Шанс для влюбленных (Шанс Гидеона)

— Но надо же ее предупредить! — воскликнула Ким, направляясь к лестнице. — Надо, по крайней мере, дать ей знать, что ее брат должен приехать.
— Слишком поздно, — заметила экономка, улыбаясь на этот раз со скрытым удовлетворением, в то время как из-за угла дома выехала знакомая черная машина и остановилась у подножия лестницы, ведущей к парадной двери. — Он уже приехал!
Ким повернулась лицом к двери, экономка незаметно исчезла, а Пиблс пошел открывать дверь. Если бы она могла подняться и предупредить тех двоих, что сидели в гостиной миссис Фабер, она бы так и сделала, но экономка была права… Было уже поздно.
Первым человеком, на котором остановился взгляд Гидеона Фабера, когда он вошел, была Ким. Он не мог не заметить ее в любом случае, так как на ней было ярко-красное шерстяное платье, на которое отбрасывал отблески огонь камина.
На нем было толстое пальто, в руке — «дипломат»; он застыл на месте, словно что-то в яркой, стройной фигуре привлекло его внимание.
— А, так вы все еще здесь! — воскликнул он.
Она медленно пошла ему навстречу:
— А вы не ожидали, что я все еще буду здесь?
Вдруг, к ее удивлению, он улыбнулся… и это была та самая беззаботная улыбка, которую она уже видела однажды.
— Собственно, как раз ожидал, — ответил он. — Мне показалось, что вы упорный человек, а стойкие люди никогда не сдаются… Они изначально не способны на это!
Она улыбнулась с наигранной скромностью.
— Я приехала сюда, чтобы работать, — сказала она, — и мы с миссис Фабер уже приступили. Все неплохо продвигается.
— Великолепно! — воскликнул он. — По крайней мере, пока вы не даете моей матери заскучать и стать занудой. Хотя, пожалуй, я еще ни разу не видел, чтобы она скучала, — признал он, и на этот раз в его голосе слышалось едва различимое одобрение.
К изумлению Ким, в зал вбежал Маккензи, прятавшийся где-то в углу, и буквально бросился на Гидеона. Неприкрытый пыл собачьего приветствия был настоящим откровением для девушки; другим откровением стало то, что Гидеон нагнулся и стал теребить пса, ласково обращаясь к нему, отчего Маккензи впал в абсолютный восторг. Гидеон взял собаку на руки и отнес к камину. Пока он пытался не дать облизать себе лицо, притопала Бутс и воззрилась на него близорукими глазами. Гидеон поставил Маккензи на пол и нежно погладил старую собаку.
— Вы с ней уже подружились? — осведомился он у Ким. — Бутс разборчива, она не со всеми ладит.
— Думаю, могу честно сказать, что она не прониклась ко мне особо нежными чувствами, — суховато ответила Ким. — Но мы с ней отлично ладим. А с Маккензи мы лучшие друзья. И с Джессикой тоже.
Он посмотрел на нее снизу вверх, в его серых глазах отражалось пламя камина.
— Это отвратительное животное? Господи, как вы ее терпите?
— Я ее прекрасно терплю, она уже чуть-чуть похудела после нескольких хороших прогулок.
— Ага, так вы выводили собак на прогулки?
Он вынул портсигар из кармана и, к ее удивлению, предложил ей сигарету. Она, в свою очередь, удивила его отказом.
— Вы не курите?
— Очень редко. Вас это удивляет?
Фабер проигнорировал вопрос.
— Что еще вы делали?
— Мы начали работать над мемуарами сегодня утром. Как я уже говорила, мне кажется, начало получилось неплохое.
— И вам интересна вся эта чепуха, которая так нравится моей матери?
— Я не думаю, что какую бы то ни было частичку человеческой жизни можно назвать чепухой… А если, записанная на бумагу, эта чепуха делает вашу мать счастливой — разве это не прекрасная причина поощрять ее на дальнейшие действия?
Он резко повернулся на каблуках и повел ее в свой рабочий кабинет. В этой комнате сильнее, чем в библиотеке, чувствовалось мужское влияние, здесь было сложнее расслабиться.
— Зайдите сюда на пару минут, — сказал он. — Я бы хотел сказать вам еще несколько слов, прежде чем идти наверх переодеваться, а вы, возможно, не откажетесь от стаканчика шерри или чего-нибудь подобного?
Он подошел к подносу с напитками, который уже был приготовлен для него на журнальном столике, и налил ей шерри. Когда он протянул ей стакан, больше всего на свете она мечтала о том, чтобы у нее была возможность попросить экономку сходить в ту комнату наверху. Ведь Нерисса Хэнсуорт и не подозревала, что ее брат вдруг изменил своим правилам и приехал домой в пятницу днем… А потом она подумала, что, если будет пить шерри не спеша, экономка и сама догадается предупредить гостью, хотя, казалось, она была невысокого мнения о Нериссе и почти приветствовала назревавший скандал.
— За мемуары, — сухо обронил Гидеон и поднял стакан.
Ким автоматически подняла свой:
— Мне бы хотелось думать, что в один прекрасный день их ждет успех. Вашей матери доставит огромное удовольствие читать про саму себя в книге.
— А другим людям?
— Ну…
— Скорее всего, все будет выглядеть приблизительно так: я оплачу публикацию ограниченного числа экземпляров, и, как только один из них будет у нее, я сожгу все остальные.
Фабер сказал это холодным, безжалостным тоном, но Ким показалось, что неожиданная, едва заметная улыбка, проскользнувшая в уголках его рта, была гораздо снисходительнее, чем обычно.
— Как бы то ни было, если отвлечься от вашей работы с моей матерью, вы сможете устроиться здесь достаточно комфортно, мисс Ловатт?
Она не смогла сдержать улыбку:
— Я уже устроилась весьма комфортно, мистер Фабер. Никогда в жизни я не знала такой роскоши, как та, в которой живу в настоящий момент.
— Неужели? — Он пристально смотрел на нее, слегка склонив набок голову, словно изучая ее, и в его глазах появилось что-то отдаленно похожее на интерес.
— Да. — Ее темно-синие глаза улыбнулись ему. — Знаете, все это почти невероятно. Величественный дом, вышколенные слуги, лошади, собаки… великолепная сельская местность…
— Вам нравится жизнь в деревне?
— Я родилась и выросла в деревне. Думаю, любовь к ней останется во мне навсегда.
— Вам не кажется, что города гораздо более привлекательны?
— Совсем напротив.
Он подошел к камину и поправил уголья на решетке.
— Разумеется, здесь я не могу с вами согласиться. Для меня такая жизнь — это застой… Я приезжаю сюда по выходным, так как у меня есть долг перед матерью, но если бы она была мертва, я вообще не приезжал бы сюда. Я продал бы поместье и жил бы в городе. Скорее всего, в Лондоне…
— У вас есть офисы в Лондоне?
— Да, но источник нашего успеха здесь, на севере. — Он прислонился спиной к каминной полке. — Чтобы держать руку на пульсе, мне придется проводить много времени здесь, но мне нравится Лондон. Ему есть что предложить, и там так много людей… Для меня важны люди.
Ким удивленно подняла на него глаза.
— Не каждый в отдельности, — добавил Гидеон, — а все вместе. Все вместе они создают движение, и наблюдать их гораздо интереснее, чем множество тунеядцев, которые считают, что мир вращается вокруг их ограниченных интересов вроде послеобеденного чая или дешевых распродаж. Я не испытываю ничего, кроме жгучего презрения, к женщинам, которые сплетничают за чашкой чаю, устраивают коктейли и званые обеды, а в сущности, из года в год не делают для общества ничего полезного.
— А вы не считаете, что уход за семьей и детьми приносит обществу пользу?
— Такие женщины передают заботу о своем семействе кому-нибудь другому.
— Понятно, — сказала девушка и подумала о том, насколько огрубела его душа. Ветреная мать, которая пренебрегала им… — Между прочим, — заметила она, исподтишка поглядывая на шерри в своем стакане, чтобы убедиться, что оно убывает не слишком быстро, — я познакомилась с вашим управляющим, мистером Дунканом. Похоже, ему нравится сельская жизнь, и ему, кажется, хватает занятий в этом поместье.
— Правда? — сказал Гидеон, и Ким заметила, что выражение его глаз изменилось. В их глубине вдруг плеснула настороженность. — И как вы с ним познакомились?
— Я смотрела лошадей, и он сказал, что вы, возможно, разрешите мне время от времени брать лошадь и кататься по утрам…