Тысяча незабываемых поцелуев (ЛП)

— Ты обещала. Ты обещала, что дождешься моего возвращения. Все было хорошо, пока в один день ты не перестала отвечать на мои звонки. Я звонил и звонил, но ты не отвечала. Никаких сообщений, ничего!
Он двигался, пока его ноги в ботинках не оказались прямо напротив моих.
— Скажи мне! Скажи мне прямо сейчас! — Вся его кожа была испещрена красными пятнами от гнева. — Я, черт побери, заслуживаю знать!
Я вздрогнула на злость в его голосе. Вздрогнула от яда в его словах. Вздрогнула из-за незнакомца передо мной.
Прежний Рун никогда не говорил со мной так. Но затем я напомнила себе, что прежнего Руна больше не было.
— Я-я не могу, — я заикалась, еле шепча. Подняв взгляд, я увидела недоверчивое выражение на его лице. — Пожалуйста, Рун, — умоляла я. — Не дави на меня. Просто оставь меня в покое, — я сглотнула, затем заставила себя сказать: — Оставь нас... жить в прошлом. Мы должны двигаться дальше.
Рун отдернул голову так, как будто я ударила его.
Затем он рассмеялся. Он рассмеялся, но в его смехе не было веселья. Он был наполнен гневом и покрыт яростью.
Рун сделал шаг назад. Его руки дрожали по бокам, и он рассмеялся еще раз. Ледяным тоном он потребовал:
— Расскажи мне.
Я покачала головой, пытаясь протестовать. Он запустил руку в волосы в раздражении.
— Расскажи мне, — повторил он. Его голос опустился на октаву и излучал угрозу.
На этот раз я не покачала головой. От печали я оцепенела. От печали видеть Руна таким. Он всегда был спокойным и замкнутым. Его мама часто говорила мне, что Рун всегда был угрюмым ребенком. Она всегда боялась, что он будет приносить проблемы. Она говорила, что его врожденная предрасположенность — огрызаться на людей и держать все в себе. Когда он был ребенком, она заметила у него резкую смену настроения, его наклонности были больше негативные, чем позитивные.
 «Но затем он нашел тебя, — говорила она. — Он нашел тебя. Ты научила его своими словами и действиями, что жизнь не всегда должна быть серьезной. Что жизнь нужна для того, чтобы жить. Что жизнь — одно великое приключение, жить нужно было полной и насыщенной жизнью».  
Его мама была права во всем.
Когда я наблюдала, как этот мальчик источает темноту, я осознала, что это был тот Рун, которым ожидала миссис Кристиансен — нет, боялась — он станет. Это была та врожденная переменчивость настроения, которая укрывалась под поверхностью других качеств ее сына.
Склонность к тьме, не к свету.
Молча я решила развернуться. Оставить Руна в одиночестве с его гневом.
Лунные сердца и солнечные улыбки. Я повторяла мантру бабушки в своей голове. Я зажмурила глаза и пыталась оттолкнуть боль, что грозила затопить меня. Пыталась предотвратить эту боль в груди, боль, которая говорила мне то, во что я не хотела верить.
Что я сотворила это с Руном.
Я начала двигаться вперед, чтобы уйти, самосохранение захватило контроль. Когда я сделала это, то ощутила пальцы вокруг своего запястья и развернулась.
Зрачки Руна были поглощены его кристально-голубыми радужками.
— Нет! Стой здесь и расскажи мне. — Он сделал глубокий вдох и, потеряв контроль, закричал: — Скажи мне, какого черта ты оставила меня одного!
На этот раз его злость была безгранична. На этот раз в его словах была сила пощечины. Вишневая роща поплыла передо мной, мне потребовалось время, чтобы осознать, что слезы застилали мой взор.
Слеза покатилась по моей щеке, мрачный взгляд Руна не дрогнул.
— Кто ты? — прошептала я. Я покачала головой, когда Рун продолжал пялиться на меня, небольшая морщинка в углу глаза была единственным свидетельством, что мои слова оказали хоть какой-то эффект на него. — Кем ты стал? — Я посмотрела на пальцы, которые все еще держали мое запястье. Чувствуя комок в горле, я сказала: — Где мальчик, которого я любила? — Рискнув еще раз посмотреть в его лицо, я прошептала: — Где мой Рун?
Внезапно Рун отцепил свои пальцы от моей руки, как будто моя кожа обжигала. Мерзкий смех слетел с его губ, когда он пригвоздил меня взглядом. Он поднял руку и нежно погладил мои волосы — противоречиво мягкий жест по сравнению с ядом, который он выдал:
— Ты хочешь узнать, куда делся тот мальчик? — Я сглотнула, когда он рассматривал каждую часть моего лица — каждую черточку, кроме моих глаз. — Ты хочешь узнать, куда делся твой Рун? — Он скривил губы в отвращении. Как будто мой Рун был кем-то недостойным. Как будто мой Рун не стоил всей любви, что я чувствовала к нему.
Склонившись, он встретился со мной взглядом, его взгляд был таким суровым, отчего мурашки поползли по моей спине. Он резко прошептал:
— Тот Рун умер, когда ты оставила его одного. — Я пыталась отвернуться, но Рун преградил мне путь, не давая избежать его уничтожающей жестокости. Я втянула резкий вдох, но Рун не закончил. В его глазах я видела, что он далек от конца.
— Я ждал тебя, — сказал он. — Я ждал и ждал, что ты позвонишь и все объяснишь. Я звонил всем, кого знал здесь, пытаясь найти тебя. Но ты исчезла. Уехала заботиться о какой-то больной тете, о существовании которой я даже не знал. Твой отец не стал говорить со мной, когда я пытался, ты полностью отгородилась от меня. — Он сжал губы, когда пытался облегчить боль. Я видела это. Видела боль в каждом его движении, в каждом слове, он снова перенесся в болезненные воспоминания.
— Я говорил себе потерпеть, что со временем ты все объяснишь. Но когда дни превратились в недели, а недели в месяцы, я перестал надеяться. Вместо этого я погрузился в боль. Вместо этого я погрузился в темноту, которую ты создала. Когда прошел год, и мои письма и сообщения остались без ответа, я позволил боли поглотить меня, пока ничего не осталось от прежнего Руна. Потому что пришел такой день, когда я не смог смотреть в зеркало, не смог больше быть на месте того Руна. Потому что у того Руна была ты. У того Руна была Поппимин. У того Руна было целое сердце. Твоя половинка и моя. Но твоя половинка бросила меня. Она исчезла, и я позволил тому, что во мне есть сейчас, пустить корни. Темноте. Боли. Гребаной куче злости.
Рун наклонился, пока его дыхание не опалило мое лицо.
— Ты сделала меня таким, Поппи. Тот Рун, которого ты знала, умер, когда ты превратилась в суку и нарушила каждое свое обещание.
Я отшатнулась, не в состоянии сохранить равновесие от его слов. Его слова были как пули в мое сердце. На лице Руна не выражалось ни капли сожаления. Я не видела сочувствия в его взгляде. Просто холодная, жесткая правда.
Он имел в виду каждое слово.
Затем, взяв с него пример, я позволила гневу завладеть мной. Я передала контроль всему гневу, что был внутри меня. Я бросилась вперед и ударила Руна в грудь. Не ожидая, что он хоть шелохнется. Я была удивлена, что он отшатнулся, прежде чем быстро вернул равновесие.
Но я не остановилась.
Я ударила его снова, обжигающие слезы катились по моему лицу. Я снова и снова била его по груди. Крепко стоя на земле, Рун не шелохнулся. Поэтому я била энергично. Всхлип сорвался с моих губ, когда я ударила его по туловищу, мышцы перекатывались под его футболкой, пока я высвобождала все, что накопилось внутри меня.
— Я ненавижу тебя! — я кричала во всю силу своих легких. — Я ненавижу тебя за это! Я ненавижу человека, которым ты стал! Я ненавижу вас обоих! — я задыхалась от криков и пошатнулась, изможденная.
Видя, что его взгляд по-прежнему решительно направлен на меня, я использовала последнюю каплю своей энергии, чтобы крикнуть:
— Я спасала тебя, Рун! Я спасала тебя от боли. Я спасала тебя от чувства беспомощности, которое охватило всех, кого я люблю.
Светло-русые брови Руна слились в одну хмурую линию над его глазами. Замешательство исказило его красивое лицо.
Я сделала еще один шаг назад.
— Потому что я не могла видеть тебя, не могла вынести саму мысль, что ты увидишь то, что случится со мной. Я не могла сделать это с тобой, когда ты был так далеко. — Всхлип покинул мое горло. Так много всхлипов, что моя грудь захрипела от напряжения.