Тысяча поцелуев

Они жили недалеко от Данвуди; если леди Плейнсуорт не захочет покинуть бал, кучеру не составит труда отвезти Сару домой, а потом вернуться.
Пять минут поисков ни к чему не привели, и скоро Сара, раздраженно бормоча, шла по коридору туда, где, по ее предположениям, Данвуди устроили игорную комнату.
Не то чтобы леди Плейнсуорт не могла позволить себе проиграть пару гиней, тем более что нынче играли все матроны, но все же несправедливо, что она пускает по ветру деньги, в то время как Сара спасает семью от позора, который навлек на нее кузен именно игрой в карты.
– Ах, ирония, – прошептала Сара. – Имя тебе…
Имя тебе было…
Имя тебе могло быть…
Она даже остановилась и сосредоточенно нахмурилась, пытаясь вспомнить имя иронии, упорно ускользавшее от нее.
– Я ничтожество, – пробормотала Сара и отправилась дальше. Все, чего она хотела, – оказаться дома. Где мать, дьявол ее побери!
Мягкий свет лился из приоткрытой двери всего в нескольких футах впереди. Для карточной игры там было чересчур тихо, но открытая дверь свидетельствовала, что вряд ли Сара увидит что-нибудь неприличное.
– Мама! – окликнула девушка, входя в комнату, но матери там не было.
Похоже, ирония сменила имя и теперь ее зовут Хью Прентис.
Сара застыла на пороге и уставилась на мужчину, сидевшего у окна. Позже, воскрешая в памяти каждый кошмарный момент этой встречи, она поняла, что могла бы уйти. Он сидел спиной к двери и не увидел бы ее, не открой она рот.
Но увы…
– Надеюсь, вы удовлетворены, – холодно заметила Сара.
Услышав ее голос, лорд Хью встал. Его движения были скованными. Чтобы подняться, ему пришлось облокотиться на спинку кресла.
– Прошу прощения? – обронил он учтиво, рассматривая ее с выражением, абсолютно лишенным эмоций.
У него хватило наглости не чувствовать неловкость в ее присутствии? Руки Сары сжались в маленькие твердые кулаки.
– Неужели у вас совсем нет стыда?
Прентис удивленно моргнул – единственная реакция, которой она смогла добиться, – и пробормотал:
– Вообще-то это зависит от ситуации.
Сара мысленно перебрала свой репертуар в поисках подходящего выражения женской ярости и выпалила:
– Сэр, вы не джентльмен!
Эти слова наконец привлекли внимание Хью. Зеленые, как трава, глаза встретились с ее взглядом, едва заметно прищурились, и тогда до Сары дошло: он не знал, кто она такая.
– И что теперь?
Он ее не знает. Разрушил ее жизнь, и не знает, кто она!
Ирония, будь проклято твое имя!
 
Глава 3
 
Оглядываясь назад, Хью понимал, что молодая женщина, стоявшая перед ним, не в себе: недаром она заявила, что он не джентльмен. Не то чтобы это не было правдой: несмотря на то что старался вести себя как цивилизованный взрослый человек, Хью знал, что вот уже много лет душа его черна как сажа.
Ее фраза: «Сэр, вы не джентльмен!» – была прямым продолжением других: «Надеюсь, вы удовлетворены?» и «Неужели у вас нет стыда?»
Ни один достаточно умный и вменяемый взрослый человек не будет настолько многословен, не говоря уже о банальности выражений. Либо бедняжка чересчур много времени проводила в театре, либо убедила себя, что похожа на персонажа одного из этих ужасных романов, которые в последнее время вошли в моду.
Хью уже вознамерился повернуться и уйти, но, судя по безумным глазам, она могла последовать за ним, а он в последнее время совсем не был самым быстрым и проворным лисом в любой охоте, так что лучше встретить проблему лицом к лицу.
– Вы нездоровы? – спросил он осторожно. – Может, хотите, чтобы я разыскал и привел к вам кого-то?
Она была явно зла, что-то бормотала, заикаясь, а лицо так покраснело, что это было видно даже в тусклом свете настенных бра.
– Вы… вы…
Он незаметно отступил, на случай, если ей придет в голову плеваться: судя по ее виду, осторожность не помешает.
– Может, вам лучше присесть? – предложил Хью, показывая на ближайший диванчик в надежде, что она не попросит помочь ей туда добраться. Его силы были далеко не те, что прежде: в любой момент он мог потерять равновесие.
– Четырнадцать мужчин, – прошипела незнакомка.
Он даже не осмеливался предположить, что она имеет в виду.
– Вы знали это? – Девушка почти кричала, голос ее дрожал. – Четырнадцать!
– А я всего лишь один, – откашлявшись, заметил Хью.
Последовала минута молчания – минута благословенного молчания, – и наконец она заговорила:
– Вы не знаете, кто я, верно?
Хью присмотрелся пристальнее. Девушка показалась знакомой, но, если честно, он ее не помнил. Хью не часто бывал в обществе, а со временем каждое лицо кажется знакомым.
Останься он на балу чуть подольше, узнал бы ее имя, но он пробыл в зале не больше нескольких минут. Лицо Чарлза Данвуди побелело, когда Хью поздравлял его, так что пришлось задаться вопросом, уж не потерял ли он последнего в Лондоне друга.
Все прояснилось, когда Чарлз отвел его в сторону и сообщил, что здесь присутствуют мать и сестра Дэниела Смайт-Смита. Он не попросил Хью удалиться, но оба сознавали, что это необходимо. Хью немедленно откланялся и ретировался. Он причинил этим женщинам достаточно боли, так что присутствие стало бы наглостью с его стороны.
Тем более что танцор из него теперь никудышный.
Как назло, разболелась нога, и проталкиваться сквозь ряды экипажей, чтобы найти кеб, совсем не было сил, поэтому он нашел тихий салон, где надеялся посидеть и отдохнуть в одиночестве.
И вот…
Женщина, нарушившая его уединение, все еще стояла в дверях. Ее ярость была так ощутима, что Хью едва не уверовал в возможность самовозгорания.
– Вы разрушили мою жизнь! – Голос незнакомки больше напоминал шипение.
О чем это она? Он виноват перед Дэниелом Смайт-Смитом и, возможно, его младшей сестрой, но эта мрачная брюнетка явно не Хонория Смайт-Смит. У леди Хонории волосы куда светлее и лицо не столь выразительное, хотя глубочайшие эмоции на лице незнакомки могут быть следствием безумия, а возможно, и пристрастия к алкоголю.
Да, это куда вероятнее! Интересно, сколько бокалов ратафии требуется, чтобы довести до такого состояния женщину весом приблизительно девять стоунов? Хью не знал.
– Сожалею, что расстроил вас, но, боюсь, вы меня с кем-то спутали. Но если я могу чем-то помочь…
Это Хью сказал не потому, что хотел, а потому, что пришлось: она, черт возьми, загородила ему путь, но явно не понимала, что следует посторониться.
– Да, можете, если уберетесь из Лондона! – Ее слова походили на плевки.
Он попытался не застонать. Это становилось утомительным.
– Или из этого мира, – прибавила она ядовито.
– О, ради всего святого! – воскликнул он.
Кто бы она ни была, его терпение лопнуло, и он больше не считал нужным вести себя в ее присутствии как джентльмен!
– Пожалуйста, – поклонился он с подобающим случаю сарказмом, – позвольте мне убить себя по вашему нежному требованию, о, неизвестная женщина, которой я испортил жизнь.
Ее рот сам собой открылся. Вот и хорошо. Она потеряла дар речи.
Наконец-то!
– Буду счастлив исполнить ваше желание, как только уберетесь с дороги!
Его голос поднялся до рыка – по крайней мере, его представления о рыке, – хотя был скорее злобным ворчанием. Он со стуком поставил трость на пустое место слева от нее в надежде убедить ее посторониться.
Ее вздох словно высосал воздух из комнаты, а драматическому возгласу позавидовала бы любая актриса Друри-Лейн.
– Вы мне угрожаете?
– Пока еще нет.
– Не удивлюсь, если попытаетесь.
– Никогда! – заверил он, прищурившись.
Она громко ахнула, продолжая вживаться в роль оскорбленной юной леди.
– Вы, сэр, не джентльмен!
– Это мы уже установили, – отрезал Хью. – А теперь… я голоден, устал и хочу отправиться домой. Вы, однако, загородили мне единственное средство к осуществлению мечты.
Она скрестила руки на груди и выпрямилась.