Черт-те что, или Праздник первого зуба
Бамбуль хрюкал, сопел, стонал, пускал слюни и как заведённый качал нижний зуб. Вот это новость! Вот повезло!
Бамбуль устроился у раскалённого огнедыра за ящиком, в котором орали сопревшие от жары, мокрые от пота новородки. Сколько Бамбуль ни шатал, ни раскачивал зуб, ему никак не верилось, что это правда. Надо огорошить этой потрясающей новостью кого-нибудь ещё, решил он, тогда легче самому поверить. Он склонился над ящиком с новородками и зашептал своим новорождённым родственничкам:
— Эй, мелочь хвостатая, у меня зуб шатается!
От этих волшебных слов в голове загремели салюты. «ЗУБ ШАТАЕТСЯ!» Нет, он должен немедленно, сию же секунду, оповестить об этом подземную нечисть. Пусть все знают: скоро у Бамбуля вырастет настоящий зуб, как и положено всякому дьяволу. И Бамбуль будет щериться, скалить зубы и клацать ими не хуже, чем какой-нибудь приставучий Бавван. Пусть теперь попробуют назвать его подменышем и человеческим отродьем. Он им покажет! Бамбуль взглянул на свои лапы. В свете пламени его сжатые кулаки с жёлтыми, обломанными когтями выглядели устрашающе. И ничем не напоминали холеные руки неженок людей. Так что уж извините: хотя у него на затылке и саднит набитая подголовышем кровавая рана, что странно для чистокровного дьяволёнка, но лапы у него жуткие, как у настоящей нечисти — с багровыми костяшками, длинными когтями и очень крепкие. Бамбуль ими без труда и крысу придушит, и ползобрюху лапы отдерёт. Если только захочет.
Бамбуль ещё раз взглянул на свои лапы и вдруг засомневался в себе. Лапищи у него, конечно, когтистые, но ни крысу придушить, ни лапы ползобрюху отодрать он точно никогда не сможет. Он даже не в силах проглотить живого червяка или стоножку. От одной мысли, что надо зажать в зубах извивающуюся букашку, ему становилось дурно. Поэтому на его счету нет ещё ни одной загубленной душонки. Бабушка Злыдневна утверждала, что он перерастёт эту неуверенность в себе и в один прекрасный день станет как все, тут и нервничать нечего. Но Бамбуля мучили сомнения. Да ещё эта его мечта о подушке… Откуда у него такие человеческие фантазии? Бамбулю стало страшно: а вдруг у него вырастут неправильные зубы, не кривые и не жёлтые, а ровные и белые, и он окажется человеком? Лёгкие слиплись и не хотели дышать, кровь тяжело застучала в висках, а потом застыла в жилах. Бамбуль оцепенел.
Со своего места за ящиком он слышал, как резвятся в серной купели подрощенные мелкие бесы. Пойти, что ли, к ним? Рассказать всем кузенам и кузинам, что у него зашатался зуб? Взять и прокричать на всю купальню. Но почему-то в душе у него ничего больше не пело. И даже не сипело. И он явственно представлял себе, как у него вырастает маленький, аккуратненький белый зубик. Совершенно не похожий на кривой жёлтый и острый чертячий зуб. Это будет ужаснее, чем купаться в сере. Хотя трудно придумать что-то более ужасное. Особенно потому, что Бавван никогда не упускает случая помучить Бамбуля, и у него набираются полные уши и нос серы, и ещё несколько дней потом он ходит как хомяк оглоушенный.
Кстати о братце. А что, если рассказать ему? Подойти так спокойненько и заявить с самым невозмутимым видом, вроде как между делом, что у него зуб расшатался. Бамбуль с шумом втянул в себя воздух и произнёс:
— Что-то у меня сегодня зуб совсем расшатался.
Нет, звучит плохо. Да и опасно к Баввану соваться, у него когти длинные. Папа забыл их обкусать. Ещё расцарапает до крови. Брр, только не это. Нет, лучше ничего брату не говорить и вообще по возможности с ним не встречаться. Это трудно устроить, когда живёшь в одной норе, но Бамбуль старался изо всех сил. Обычно он подползал поближе к стене и сжимался в надежде, что в полумраке его примут за камень. Вот и сейчас он притворился большим булыжником, потому что услышал, что возвращается Бавван — у братца была особенная манера плеваться. Он долго и тщательно отхаркивался, потом прочищал горло, громко перекатывал во рту слюну, и лишь после этого в стену впечатывался большой, вязкий жёлто-зелёный плевок. Но хотя Бамбуль забился в самый дальний угол за ящиком, братец всё же заметил его.
— Куда полез? Я тебя вижу, — приветливо крикнул Бавван и с ходу ткнул Бамбуля под рёбра.
Бамбуль стерпел, только зажмурился. Он надеялся, что братец пройдёт мимо, оставив его в покое. Сегодня ему особенно хотелось побыть одному, тем более что зуб ныл и болел: требовал, чтобы о нём рассказали всему свету. Но Баввану рассказывать нельзя, как бы ни хотелось. С ним потом беды не оберёшься. Он как услышит, потребует посмотреть, а сам схватит зуб и выдерет. А если сразу не сумеет, то будет выламывать, пока не достанет. Бамбуль видел, как он проделывал это с кузенами и кузинами. Их вопли до сих пор жгли Бамбуля как огнём. Он отчаянно надеялся, что братца ждёт какое-нибудь срочное дело и он уберётся восвояси. Но нет, сегодня Бамбулю не повезло.
— А ты почему не купаешься, пукало трусливое? — спросил Бавван, уперев длинный острый коготь Бамбулю в бок. — Сера отличная, с пылу с жару. Кипит! И вообще. Пошли, я тебя искупаю, крысёнок некусачий. Или тебе погребёнок язык откусил? Говорил я тебе — доиграешься. Ну-ка высуни язык!
— Не откусил, — прошептал Бамбуль и забился в нишу в стене, уцепившись за проём всеми коготками.
Но куда ему, маленькому и лёгкому дьяволёнку, тягаться с огромным, коренастым братцем! Бавван играючи оторвал его от стены, взвалил на плечи и потащил в сторону купальни. Бамбуль не сопротивлялся. Станешь дрыгаться — братец ещё глубже вопьётся в него когтями. И без того Бамбуль через каждые несколько метров набивал себе по новой шишке: Бавван вспрыгнул на порог — у Бамбуля шишка, за угол повернул — у Бамбуля синяк, и так обо все камни, углы и низкие потолки по порядку. В нос уже бил отвратительный запах тухлятины, горячий пар ел глаза и не давал вздохнуть.
Бамбуль в полуобморочном состоянии висел на плечах у братца, как свёрнутый в трубку ковёр. Что его ждёт, он знал, поэтому сгруппировался, напряг спину и шею. Он слышал, как шипят и лопаются пузыри серы, как галдят злыдни, черти и разная жуть. Он слышал всплески, когда кто-то прыгал с бортика в купель, и свист и топот болельщиков. Прямо в ухо ему пыхтел Бавван, где-то рядом чесались и всхлипывали кузены с кузинами, громко хохотала соседская злыднечка.
— Глядите-ка, Бамбуль! — громко закричал кузен.
Бамбуль зажмурился ещё сильнее — так, что глаза, кажется, навсегда вдавились в голову. Он знал, что сейчас последует, и изо всех сил стиснул зубы — аж челюсть хрустнула.
— Кидай его в воду! — закричал кто-то, а кузен подхватил.
— Ки-дай! Ки-дай! — скандировал он. — Давай! Давай! Кидай! Давай!
Бамбуль напряг спину, подогнул хвост и понял, что летит. Тут же обожгло шкуру. Он стал хватать ртом воздух и наглотался серы. Вокруг хохотали кузены и кузины, выл от счастья братец и раздавались крики:
— Е-щё! Е-щё!
Бамбуль в ужасе пытался нащупать дно глубокой купели. Всё тело жгло и разрывало на части. А Бавван скалился и показывал свои кривые длинные зубы, новые уже.
— Купать его! Купать его! — голосила маленькая толстая чертяка.
Бавван охотно согласился и встал в стойку для метания. Рядом сгрудились черти и злыдни. Кузины светились от радости и в предвкушении нового зрелища тёрлись спинками друг о друга. Кузены от восторга скрежетали зубами и пускали дым из носа.
И тут пришла Злыдневна.
— Бамбуль, я тебя ищу, ты мне срочно нужен, — сказала она, посмотрев ему в глаза.
Он различил чуть заметное свечение в чёрных глазах. Мысль, что он спасён, порхала в душе, как летучая мышь. Бабушка кивнула ему:
— Покажи мне, откуда выкатился погребёнок.
