Сыщик

— Из тюрьмы?
— Ой, придавили!
— Митька, говорят, в аптеке мука кончилась.
— Тише вы своими копытами!
Наконец жильцы выкатились из подъездов и стали кричать друг другу «тише, тише», отчего становилось всё громче и громче. Активный общественник поднял над толпой председательский колокольчик и оглушительно позвонил. Вообще-то колокольчик больше походил на колокол, потому что был сделан Слоном из чугунной урны. Слегка контуженное собрание угомонилось.
— Все присутствуют? — вопросил Иван Иванович.
— Все, все!
Мама Муркина на балконе подняла лапку и спросила:
— Можно, я буду отсюда присутствовать? У меня Захарка болеет.
Слон обратился к жильцам:
— Поставим вопрос на голосование? В толпе раздались возгласы:
— Дело давайте, Иван Иваныч!
— Что ты как этот!
Слон внушительно пробасил:
— Даже в чрезвычайных обстоятельствах необходимо соблюдать порядок. Но если собрание не возражает, пусть Муркина присутствует из дома. Слово для доклада…
Воробей Николай вспорхнул на обширную голову председателя собрания и чирикнул:
— Кончай, Иван Иванович, резину тянуть, понял? Давай я в двух словах скажу, я всё видел!
Председатель шевельнул ушами, поозирался и беспокойно спросил:
— Ты где, Николай? В толпе засмеялись.
Воробей изо всех сил топнул ногой в лоб председателя:
— Вот он я! Доходит?
— А-а… — успокоился Иван Иванович. — Ну, если собрание не возражает…
— Не возражаем!
— Давай, Колька! Выступай с лобного места!
— С высокой трибуны говори, так виднее! Председатель грохнул в колокольную урну и объявил:
— Слово для экстренного сообщения предоставляется Николаю Воробью.
Многие тут телек сегодня не смотрели, так я расскажу, что видел собственными глазами, — скороговоркой начал Николай.
Он коротко и энергично описал нахальное выступление Крота, рассказал, что облетел с утра весь город и сам видел аптеку и медицинские склады, сгоревшие дотла.
Уже к середине Воробьиной речи Тимофей Козел, панически тряся бородой, начал проталкиваться к своему подъезду.
— Пустите-ка меня, — блеял он, — ну-ка быстренько, пустите-ка меня…
Когда Николай закончил, толпа ошеломленно молчала.
Донесся нервный всхлип артиста Попугай-Амазонского:
— Господи, что же это такое творится, то копают под тебя, то чуму обещают! Просто невозможно творчески работать в такой обстановке! Что это такое, я вас спрашиваю?
Ему никто не ответил.
— Переходим к прениям, — сказал Слон.
Хлопнула дверь подъезда. Возле него стояла ручная тележка с горой коллекционного мыла. А возле тележки стоял Тимофей с громадной авоськой, набитой продуктами.
— Ты куда это намылился, Тимоша? — насмешливо осведомился Федя Медведь, слесарь-водопроводчик дома № 1.
Я? — Козел покосился на Федю хитрым желтым глазом и беспечно мотнул бородой. — Так… за город. Погулять.
— А с телегой не тяжело гулять, Тимоша?
— Не-а. До речки дойду — помоюсь.
— Вот Козел! А продуктов зачем столько нахватал?
— Пройдусь, искупаюсь, проголодаюсь — поем немножко.
— Не лопнешь?
— Не-е. Да ну вас всех, — внезапно обозлился Козел.
Закряхтев, он тронул тележку с места и покатил по дорожке. Но Медведь остановил его мощной рабочей лапищей, которая без инструмента гнула водопроводные трубы.
— Нет, борода, постой! Вы чуете, — обратился Федя к жильцам, — что он замышляет?
— Чуем, чуем, — чирикнул Николай, — упорхнуть задумал.
— Ай-й-яй-яй! Неужели это правда? — сказал Слон. — Мне стыдно за вас, Тимофей! Перед лицом общей беды вы задумали отколоться от коллектива!
— Прикажешь помирать коллективно? — огрызнулся Козел.
Собрание возмущенно загудело. Федя поднял лапу:
— Тихо! Все знают, от чего бывают болезни и эпидемии?
Собрание дружно грохнуло:
— От грязи!
— А грязь бывает от чего?
— От без мыла! — крикнули близнецы.
— Соображаете, — похвалил их Медведь. — Ребенку понятно: есть мыло — нет грязи, нет мыла — есть грязь, болезнь, эпидемия…
Поняв, куда клонит Федя, Козел заблеял:
— Это же м-мое м-мыло, м-мое!
— В трудные времена — всё общее, — отрезал Медведь. — Вношу предложение: мыло отобрать, а когда угроза эпидемии пройдет — возместить.
— Кто за это предложение? — спросил Слон. — Единогласно!
— Дальше, — продолжал Федя. — Перед лицом болезненной угрозы как слесарь-водопроводчик обещаю бесперебойную подачу воды в каждую квартиру нашего славного дома.
Он сел под бурные аплодисменты. Близнецы вытолкнули вперед Катю.
— Мы, — волнуясь, начала она звонким голоском, — от коллектива близнецов предлагаем умываться три раза в день: утром, перед обедом и вечером.
— Четыре раза! — крикнул Китя.
— Пять! — крикнул Кетя.
— Шесть! — крикнул Китя.
— Шестнадцать! — крикнул Котя. — Нам, котятам, нетрудно!
Это, пожалуй, многовато, — заметил председатель, — а вот хотя бы два раза в день — обязательно. Кто за предложение близнецов, прошу голосовать.
Все проголосовали единогласно и хором крикнули:
— Близнецы — молодцы!
— Какая нам смена растет, — прошептал Слон, растроганно глядя на котят. — Чистые лица, чистые помыслы…
И все вдруг заметили, что тучи рассеялись. Что выглянуло солнышко. Что ветер утих.
  
Доблестный слесарь сокрушает диван
 
Кто кого поймал? — Федя спешит на помощь. — Подвиг Воробья. — Находчивый Иван Иванович. — Два удара могучего слесаря. — «Деньги? Не надо!» — Артист воспаряет — но поздно.
На присутствующих пала мутная тень. Над двором висел полупрозрачный кривой чемодан. Из корзины летательного аппарата свешивалась веревка, на конце которой болтался героический сыщик Шарик. Держась из последних сил, он висел над бездной двора, и с неба донесся его голос:
— Здесь бандиты! Я их поймал!
Шарик сделал попытку зацепиться за верхушку дерева, но веревка качнулась, и в когтях у сыщика остались лишь обрывки тополиных листьев.
Еще раз. Безуспешно.
Обессиленный Шарик сползал по веревке всё ниже. Толпа стояла, закаменев.
— О ужас! Ужас! Ужас! — прошептал артист Попугай-Амазонский.
Шарик крикнул:
— Они не могут улететь, потому что ветер утих!
Бесстрашный слесарь Федя Медведь кинулся к тополю, могучими лапами обхватил могучий ствол, крякнул и полез. Очень быстро он стал невидим в густой листве. Все разбежались в стороны и напряженно наблюдали за деревом, к подножию которого осыпались кусочки коры. Иногда вздрагивала ветка, и только поэтому можно было определить, где находится Федя. Вот еще одна шевельнулась. Еще одна — повыше.
…Шарик висел, стиснув челюсти, закрыв глаза. Мало того, что сыщик раскачивался как маятник, его еще вертело вокруг собственной оси. Шарика замутило. Там, на вершине телевизионной башни, вцепившись в убегающую веревку и ухнув в серые тучи, он подумал: «Ага, попались!». Но когда каждая шерстинка Шариковой шкурки намокла и его стала бить дрожь, когда в нескольких сантиметрах от него пронеслась теплая тень заводской трубы, когда, наконец, в разрыве облаков, в немыслимой дали, он увидел крохотные прямоугольнички крыш, Шарик начал понимать, что, скорее, не преступники попались, а он, сыщик… Шарик воспрянул духом, когда увидел знакомый двор, полный друзей. Но за тополь уцепиться не удалось, а последние силы уходили…
«Может, бросить веревку? — подумал Шарик. — Две секунды — и всё…».
— Слышь, — раздался рядом густой задыхающийся бас, — слышь, друг, дай лапу!
«Это кажется, — подумал Шарик, не открывая глаз. — Бред».
— Дай лапу, слышь, ч-черт лохматый! — рявкнуло так, что глаза Шарика сами собой открылись.
На тонкой ветви тополя — просто чудо, как она выдерживала, — балансировал доблестный слесарь Федя Медведь!
Шарик потянулся к спасителю, но в этот момент сыщика повернуло к нему спиной. Федя цапнул, но только репей содрал с Шарикового хвоста.