Мизерере

На лестнице послышались шаги. Уг Пюиферра на ходу мотнул головой, сбрасывая капюшон. С первого взгляда армянин догадался, что он возвращается не с пустыми руками.
— След обуви, — подтвердил криминалист. — Среди кровавых брызг. За трубами органа.
— След убийцы?
— Скорее свидетеля. Тридцать шестой размер. Или убийца карлик, или, как я предполагаю, там стоял кто-то из ребятишек, поющих в хоре. И все видел.
Касдану тут же вспомнились детские голоса во дворе. Он представил себе эту сцену. Один из мальчиков зачем-то идет к Гетцу. Застает органиста в момент встречи с убийцей. Прячется за трубами. Потом спускается назад. Он в шоковом состоянии и никому не говорит о том, что произошло у него на глазах.
Касдан схватил мобильник и позвонил Ованесу, ризничему:
— Касдан. Мальчишки еще здесь?
— Собираются по домам. Почти все родители уже приехали.
— Планы изменились. Никто из ребят не выйдет из церкви, пока я их не допрошу. Никто, понял?
Нажал отбой и посмотрел прямо в глаза Пюиферра:
— Окажешь мне услугу?
— Нет.
— Спасибо. Ничего не говори Верну, парню из судебной полиции. Я имею в виду, пока.
— Я сажусь писать рапорт.
— Договорились. Но Верну узнает об отпечатке, только когда получит рапорт. Это даст мне два-три часа форы. Ты ведь можешь это сделать?
— Он получит рапорт сегодня вечером, до полуночи.
 
3
— Как тебя зовут?
— Бенжамен. Бенжамен Зирекян.
— Сколько тебе лет?
— Двенадцать.
— Где ты живешь?
— Пятнадцатый округ, улица Коммерс, дом восемьдесят четыре.
Касдан записал все ответы. Пюиферра поделился с ним кое-какими подробностями. По его словам, бороздки на отпечатке указывают на кроссовку фирмы «Конверс». «На мне такие же», — добавил криминалист. Касдан велел Ованесу найти мальчишку в «конверсах». Ризничий привел к нему семерых — все в двухцветных кроссовках. Очевидно, лидер продаж зимы 2006 года.
— Ты в каком классе?
— В пятом.
— Где учишься?
— В коллеже Виктора Дюруи.
— И поешь в хоре?
Короткий кивок. Он допрашивал уже третьего мальчика, но добился только односложных ответов, перемежавшихся паузами. Касдан и не рассчитывал на внезапную откровенность. Скорее он высматривал следы замешательства, психологической травмы у ребенка, видевшего убийство. Но пока ничего не заметил.
— Какая у тебя тесситура?
— Чего?
— Каким голосом поешь в хоре?
— Сопрано.
Касдан пометил и это. На данном этапе расследования следует учитывать любую деталь, даже не связанную с убийством.
— Что вы сейчас репетируете?
— Одну штуку к Рождеству
— Какую?
— «Аве Мария».
— Это ведь не армянское произведение?
— Нет. Шуберт, кажется.
Саркису пришлось позволить такое отступление от православных устоев. И Касдану это не понравилось. Все теряется.
— А сам играешь на каком-нибудь инструменте?
— На пианино.
— Нравится?
— Не очень.
— А что тебе нравится?
Новое пожатие плечами. Они сидели на кухне, под приходской конторой. Другие дети ждали рядом в библиотеке. Армянин перешел к хронологии событий.
— Куда ты пошел после катехизиса?
— Во двор. Играть.
— Во что?
— В футбол. Ребята мяч принесли.
— Ты не возвращался в церковь?
— Нет.
— А к месье Гетцу не заходил?
— Нет.
— Точно?
— Я не подлиза.
Мальчишка произнес это хриплым голосом, слишком серьезным для своего возраста. В белой рубашке, свитере с крупным узором и вельветовых брюках, он был ниже остальных на целую голову. Образ пай-мальчика завершали большие очки. Однако в нем чувствовался скрытый вызов, желание избавиться от ярлыка маменькиного сынка. Он то и дело ежился, будто свитер кололся.
— Какой у тебя размер обуви?
— Не знаю. Вроде тридцать шестой.
Возможно, ему следовало действовать иначе. Изъять каждую пару «конверсов». Подписать их. Пронумеровать. Сдать криминалистам для исследования. Но полагаться на это нельзя — испуганный ребенок мог и вымыть кроссовки. А главное, для такой процедуры у него не было полномочий.
— О'кей, — сказал он. — Можешь идти.
Мальчишку как ветром сдуло. Касдан взглянул на свой список. Первый мальчик, Бриан Зараслян, оказался более разговорчивым. Спокойный коротышка девяти лет от роду. Выслушав его, Касдан пометил в нижней части карточки: нет. Со вторым, Кевином Дадаяном, одиннадцати лет, пришлось повозиться. Массивный, широколобый, черные волосы пострижены почти под ноль. На вопросы отвечал односложно. Но никаких признаков смятения. Нет.
В дверь постучали. Вошел четвертый парнишка. Долговязый, растрепанный. Узкая черная куртка, белая рубашка, разметавшая по плечам концы воротника, похожие на два бледных крыла. Вылитый лидер рок-группы.
Давид Симонян. Двенадцать лет. Живет в Шестом округе, улица Ассас, дом двадцать семь. В пятом классе лицея Монтеня. Альт. Тридцать седьмой размер.
— Ты ведь сын Пьера Симоняна, гинеколога?
— Ага.
Касдан был знаком с его отцом, принимавшим пациенток в Четырнадцатом округе, на бульваре Распай. Спросив, как дела у отца, он замолчал, краем глаза наблюдая за мальчиком и пытаясь уловить хотя бы отзвук, тень страха. Ничего.
Попробовал зайти с другого конца:
— Месье Гетц был симпатичный?
— Ничего себе.
— Строгий?
— Да так. Он был… — мальчик задумался, — как его партитуры.
— В смысле?
— Говорил как робот. Вечно одно и то же. «Тяни ноту», «держи дыхание», «четче» и все такое… Он нам даже баллы ставил.
— Баллы?
— Ну, за пение, за то, как стоишь на сцене, за осанку… Записывал после каждого концерта. А на фига они нам?
Касдан представил себе, как Гетц дирижирует поющими мальчиками, цепляясь к мелочам, которые кроме него никого не интересуют. За что можно убить такого грустного и безобидного человечка?
— А вне занятий он с вами разговаривал?
— Нет.
— Он когда-нибудь упоминал свою родину, Чили?
— Никогда.
— Ты знаешь, где это?
— Да нет. Мы по географии Европу проходим.
— Ты сегодня играл во дворе?
— Ну. Мы всегда по средам играем, после катехизиса.
— Ничего странного не заметил?
— В смысле?
— Никто из ребят не выглядел испуганным? Не плакал?
Мальчуган изумленно посмотрел на него.
— О'кей. Позови следующего.
Касдан уставился на крест над холодильником. Взглянул на раковину из нержавейки и на кран: в горле пересохло, но он не хотел пить. Только не расслабляться. Не распускаться. Он напомнил себе, что один из мальчишек видел убийцу. Черт побери. Свидетели на дороге не валяются…
Дверь открылась. Показался пятый мальчишка. Маленький, но уже денди. Черные волосы якобы небрежно растрепаны, спадая на лоб косой челкой. Глаза очень светлые, почти бесцветные. На нем был защитный костюм и рюкзак, похоже, набитый камнями. Сутулый, насупленный, в руках он вертел какую-то плоскую коробочку. Видеоигра. У Касдана на миг закружилась голова. Мобильник. Интернет. Аська… Поколение, перекормленное технологиями, картинками, звуками, непонятными знаками. Он опросил парня. Арут Захарьян, десять лет, Восемнадцатый округ, улица Ордоне, семьдесят два. Предпоследний класс начальной школы на улице Каве. Сопрано. Тридцать шестой размер. Паренек не выпускал из рук игрушку. Нервный, но не более того. Касдан наудачу задал ему пару-тройку наводящих вопросов. Все впустую. Следующий.
Элиас Кареян, одиннадцать лет. Улица Лабрюйер, дом тридцать четыре. В шестом классе лицея Кондорсе. Бас. Тридцать шестой размер. Особые приметы: скрипач, дзюдоист. Болтает без умолку. По средам, после хора, ходит на занятия боевыми искусствами. А сегодня из-за этого дурдома пропустил тренировку. Попробуй теперь получить оранжевый пояс! Следующий.
Тимоте Аветикян. Тринадцать лет. Одного взгляда на его кроссовки Касдану хватило, чтобы понять — не тот. Очень высокий, размер обуви не меньше тридцать девятого. Для проформы он все же провел допрос. Живет в Баньоле, улица Сади-Карно, сорок пять. Учится в четвертом классе. Бас. Увлекается гитарой. Электрической, грохочущей, с насыщенным звуком. Отставной полицейский сфотографировал его взглядом: жесткие волосы, круглые очки. С виду больше похож на примерного ученика, чем на культового гитариста.