудила, взяла и раздала нам бумажки – это, говорит, контрольная, решайте. Класс аж обалдел. Как, говорит, ее решать?
А она улыбается так ехидно и говорит: ручкой пишите по бумажке. И подробное решение каждой задачи. Жуть! Я уже, наверное, полгода ручку вообще в руках не держала. Могу себе представить что я там нарешала и как это все понаписала. Короче, балла на три, наверное, из десяти…
Так что по сравнению с этой контрольной все остальное было просто семечки. Зато весь день форум гудел. Мы ж даже не можем задания в сетку выложить, никто не сообразил стащить листик, чтоб его отсканить, а наизусть тоже не запомнишь, и в голову не пришло записать. Мы потом на всех уроках уже из сети не выходили, так и трындели по комикам. На кого не посмотришь, у всех комики под партами и только пальцы мелькают – набираются сообщения. А на форуме было одновременно почти двести человек, это вся параллель пятых классов, и еще любопытные из других повлезали. На переменках только и успевали тему пролистать, да на вопросы ответить. Из кабинета в кабинет перейдешь, на парту плюхнешься и сразу в комик, читать, что там новенького случилось. Прикольно так, в класс заходишь – тишина. И все сидят что-то набирают, набирают… Удобнее, конечно, голосовым набором пользоваться, но не в классе же! Потому что тогда сразу все узнают твой ник. А этого ну никак допустить нельзя. Ник – это наисекретнейшая информация.
Я знала пару ников. Красавица – это Нинка, Муреха – это Лиза. И еще догадывалась про несколько человек, но не знала наверняка. Ну и то, что я Синичка – это тоже знали буквально трое. Синичка – потому что фамилия у меня Воробьева. Но если б написала Воробей, все б сразу догадались, что я – это я, написала Синичка. И аватарку нашла такую прикольную – сидит синичка и трющит сало из кормушки.
Однажды была у нас история, девчонку из седьмого класса рассекретили. Кто-то из подружек взял и написал в сети, что Фиалка – это Кирова из седьмого «А». Ужас… Так ей и пришлось потом в другую школу уйти. Потому что ж ты можешь написать, если все знают, что это ты! Даже пофлиртовать невозможно, это как взять и кому-то в открытую в любви признаться! Бррр…
И мой ник только самые-самые проверенные знают. Мы с ними дружим. Даже один раз вместе в кафе ходили, когда у меня день рождения был. Я про них все-все знаю. И аську, и мейл. Короче, эти точно не сдадут!
Так вот, про день, который не задался. Последний урок у нас – классный час. Приходит наша училка и говорит таким сердитым голосом:
– А ну-ка убрали все телефоны.
Мы аж подпрыгнули. Кто-то даже вслух сказал:
– Вы че, сговорились все, что ли!
А училка, наша классная, Елена Васильевна как гавкнет:
– Телефоны на стол! И слушайте внимательно, сейчас, можно сказать, ваша судьба решается.
Мы совсем затихли. А она по рядам прошла и комики поотключала. Ну вообще конец света…
А потом вышла перед классом и прочитала трагическим голосом:
– «Постановление Министерства образования от 3 апреля 2018 года»…
Я коротенько перескажу, своими словами.
В связи с излишней компьютеризированностью школьников и для проверки их знаний учредить в конце каждого учебного года экзамены. Оценка выставляется по десятибалльной системе и выносится в аттестат зрелости. Это чтоб, мол, мы все года хорошо учились, а не только последний класс. Да, но самый-то ужас не в этом, а в том, что экзамены эти будут проходить не в виде тестов, а устно.
– Чего? – спросил кто-то из мальчишек.
Я даже оглянулась, но не поняла, кто спросил, я их вообще плохо различаю.
– Экзамена три, – продолжала Елена Васильевна, – русский язык и литература – устно, математика – письменно, но не на компьютере, а на бумаге, и история – тоже устно. Делается это для того, чтоб вы, современные школьники, научились хоть немного владеть устной речью и писать ручкой по бумаге. Экзамены через три недели.
Класс завис. Так и разошлись в полном ужасе. Я даже до самого дома комик не включила…
Витя, 10 апреля 1980 года, вечер
Вечером мне надо было готовиться к политинформации. Как раз шла передача про то, как американские империалисты пытаются сорвать Олимпиаду в Москве, а люди доброй воли им не дают этого сделать. Но я никак не мог сосредоточиться – сидел и думал про Женьку. Он, конечно, неправ, но все равно на душе было противно.
В конце концов я осознал, что ничего не понимаю из рассказа диктора, и выключил телевизор. К ужину придет папа, принесет «Правду» и «Советскую Белоруссию» – перепишу оттуда. Я позвонил Женьке, но трубку подняла бабушка.
– Он уже второй час где-то бегает. Ты ему скажи, Витенька, – голос у Женькиной бабушки был скрипучий, но приятный, – чтобы он шел домой! Я волнуюсь! Скоро стемнеет!
Я наскоро пообещал и побежал во двор. То, что пришлось говорить с виновницей всей этой истории, расстроило меня еще больше. Бабушка, конечно, старенькая, лет пятьдесят, а то и все семьдесят, но это ее не оправдывает. Нельзя так подводить родного внука!
Архипыча я пошел искать на нашей груше – той, что возле трансформаторной будки. Даже листьев на ней еще не было, но на дереве так здорово сидеть и болтать ногами! Ветки густые, ты всех видишь, а тебя – никто!
– Женька! – крикнул я, подходя. – Слазь, поговорить надо!
С груши послышалось хихиканье. Пришлось лезть самому. Архипыч сидел на самой верхушке, куда я всегда боялся долазить. Когда я был маленьким, еще во втором классе, я навернулся с самой нижней ветки этой груши, и с тех пор жутко боюсь высоты. Сейчас тоже не полез наверх, устроился на любимой ветке в самом центре дерева. Ветка была толстая, надежная и изгибалась очень удобно – как спинка кресла.
– Чего молчишь? – сердито спросил я. – Молчит… Хихикает…
– Здорово, Тарас! – отозвался Женька.
Тарасом звал меня только он, по имени украинского писателя. Мы его еще не проходили, но Женька прочитал половину домашней библиотеки, в том числе и этого Тараса Шевченко. Причем читал бессистемно, все подряд, что под руку попадется. Я так не мог, я читал книги строго по порядку. Пытался даже Большую Советскую энциклопедию освоить, но сломался на втором томе. Слишком много незнакомых слов оказалось. Зато Пушкина прочитал всего – от первого тома до последнего. Сейчас начал Гоголя.