Сыщик

И один из них нес лопату.
Мог бы возникнуть вопрос: что они там копали, эти трудяги? Дождик они там разгоняли этой своей лопатой?
Но этот вопрос ни у кого не возник, потому что за спуском, как уже сказано, никто не наблюдал.
Тот, который тащил лопату, панически боялся высоты. Еще страшнее ему становилось оттого, что вышка покачивалась. Она покачивалась так, слегка. Известно, что даже небоскребы качаются, однако стоят себе, не падают. Но у страха глаза велики, и тот, который тащил лопату, при каждом порыве ветра приседал, ему казалось, что так к земле ближе. Вниз он старался не смотреть, а если смотрел вверх, то башня, он чувствовал, начинала чертить в облаках гигантские восьмерки, словно мачта штормующего корабля.
— Ну всё, — хныкал он, — сейчас ляпнемся! Спутник этого труса спускался с небес более уверенно.
На носу у него были очки с очень сильными линзами, которые туман покрывал радужной пленкой. Очкарик то и дело протирал их и торопил своего жалкого лопатоносца.
Наконец четырехглазому надоело отлеплять скрюченные пальцы своего спутника от каждой железки. Он отобрал лопату, протер очки, прицелился и треснул товарища лопатой пониже спины.
— Ай-яяяяяй! — взвыл тот, бросив перила и схватившись за ушибленное место.
— Вперед! — скомандовал Очкастый.
— Я пи-пи хочу! — жалобно сказал трус. И тут же получил лопатой по тому же месту, только в два раза больнее. Кубарем скатился на землю, топнул одной ногой, потом другой, задрал голову и посмотрел вверх:
— Ты гля, теперь не качается!
— Ну и трус же ты, ну и трус! — презрительно сказал Очкастый. — Держи свою лопату.
— Лучше пять минут быть трусом, чем всю жизнь покойником, — осклабился его спутник. Улыбка у него была щербатая.
Очкастый и Щербатый тронулись через двор к зданию телецентра.
— Еще раз повторяю, — сказал Очкастый. — Если спросят, мы — мастера. Я ремонтирую телевизоры, ты производишь отделочные работы. Нас вызвал комендант. Повтори.
Щербатый прикрыл глаза и забарабанил:
— Значит, так, м-мм… Еще раз повторяю: если спросят, мы мастера…
— «Еще раз повторяю» не надо.
— Ах, да! Еще раз повторяю: не надо, если спросят мастера…
— Балбес! «Еще раз повторяю» повторять не надо! Понял?
— Понял.
— Повтори. Пауза.
— Так повторять или не повторять?
— Повторяй!!!
— То надо повторять, то не надо… Теперь забыл, что повторять.
— Если спросят, понял, дурак? Если спросят, мы — мастера. Я ремонтирую телевизоры, ты производишь отделочные работы. Нас вызвал комендант. Повтори. Только не торопись. Соберись с мыслями. Собрался? Ну давай.
— Если спросят, понял, дурак, понял… Очкастый затопал ногами и закричал:
— «Если спросят» не надо!!! Это если к нам подойдут и спросят: «Кто вы?», мы ответим: «Я ремонтирую..» — и так далее!!! Понял?
Щербатый протянул:
— А-а… так бы и говорили! «Кто вы» раньше не было…
— Это ишаку понятно! Ну давай отсюда: «Я ремонтирую телевизоры…». Давай.
— Я ремонтирую телевизоры…
— Я.
— Я и говорю я!
— Да не ты, а я!
— Да не ты, а я!
— Я, я, я ремонтирую телевизоры, уголовник! А ты производишь отделочные работы!
— А я что говорю? Ты производишь…
— Ты производишь!
— Ты производишь!
Очкастый вдруг замолчал и долго-долго смотрел на своего ученика.
Щербатый съежился. Наконец Очкастый ласково спросил:
— Ты издеваешься надо мной, да? Щербатый отрицательно помотал головой.
— А что же ты делаешь?
— Не издеваюсь.
— Слушай меня внимательно. Если сейчас не повторишь, считай, что ты умер. Вот этой лопатой закопаю. Ясно?
— Ясно. Большая пауза.
— Ты что молчишь?
— Я слушаю… внимательно…
Очкарик отвернулся и заплакал злыми слезами. Отплакав, он сказал:
— Еще никто на целом свете не видел моих слез. Я плакал первый раз в жизни. И я тебе это припомню. Дальше. План меняется. С того момента, как мы войдем в эту дверь, ты — немой.
— А чей же? Я один бояться буду!
— Немой — это значит, что ты не произносишь ни слова, ни полслова, ни четверти слова. А если пикнешь, пеняй на себя…
Никем не замеченные, они проникли в здание через окно на первом этаже. Телевизионные журналисты сновали по длинным коридорам, не обращая внимания на пришельцев.
Очкастый удовлетворенно шепнул:
— Хорошо мы замаскировались. Однако я что-то не вижу цели нашего путешествия. Нужно спросить у кого-нибудь.
В коридоре появилась огромная внушительная фигура — Носорог, одетый в синие брюки-галифе и китель. Очкарик, поправив свои окуляры, очень вежливо обратился к Носорогу:
— Скажите, пожалуйста, где то место, откуда ведутся передачи? То есть, я спрашиваю, где студия.
Носорог осмотрел незнакомцев с ног до головы и медленно сказал:
— Я-то знаю, что место, откуда ведутся передачи, называется студией. А кто вы? У нас вход по пропускам.
Щербатый мгновенно струсил и забыл последнее наставление Очкарика. Но в голове засел вопрос: «Кто вы?»
— Если спросят, — сказал он, — мы мастера. Я произвожу телевизоры, — при этом Щербатый внушительно помахал лопатой, — а ты ремонтируешь отделочные работы.
— Что я делаю? — удивился Носорог.
— Нет, это я… то есть он! Правильно: он ремонтирую телевизоры, а я производишь отделочные работы. Вот так.
И Щербатый стал копать пол. Отколупнул одну паркетину, другую.
Носорог некоторое время следил за ним в полном оцепенении. Потом выхватил у Щербатого инструмент и, как спичку, сломал деревянную ручку.
— Пропуска! — приказал он.
— Какие пропуска? — возвысил голос Очкарик. — Какие могут быть пропуска, когда нас комендант вызвал!
— Я — комендант! — грохнул Носорог.
В тишине где-то стрекотала, заливалась, хихикала звоночком пишущая машинка.
— Ах, это вы, — улыбнулся Очкастый, — очень приятно было познакомиться…
И повернулся, чтобы уходить.
— Сто-оп, — сказал комендант, — субчики-голубчики…
И начал с яростью втягивать в себя воздух.
В этот момент Очкастый выхватил из кармана спринцовку и пустил длинную струю хлороформа в широкую, словно кружка, ноздрю Носорога.
Глаза коменданта закатились, голова запрокинулась, он вздыбился и, чиркнув рогом по потолку, грохнулся навзничь. На живот ему обрушился кусок штукатурки, и на потолке образовалась серая рана, очертаниями напоминающая Африку.
Комендант сладко посапывал во сне.
— Мамочка, — пробормотал он, — укрой ножки… Щербатый захохотал и тут же получил по морде.
— Остальное потом получишь, — сказал Очкастый, — а теперь ходу. Ноги-ноги давай. У нас осталось несколько минут. Идти по-деловому, но не бежать.
Сообщники миновали несколько коридоров, когда за поворотом застучали торопливые копытца. Показалась прелестная Лань Лесная. Передние копытца у нее были покрыты перламутровым лаком, на шее играли янтарные бусы.
— Простите, — обратился к ней Очкастый, — вы не скажете, как найти студию? Видите ли, мы мастера…
— Идите за мной, — улыбнулась Лань.
У самой двери студии их нагнал Жора Уж, извивающийся молодой человек в обтянутом поблескивающем свитере. Он был редактором «Новостей».
— Ланя-Ланя-Ланечка, — пропел он, — вот тебе текстик, срочное сообщение для населения. Прочтешь перед сводкой погоды.
— Где вы раньше были? — сморщила носик Лань. — Что там случилось?
— Трое каких-то преступников сбежали. Особо опасных.
Очкастый и Щербатый переглянулись.
— Это нам кстати, — хищно шепнул Очкастый.
— Ах, какой ужас! — сказала Лань, с опаской беря текст. Жора склонился к ее ушку:
— Ах, Лань Лесная боязлива! Я провожу вас сегодня домой. Вас не ограбят, ваши красивые бусы останутся при вас…
Щербатый, не сводя глаз с дорогого украшения, шепнул:
— Встретилась бы она нам в темном переулке, да?
— Тсс! Приготовься к операции. Хлороформ… Лесная ушла в студию. Жора посмотрел ей вслед, поиграл раздвоенным язычком и скользнул вверх по лестнице.