Неодолимое желание

— Прости, Джеки, — пробормотал Гейб, — я очень спешил и ничего тебе не принес. — Он стал чистить пони, и Джеки-Бой успокоился.
В целом свете не было занятия лучше, чем чистить Джеки-Боя. Равномерное, успокаивающее движение скребницы, спокойное ритмичное дыхание пони, ощущение шелковистой шерсти Джеки-Боя под пальцами… Гейбу это никогда не надоедало.
В конюшне взад-вперед ходили люди, но в стойле были только Гейб и Джеки-Бой. Время от времени задумчивость Гейба что-нибудь нарушало: заносчивый джентльмен требовал заменить лошадь, грум извинялся перед невоспитанной леди за то, что ей недостаточно быстро подали лошадь. Но большую часть времени здесь стояла тишина, ее нарушал лишь стук молотка Бенни, который ставил на место подкову.
Но все посторонние звуки смолкли, когда Бенни позвали к подъехавшему экипажу. На несколько мгновений Гейб погрузился в состояние настоящего блаженства; в конюшне были только он и его пони. Но потом в проходе раздался звук тяжелых шагов.
— Здесь есть кто-нибудь? — послышался мужской голос. — Мне нужна лошадь.
Гейб присел на пол в переднем углу стойла, надеясь, что его не заметят.
Но мужчина, должно быть, услышал его.
— Эй ты, там, мне нужна лошадь! — крикнул он.
Его обнаружили.
— Простите, сэр, но я не грум, — сказал Гейб, когда мужчина подошел ближе. — Я просто ухаживаю за своей лошадью.
Мужчина остановился у стойла. Поскольку Гейб сидел спиной к дверце стойла, он не видел мужчину. И надеялся, что тот его тоже не видит.
— А, так ты один из детей Шарпа, да?
— К-как вы узнали? — Гейб почувствовал приступ тошноты.
— В этой конюшне лошади есть только у детей Шарпа.
Об этом Гейб не подумал.
— Ты Гейбриел, да?
— Я… Я… — Гейб замер, испугавшись того, как проницательно мужчина вычислил его. Ему попадет, если об этом узнает отец.
— Лорд Джаррет — на пикнике, лорд Оливер решил не ехать, остается только лорд Гейбриел. Ты.
У мужчины был мягкий голос, даже добрый. Он держался не так высокомерно, как взрослые ведут себя с детьми. И, судя по тону его голоса, у него не было намерения причинить Гейбу неприятности.
— Тебе известно, где грумы? — Голос мужчины удалялся.
— Они пошли встречать экипаж, — расслабился Гейб, слыша, что мужчина уходит.
— Думаю, они не станут возражать, если я оседлаю свою лошадь, — сказал мужчина.
— Думаю, нет.
Оливер всегда седлал свою лошадь. И Джаррет тоже. Гейб не мог дождаться, когда же он вырастет, чтобы тоже самому седлать лошадь. Тогда ему не придется просить разрешения отца покататься на Джеки-Бое.
Когда мужчина выбрал лошадь из соседнего стойла, Гейб успел увидеть лишь его бобровую шапку. Незнакомец уехал, и Гейб вдруг подумал, не стоило ли ему узнать имя этого человека, или по крайней мере попытаться получше разглядеть его. Внезапно его охватила паника. А что, если этот человек крадет лошадей, и Гейб просто позволил ему завладеть одной из лошадей?
Нет, этот мужчина знает имя Гейба и всех остальных членов семьи. Он, наверное, был гостем.
— Гости уже возвращаются с пикника! — крикнул Гейбу вернувшийся в конюшню Бенни. — Тебе лучше поскорее пойти в дом, если не хочешь, чтобы отец застал тебя здесь.
К Гейбу вернулась паника. Если отец узнает, что он опять сбежал из учебной комнаты, он накажет его. Отец очень строго относился к занятиям.
Гейб выскочил из конюшни. Когда он зашел в учебную комнату, его учитель по-прежнему дремал в кресле. Со вздохом облегчения Гейб забрался на стул и опять взял в руки скучную книгу.
Но думать о мертвой малиновке он не мог. Его мысли снова и снова возвращались к незнакомцу в конюшне. Должен ли он был рассказать об этом Бенни? Что, если там уже стоит шум и крик об украденной лошади? Что, если он попал в беду?
Сидя после ужина в детской рядом с Минервой, он продолжал тревожно думать об этом. Селия, которая простудилась и кашляла, уже спала, когда за ними пришли лакей, няня и мистер Вирджил. Лакей торжественным голосом объявил, что внизу его и Минерву ждет бабушка Пламтри, чтобы поговорить.
У Гейба взволнованно забился пульс. Если незнакомец в конюшне действительно украл лошадь и бабушка каким-то образом узнала, что именно Гейб позволил ему это сделать, тогда зачем впутывать сюда Минерву?
Лакей проводил их в библиотеку, оставив Селию под присмотром няни и мистера Вирджила. Когда там же Гейб обнаружил Оливера, с намокшими волосами и красными глазами, переодетого в другую одежду, он уже не знал, что и думать.
Потом в сопровождении другого слуги появился Джаррет.
«Где отец с матерью?» — подумал Гейб.
У Оливера окаменело лицо, в глазах появился испуг.
— Я должна кое-что сказать вам, дети. — Бабушка говорила тише, чем обычно. — Произошел несчастный случай. — У нее дрогнул голос, она закашлялась, прочищая горло.
Неужели она плачет? Бабушка никогда не плакала. Отец говорил, у нее стальное сердце.
— Ваши родители…
Она замолчала, а Оливер вздрогнул, словно его ударили.
— Мама и отец… они умерли, — закончил он за бабушку каким-то чужим, безжизненным голосом.
Гейб не сразу понял эти слова. Умерли? Как та малиновка? Он оглядел всех, ожидая, что кто-то опровергнет слова брата.
Но этого никто не сделал.
Бабушка вытерла глаза, расправила плечи.
— Ваша мать по ошибке приняла вашего отца за злоумышленника, проникшего в охотничий домик, и застрелила его. А когда поняла свою ошибку, сама… застрелилась.
Минерва, которая стояла рядом с Гейбом, заплакала.
— Нет. Нет, не может быть, — твердил, качая головой Джаррет. — Как такое может быть?
Оливер подошел к окну, у него заметно тряслись плечи.
У Гейба в голове неотступно вертелся глупый стишок из учебника:
 
 
 И все птицы вздыхали и всхлипывали, 
 
 Когда услышали колокольный звон на смерть бедной малиновки. 
 
 
Все, как в этом стишке, только без колокольного звона. Гейб не знал, что делать. Бабушка без конца повторяла, что они не должны никому говорить об этом. Но ее слова были лишены всякого смысла. С какой стати он захочет говорить об этом? Он даже поверить в случившееся не может.
Может, это ночной кошмар. Он проснется и увидит отца.
— Ты уверена, что это — они? — дрожащим голосом спросил Гейб. — Может, это кто-то другой застрелился.
— Уверена, — горестно подтвердила бабушка. — Мы с Оливером… — Сморщив лицо, она подошла и обняла их с Минервой. — Это большое горе, дорогие мои, но постарайтесь быть сильными. Я знаю, как это трудно.
Минерва продолжала плакать, и бабушка еще крепче прижала ее к себе.
Гейб подумал об отце, уезжавшем на пикник, и матери, спешившей на конюшню. Неужели он видел их в последний раз? Разве такое возможно? Теперь он уже никогда не сможет сказать отцу, что сожалеет о том, что посадил Минерве в волосы паука. Отец умер с мыслью, что Гейб — плохой мальчишка, который не хочет извиниться.
Глаза его наполнялись слезами. Он не позволит увидеть свои слезы Джаррету и Оливеру, а то они подумают, что он ведет себя как девчонка. И он выскочил из комнаты, не обращая внимания на испуганный крик бабушки, и помчался к конюшне.
Там стояла тишина; грумы ушли ужинать. Добравшись до стойла Джеки-Боя, Гейб упал на пол и заплакал.
Гейб не знал, сколько он пролежал здесь, рыдая, но спустя некоторое время в стойло зашел Джаррет, наклонился над ним и положил руку ему на плечо.
— Ну хватит, парень, встряхнись.
— Я не могу! — Гейб снял со своего плеча руку брата. — О-они умерли и н-никогда б-больше не вернутся-я!
— Я знаю, — неуверенно согласился Джаррет.
— Это несправедливо-о. — Гейб поднял на него глаза. — Родители-и других детей не у-умирают. А наши почему-у?
— Иногда такое случается, — закусил губу Джаррет.