Чингиз-Хан

– В пустыне хлеб дороже денег. Но для редкого гостя найдется все, что он захочет. Вместо ячменя твой конь будет накормлен отборной пшеницей...
Из ближней юрты слышался шум ручного жернова, на котором женщины мололи пшеницу.
– Ойе, вы там! Возьмите коня!
Две девушки в темно-красных рубашках до пят, звеня серебряными украшениями и монетами на груди, выбежали из юрты, прикрываясь краем полупрозрачной ткани, накинутой на голову. Они взяли с двух сторон за повод коня и увели его.
Хан вошел в юрту. Там было тепло. Посредине курился костер из смолистых корней. У стенки на войлоке лежал на спине человек. Серое бескровное лицо. с черной бородой и сложенные на груди руки говорили о близкой смерти. Прерывистое дыхание показывало, что жизнь его отчаянно борется в этом обессиленном теле.
В ногах больного сидел бородатый дервиш, в высоком колпаке с белой повязкой, знаком хаджи  14 . На его полуголое тело был накинут широкий плащ с множеством ярких заплат.
– Салям-алейкум! — сказал Джелаль эд-Дин и опустился на войлок около больного. Подползла закутанная до глаз женщина-рабыня и стащила с хана промокшие зеленые сапоги. Джелаль эд-Дин отстегнул кожаный пояс с кривой саблей и положил около себя.
– Ты кто? — спросил он дервиша. — Судя по твоей одежде, ты видел далекие страны?
– Я хожу по свету и ищу среди моря лжи острова правды...
– Где твоя родина и куда ты идешь?
– Меня зовут Хаджи Рахим, а прозвали меня еще Багдади, потому что я учился в Багдаде. Моими учителями были самые совершенные, великодушные и знающие люди. Я изучил много наук, много перечел сказаний арабов, турок, персов и написанных древним языком пехлеви. Но, кроме сожаления и кроме тяжести грехов, я не вижу другого следа моих юных дней...
Джелаль эд-Дин поднял недоверчиво бровь:
– Куда же и зачем ты идешь?
– Я хожу по этому плоскому подносу земли, лежащей между пятью морями, посещаю города, оазисы и пустыни и ищу людей, опаленных огнем неудержимых стремлений. Я хочу увидеть необычайное и преклониться перед истинными героями и праведниками. Сейчас я направляюсь в Гургандж, по слухам, прекраснейший и богатейший город Хорезма и всего мира, где, говорят, я найду и блистающих знаниями мудрецов и искуснейших мастеров, украшающих город образцами великого искусства...
– Ты ищешь героев, записывающих свои подвиги концом меча на полях битв? — сказал Джелаль эд-Дин и задумался. — А сумеешь ли ты такими пламенными строками описать подвиги героя, чтобы юноши и девушки запели твои песни, чтобы их повторяли отважные джигиты, бросаясь в бой, или старики, делая последний шаг к могиле?
Дервиш ответил стихами:
Хотя богат и славен песней Рудеги  15  
Но я не меньше слов прекрасных знаю. 
Слепой, стихами он завоевал весь мир, 
А я пою для собеседников костра степного... 
Хозяин втащил в юрту убитого ханом джейрана. С него была уже содрана шкура и выпотрошены внутренности.
– Позволь передать женщинам часть мяса, чтобы они приготовили для тебя ужин?
– Угощайтесь все! Берите все! — ответил Джелаль эд-Дин. — Я не ловчий у бека. Я сам бек и сын бека, не обязанный передавать добычу хозяину... — Он вытащил из ножен узкий кинжал, вырезал из спины джейрана несколько тонких кусочков мяса и, нанизав их на прутик, стал поджаривать над угольями костра.
Хозяин передал тушу джейрана женщинам, а сам сел рядом с гостем. Поглаживая бороду, он стал задавать вопросы вежливости:
– Здоров ли ты? Силен ли ты? Согрелся ли? Здоровы ли твои родители?
Хан, соблюдая обычай, тоже задал несколько вопросов участия и затем сказал:
– Да не покажутся обидой мои слова: чей это шатер и где я нахожусь?
– Моя юрта на один переход в стороне от большой караванной дороги к городу Нессе  16 , а я — простой кочевник, затерянный в великой степи, которого все зовут Коркуд-Чобан  17 .
Собака, ворчавшая за стеной юрты, залилась лаем. Донеслись крики, всхипывания и плач. Конский топот приблизился и затих. Сильный голос окликнул:
– Кто в юрте? Отзовись, Коркуд-Чобан!
3. СТЕПНОЙ ДЖИГИТ
Старик поднялся и вышел. Едва доносились слова разговора.
– Зачем он приехал сюда? — шепотом хрипел всадник. — Или настал его смертный час?
– Все трое — мои гости.
– Я покажу, какой приговор аллаха написан на их бледном челе...
– Ты их не посмеешь тронуть. А эти новые твои пять невольников откуда?
– Это опытные мастера: медники и оружейники. Они шли вместе с караваном. Я хотел "подстричь бороды" этому каравану, но откуда-то шайтан принес две сотни джигитов, гнавших джейранов для какого-то знатного бека. Пришлось верблюдов бросить, погонщики разбежались, и я погнал только пять этих мастеров. Теперь я их отсылаю в Мерв, где продам за хорошую цену.
– Да поможет тебе в этом аллах!
Хозяин с новым гостем вошли в юрту.
Незнакомец был молод, высок, с прямыми плечами и очень тонок в поясе. Сбоку в зеленых сафьяновых ножнах висел длинный меч-кончар. Желтые сапоги из верблюжьей замши на тонких высоких каблуках, высокая круглая шапка из овчины и особого покроя черный чапан  18  говорили, что он туркмен. Это подтверждало и смуглое решительное лицо с выдающимися скулами.
– Проходи к огню, садись! — пригласил хозяин.
Гость, однако, не опустился на ковер, а продолжал стоять около входа. Его глаза расширились и стали круглыми, как у совы.
– Ты кто? — спросил, не подымая глаз, Джелаль эд-Дин.
– Степняк...
– Кочуешь со скотом или промышляешь иным?
– Я стригу бороды караванным купцам...
Такой ответ, по степным обычаям, был грубостью. При встрече у костра с незнакомыми, даже бедно одетыми, все становятся равными, обмениваются вопросами вежливости: о здоровье, о состоянии стад, о дальности дороги. Туркмен, очевидно, искал ссоры.
Джелаль эд-Дин вскинул и опустил глаза, и только уголок рта чуть дрогнул. Разве станет знатный хан входить в пререкания с простым кочевником песков?