Не бойся, малышка

— Да нет… — растерялась Таня. Она действительно считала свою подругу далеко не красавицей, но, конечно, держала свое мнение при себе. — У тебя рост не подходит, — нашлась она.
— Фигня. — Нинка расслабилась. — Я ж в профессионалки не рвусь. Научат походке там, манерам… Замуж выходить пригодится. Может, со мной пойдешь? Ты-то — вполне. Не Евангелиста, конечно, но в «Лизе» и похуже печатают.
— Нет, я моделью не хочу. Уж лучше дизайнером, — ответила Таня.
— Это как?
— Ну дизайнером одежды. Модельером.
— А… так сразу бы и сказала. Круто. Я бы тоже пошла. Клевая у них жизнь. Шмотки, показы всякие, тусовки. Только я шить не люблю.
— А у меня машинки нет. Но это дизайнеру не обязательно, главное — идея.
— Ну идея-прохиндея — это враз. Я, например, брюки такие хочу… черно-белые… чтоб как будто змея по ноге ползет.
— Неплохо. Надо запомнить.
— Учеба небось платная?
— Не узнавала еще. Это ж ехать надо, а у меня на дорогу нет, не то что на учебу. Вот заработаю, тогда поеду.
— А давай вместе, — предложила Нинка. — Я тоже поработаю после школы, сделаю от маманьки заначку — и мотанем.
— Давай, — обрадовалась Таня.
Последний учебный год пролетел метеором, так выразилась их классная руководительница на заключительном уроке. На самом деле дни шли за днями, и все было как обычно. Таня училась легко и даже успевала помогать подруге, которая сражалась со школьными предметами с остервенением обреченной. Обреченной на тройки. Когда вручали аттестаты, у Нинки была всего одна четверка, а у Тани, наоборот, все четверки, за исключением истории, литературы и, конечно, изобразительного искусства. Эти предметы она всегда знала на «отлично». Таня могла бы закончить и получше, только времени на изучение школьных предметов не хватало. С октября она посещала курсы парикмахеров, а по ночам подрабатывала ночным сторожем в детском саду, чтобы оплачивать обучение на курсах. В мае Таня получила сертификат и выступила на конкурсе молодых мастеров. Призового места не заслужила, зато девчонка, которую она стригла и красила, была чрезвычайно довольна своим новым имиджем.
На выпускной бал Таня сделала себе подобную прическу, и это не осталось незамеченным. Даже самый видный парень из параллельного класса попытался увлечь ее в пустую аудиторию, но Таня выскользнула из его неловких объятий сразу же, как только тот попытался ее поцеловать.
На выпускном вечере она впервые попробовала шампанское. В сочетании с баночным пивом, которого в избытке было припасено одноклассниками, игристое вино оказало на девушку непередаваемое действие. В какое-то мгновение, когда ее наконец отпустила неукротимая рвота, ей показалось, что она умирает.
Когда Таню в полубессознательном состоянии привели домой, мать отпоила ее горячим чаем и уложила в постель.
Утром Таню разбудил звонок. Она с трудом оторвала голову от подушки и, слегка покачиваясь, добрела до двери. На пороге стоял Генка.
— Дрыхнешь? А я ключи забыл. Мать на работе?
— Ага, — подтвердила Таня и побрела к себе в комнату. И тут она совершила роковую оплошность: не закрыла за собой дверь.
Таня вспомнила об этом, как только накрылась одеялом. Но сил, чтобы встать, сделать шаг и защелкнуть замок, у нее не было. Она могла только закрыть глаза и попытаться забыть о пульсирующей в висках боли.
Снова зазвонил звонок. На этот раз телефонный. Таня поморщилась. Неужели этот гад не догадается снять трубку? — подумала она с раздражением. Трели прекратились. Похоже, Генка соизволил подойти к телефону.
— Да… Да… Спит вроде, — донеслось из-за приоткрытой двери. Скорей всего, звонила мать. — Я? Поем и тоже прилягу… Сегодня не пойду… Когда?.. Можно… Прихвати пивка, я картошки нажарю. Пока.
Наступила тишина. Таня отвернулась к стене. Ей хотелось только одного: чтобы с наступающей дремотой ушла гулкая, отдающая в виски боль.
— Ты спишь аль как?
Таня не шевельнулась, притворяясь спящей. Едкий запах пота, казалось, заполнил все небольшое пространство комнаты.
Послышалось шуршание, запах усилился. И тут ее как будто током подбросило — Таня рывком села на постели. Генка стоял перед ней обнаженным. Рыхлое тело, взращенное на картошке, колбасе и пиве, предстало перед ней во всей своей неприглядной наготе. Танин взгляд невольно соскользнул вниз, где виднелся угрожающе торчащий, багровый член. От страха у Тани даже прошла головная боль, зато сердце забилось у самого горла.
— Ты… ты что?.. — пролепетала она, ощущая голой спиной шероховатую поверхность ковра, висящего на стене, рядом с кроватью.
Отчим наклонился над ней. Его глаза-щелки маслянисто поблескивали, губы раздвинулись, обнажив зияющие прорехи вместо коренных зубов. Почему-то запахло тухлым мясом.
— Гена… Я… У меня был выпускной… — залепетала Таня.
— А сейчас впускной, — хохотнул Генка и одним рывком содрал с нее одеяло. — Будешь орать — убью.
Таня не крикнула и даже не стала сопротивляться. Все свои усилия она приложила, чтобы остановить подступающую тошноту. Когда отчим своими липкими губами коснулся ее рта, Таня поняла, что не выдержит. Из последних сил она оттолкнула мохнатую грудь, выскользнула из-под потного тела и наклонилась. Ее вырвало прямо на пол.
— Бля… — выругался отчим.
Таня со страхом повернула голову. В его глазах она увидела презрение. Инстинкт молодой самки, хранящей целомудрие, подсказал ей, что она должна выглядеть сейчас как можно отвратительней. Она опять наклонилась и на этот раз сымитировала приступ рвоты.
— Грязная скотина, мразь, с… — прошипел Генка и, подхватив с пола одежду, выскочил из комнаты.
Вскоре Таня услышала звук захлопывающейся входной двери.
Его не было весь день, не пришел он и вечером, когда мать вернулась с работы. Все это время Таня думала, как строить свою жизнь дальше. Под одной крышей с Генкой оставаться она не могла. Но и рассказывать матери, что он пытался ее изнасиловать, не имело смысла. Таня знала, что мать во всем обвинит ее. «Сучка не захочет — кобель не вскочит», — говорила она, одной фразой определяя все отношения между полами.
Генка вернулся около одиннадцати. Таня с матерью сидели на кухне и ужинали.
— Есть будешь? — спокойно спросила мать, как будто не заметила его позднего возвращения.
— Давай.
Он шумно отодвинул табурет и тяжело сел, положив перед собой руки. Ладони были обветренными, под ногтями — черная кайма.
— Хоть бы руки вымыл, — буркнула Таня, торопливо допивая чай.
Генка поднял голову. Его глаза были похожи на маленькие зеркальца, холодные и потускневшие от времени. Таня целый день готовила себя к встрече с отчимом, репетировала надменный, полный презрения взгляд. Но ее приготовления оказались напрасными. Генка, казалось, ничего вокруг себя не замечал. Отчим выглядел каким-то помятым, его обычно прямая спина сейчас была сутулой, как у старика, под подбородком образовалась складка.
— Ты это че как пришибленный? — Мать даже остановилась, не донеся до стола тарелку, наполненную макаронами. — И не пьяный. У тебя ж вроде выходной. Че случилось, колись.
— В Чечню посылают, — как-то слишком спокойно сказал отчим.
— Бля… — Мать от неожиданности чуть не выронила тарелку из рук. — На сколько?
Она осторожно опустилась на шаткий стул с треснувшей ножкой и поставила тарелку перед собой.
— Три месяца. — Отчим пододвинул тарелку к себе и сосредоточенно стал нанизывать макаронины на вилку.
— Вытерплю, — сказала мать и, нашарив в фартуке пачку, вынула сигарету.
— Погодь, не дыми, дай поесть, — остановил ее Генка.
Мать с сожалением сунула сигарету за ухо.
— Эй, Танька, нарежь колбасы мужику, — сказала она в спину уходящей дочери.
Таня вернулась, открыла холодильник, достала круг «чайной» колбасы. Она старалась хранить на лице бесстрастное выражение, но глаза ее выдали.