Возвращение королевы
Мэти почтительно поклонился. Теолин знает, что говорит, и никогда не ошибается. Так что лучше просто смириться с неизбежным.
— И когда я должен уходить? Я увижу, как родится дитя Лхамилы?
Теолин снова почмокал беззубым ртом, пристально глядя на метки, оставленные водой в золе.
— Завтра отправляйся прямиком домой и благослови плод ее чрева. Тебе будет подан знак. А пока давай послушаем, как звучит этот чудесный рог, что я для тебя сделал.
Мэти прижал губы к восковому загубнику. Воск был еще теплым, и он почувствовал запах лета. Закрыв глаза, Мэти набрал в грудь воздуха и мягко, осторожно дунул.
Низкий голос Временного пробудился от его дыхания. Мэти еще не успел приспособиться к новому инструменту, а низкое, ровное гудение уже согрело дерево под его руками. Глядя вверх, на белый лик луны, Мэти молча поблагодарил Великую Мать. Куда бы ни завела его судьба, он уже знал, что с Временным он сможет творить великую магию, превосходящую все то, что он мог сделать с Лунным плугом.
Когда Мэти завершил песнь предъявления права, у него кружилась голова.
— Он великолепен! — воскликнул он. — Ты готов?
Старик кивнул и заковылял к своей хижине.
О плате за труд они договорились сразу, в тот день, когда Мэти пришел сюда. Мэти зажег лампу с медвежьим салом и поставил ее на груду меховых шкур, сваленных на возвышении для сна.
Теолин снял накидку и развязал шнурки своего бесформенного балахона. Одежда упала, и медвежьи и лосиные зубы, которыми она была расшита, тихо звякнули. Старик вытянулся на своем тюфяке, а Мэти опустился рядом с ним на колени и пробежался взглядом по тощему телу, охваченный печалью и состраданием. Никто не знал, сколько лет Теолину, даже сам старый колдун. Время обгрызло почти всю плоть с его костей. Его пенис, которым, как говорили, он дарил свое семя на пятистах с лишним празднествах, лежал теперь сморщенным комочком между облысевшими бедрами.
Старый колдун спокойно улыбнулся.
— Делай, что можешь. Ни Великая Мать, ни я не просим у тебя большего.
Мэти наклонился и поцеловал старика в морщинистый лоб, потом до подбородка укрыл его старой медвежьей шкурой, чтобы сохранить тепло тела. Усевшись рядом с возвышением, он приложил конец посоха вплотную к боку старого колдуна, закрыл глаза и начал творить чары.
Губами, языком и дыханием он превратил низкое гудение в торжественный ритм. Звук наполнил голову и грудь Мэти, вызвал дрожь в его костях. Он собрал всю энергию и через Временного послал ее Теолину. Он чувствовал, как песня входит в старика, высвобождая сильную душу из хрупкого, пораженного болезнями тела, как звук поднимает ее вверх через дымовое отверстие, словно легкий клочок белого тумана. Купание в свете полной луны было весьма целебным для души. Она возвращалась в тело очищенной и приносила с собой ясность ума и крепкое здоровье.
Довольный, Мэти изменил песню, и теперь она звучала как ночной крик цапли, хвастливое кваканье самца лягушки, как высокий, пронзительный хор квакш, знающих тайну дождя. Этой песней Мэти смывал горячий песок с суставов старого колдуна и выгонял мелких кусачих духов из его внутренностей. Заглянув глубже, он почуял некую тень в груди Теолина и, последовав за ней, обнаружил темную массу в верхней части его печени. Смерть там пока спала, свернувшись, как дитя в материнской утробе. И ее Мэти вычистить не мог. Каждому уготована его собственная судьба, его собственная смерть. Теолин это поймет. Но пока боли не было.
Мэти позволил своему разуму свободно бродить внутри тела старика, выровнял следы старых переломов в правой пятке и левой руке, убрал остатки корня на месте давно сломавшегося коренного зуба, растворил песок в мочевом пузыре и почках колдуна. Пенис Теолина, несмотря на свой жалкий вид, был еще силен. Мэти сыграл для него песню лесного пожара. Старик еще хранил в себе семя для нескольких лунных празднеств; так пусть же Великой Матери послужит еще одно поколение этой прекрасной древней крови.
Оставались лишь старые шрамы, давно залеченные или ставшие привычными. Позволив себе небольшую прихоть, Мэти сыграл для костей Теолина зов белого филина, а потом загудел, призывая душу вернуться в тело старика.
Когда он закончил, то с удивлением заметил, как сквозь дымовое отверстие пробиваются розовые лучи рассвета. Проведя ладонью по гладкой поверхности оо-лу, Мэти прошептал:
— Мы будем творить великую магию, ты и я.
Теолин пошевелился и открыл глаза.
— Песня белого филина дала мне знать, что тебе сейчас сто восемь лет, — сообщил старику Мэти.
Колдун хихикнул.
— Спасибо. А то я давно сбился со счета. — Он протянул руку и коснулся отпечатка ладони на оо-лу. — Мне было видение, пока я спал. Я видел луну, но это была не круглая луна Великой Матери, а полумесяц, острый, как змеиный зуб. Лишь однажды я видел такое, не слишком давно. Тогда видение было для одной ведьмы из деревни в Долине Орла.
— Она поняла, что оно значило?
— Не знаю. Она ушла с каким-то орескири. Я не слышал, чтобы она возвращалась обратно. Ее звали Лхел. Если встретишься с ней где-нибудь в пути, передай ей привет от меня. Может, она и расскажет тебе о смысле видения.
— Спасибо, я так и сделаю. Но ты по-прежнему не знаешь, какая судьба мне уготована?
— Я никогда не сталкивался с Временным. Возможно, все будет зависеть от того, куда тебя ноги занесут. Так что просто бесстрашно иди вперед, почитай Великую Мать и помни, кто ты есть. Делай, что должен, оставайся добрым человеком и хорошим колдуном.
* * *На рассвете следующего дня Мэти ушел с поляны старого колдуна, ощущая на лбу благословение Теолина.
Он шагал по покрытому крепким настом снегу, ощущая приятную тяжесть Временного на перевязи через плечо; в утреннем воздухе слышались первые вздохи весны. Когда над вершинами гор взошло солнце, он услышал весну и в каплях воды, падавших с голых ветвей деревьев.
Эту тропу он хорошо знал. Ритмичное поскрипывание и шорох его снегоступов ввели Мэти в легкий транс, мысли умчались далеко. Будут ли его новые дети отличаться от тех, которых он порождал, находясь под знаком Лунного плуга, думал он. А если ему придется уйти очень далеко — произведет ли он вообще новых детей?
Он ничуть не удивился, когда ему явилось видение. Такое и прежде часто случалось с ним, когда он шел в одиночестве сквозь лесную тишину.
Извилистая тропа под его ногами превратилась в реку, а изогнутые обожженные дощечки и крепления снегоступов — в маленькую лодку, которая мягко покачивалась на волнах. Вместо густого леса на дальнем берегу раскинулась открытая равнина, зеленая и плодородная. Мэти узнал южные земли, где некогда жил его народ — еще до того, как пришельцы из чужих стран и их орескири загнали их в горы.
На дальнем берегу между высоким мужчиной и юной девушкой стояла невысокая женщина, она помахала рукой Мэти так, будто знала его. Незнакомка была ретха-ной, как и он сам, и она была обнажена. Ее смуглое, прекрасно сложенное тело покрывали ведьмовские символы. То, что в видении она предстала ему обнаженной, дало Мэти знать: женщина уже умерла и ее дух явился к нему с каким-то посланием.
«Приветствую тебя, брат мой! Я Лхел».
Глаза Мэти расширились: он вспомнил ее имя. Это была та самая женщина, о которой говорил Теолин, та, что ушла с каким-то человеком с юга и исчезла. Она улыбалась Мэти, и Мэти улыбнулся в ответ — такова была воля Великой Матери.
Женщина поманила его к себе, но лодка не двинулась с места.
Мэти внимательнее присмотрелся к тем, кто стоял рядом с Лхел. Они тоже были темноволосыми, но мужчина был коротко подстрижен, а волосы девушки падали на плечи длинными мягкими волнами, а не крутыми завитками, как у его народа. И ростом оба спутника Лхел были выше, и бледны, как пара обглоданных костей. Молодого человека окружала аура сильной магии: конечно, он был орескири, но Мэти почувствовал в юноше и другую мощную энергию. Должно быть, эта колдунья, Лхел, научила его кое-чему. Это слегка встревожило Мэти, хотя Теолин и не говорил о женщине ничего плохого.