О квадратно-круглом лесе, Микке-мяу и других
— О да, — взревел Зигфрид Брукнер, — я чуть не забыл…
— Не рычи, пожалуйста, — сказал Микка-Мяу, — давайте лучше сядем все вместе и придумаем какое-нибудь действенное средство.
— Какое средство? — переспросил ходящий кедр Зоард Высокий.
— Действенное.
— А что это такое?
— Это значит, такое средство, чтобы в зубе льва Зигфрида Брукнера не оставалось дырки.
— Правильно! — воскликнула Ватикоти. — Только лучше даже не двейственное, а трейственное, и даже… — тут кошка запнулась. — Нет, не выходит.
— Что не выходит? — поинтересовался конь Серафим.
— Четырейственное…
— Глупости, — перебил их кот Микка-Мяу, — не двойственное и не трейственное, а дей-ствен-но-е. Ну ладно. Теперь я жду от вас чего-нибудь умного.
Приятели расселись кружком вокруг Зигфрида Брукнера.
— Если кому-нибудь придет в голову что-нибудь толковое, пусть скажет!
— Можно, я скажу? — воскликнул самый добрый великан в мире Лайош Урод.
— Ну, говори! — все посмотрели на него с любопытством.
— Я понял: лисица была гусям сестрица потому…
— Стой, стой. Говорить нужно не все, что тебе придет в голову, — терпеливо объяснил Лайошу Микка-Мяу, — а только про зуб Зигфрида Брукнера.
— А мне в голову все равно уже ничего не придет, потому что голова у меня треснула! — запричитал Лайош Урод.
— Ладно, тогда садись рядом с Зигфридом Брукнером! — кивнул ему кот Микка-Мяу. — Теперь, значит, у нас два дела: у Зигфрида Брукнера в зубе дырка, а у Лайоша Урода треснула голова. Давайте все думать, как им помочь!
Некоторое время друзья озабоченно смотрели прямо перед собой. И конечно, первым нашел решение опять-таки неудержимо мыслящий Аромо. Вернее, не совсем — но вы все сами увидите. Заяц Аромо поднялся со своего места, во взгляде его было что-то зловещее.
— Я решил… — начал он было.
Но его перебил голубой чудо-жеребец:
— Что значит ты решил? Ты хотел сказать, видимо, ты считаешь!
Заяц Аромо посмотрел на коня Серафима с глубоким презрением:
— Я решил, что я считаю, что таким образом…
— Вот только таких образов не надо! — махнул лапой лев Зигфрид Брукнер. — Я как-то раз повстречался с одним таким образом, он ужасный враль. Хватит с меня таких образов. И вместе-с-теми, и однаки — все они у меня вот где сидят. Не говоря уже о впрочемах и не-так-лях.
— Ага, ты встречался с «таким образом»? И что же это такое, по-твоему?
— На нем был цилиндр, — продолжал без тени смущения лев Зигфрид Брукнер, — желтые калоши и фрак. И галстук-бабочка. И вдобавок ко всему он еще картавил. И врал. Картавил и врал.
Аромо пришел в ярость:
— Так что же такое, по-твоему, «таким образом»?
— Как что? — удивился Зигфрид Брукнер. — Вводное слово.
— Подводное слово, — вставила Ватикоти.
Аромо бросил в сторону кошки яростный взгляд, а затем снова обратился к Зигфриду Брукнеру:
— Значит, ты встречался с вводным словом?
— Я же говорю. На нем были желтые калоши. Галстук-бабочка…
— И оно тебе врало.
— Да еще как!
— Нет, вы слышите? Он рехнулся! — огляделся неудержимо мыслящий Аромо по сторонам, ища поддержки.
— И вовсе он не рехнулся, — тихо сказал кот Микка-Мяу, — брось ты эти свои такие образы! Давай сразу к делу!
— Ладно, только не перебивайте. Дырка появилась в зубе Зигфрида Брукнера оттого, что он никогда не чистил зубов. Ладно, ладно, — Аромо посмотрел на заерзавшего льва, — в свое время, скажем так, он никогда не чистил зубов. Насколько я знаю, их светлости по меньшей мере сто лет, а то и все… Не перебивай, а не то ничего не скажу… А то и все сто пятнадцать, но для простоты остановимся на ста. Каждый день он должен был посвящать чистке зубов пять минут, это значит… — Аромо поднял взгляд к небу и стал считать. Звучало это так: — Зо-зо-зи-зи-зо-зо-зу-зу… Это значит, в год — тысяча восемьсот двадцать пять минут. В пересчете это будет в год… зо-зо-зи-зи-зу-зу, в год — тридцать четыре часа, а за сто лет, зо-зо-зи-зи-зо-зи-зо, сто сорок два дня, притом не считая високосные года. Так вот, я предлагаю всем скинуться и купить двести зубных щеток и две тысячи четыреста тюбиков зубной пасты, с тем чтобы, пока они не кончатся, то есть в течение ста сорока двух дней, Зигфрид Брукнер чистил зубы днем и ночью, без перерыва. Пусть наверстывает упущенное!
Аромо сел, довольный собой.
— У-у-у-у-у-у-у… — вздохнул Зигфрид Брукнер.
— Болит? — спросили у него участливо.
— Да нет! Но сто сорок две ночи и сто сорок два дня подряд… Ай-уай-ауй!
— Да ведь это почти пять месяцев, — сказал конь Серафим сочувственно. — Ты хочешь, чтобы он не спал, не ел, не пил, а все время только бы водил щеткой по зубам туда-сюда, отмывал, отчищал и отскребал свои зубы?
— Другого выхода нет, — самоуверенно отвечал заяц Аромо.
— Ну, это тоже не выход, — отрицательно покачал головой кот Микка-Мяу, — дырка от этого не исчезнет. Чисти не чисти, а дырка останется дыркой. В лучшем случае это будет чистая дырка.
— А в худшем случае это будут сплошные дырки, — сострил конь Серафим.
— А я вовсе и не хотел сказать, что от этого у него зуб вылечится, — сказал неудержимо мыслящий Аромо. — Просто надо приучать к чистоте некоторых львов, которые не чистят зубов.
— Бум-бу-бум! — возмущенно посмотрел на него медведь Бум-Бу-Бум.
— Ты хочешь сказать, мне должно быть стыдно?
— Бум, — ответил Бум-Бу-Бум.
Это означало: да, тебе должно быть стыдно. Потому что Зигфрида Брукнера надо не наказывать, а лечить. Лев уже достаточно наказан тем, что у него в зубе появилась дырка.
— Несомненно, — сказала зеленая фея Маминти, — и, к сожалению, наказание это со временем станет еще более суровым.
— Почему? — всхлипнул Зигфрид Брукнер.
— Потому что дырка будет все время увеличиваться и углубляться, и однажды — хрусть! — от зуба почти ничего не останется, а то, что останется, придется вырвать.
— Бр-р-р! — содрогнулась Ватикоти. — Вырывать зуб — это ужасно!
Предупреждая горестный стон Зигфрида Брукнера, кот Микка-Мяу сказал:
— Именно поэтому мы и должны подумать о том, как спасти льва.
— Что ж, — поднялся, краснея, конь Серафим, — у меня есть одна идея. Мы должны предотвратить несчастье.
Все слушали затаив дыхание.
— Зигфрид Брукнер сядет сюда, на эту лужайку, — продолжал конь Серафим, — отведет взгляд в сторону, а я — прицелившись, точным ударом, так, чтобы не было больно, — выбью ему больной зуб. Вот и всё. И никаких больше забот с этим зубом.
— Что? Что ты сказал?! — возмутился гулкоголосый лев.
— Эта мысль не так уж и плоха! — хихикнул заяц Аромо.
— А вот пусть он тебе, тебе выбьет зуб! — закричал Зигфрид Брукнер.
— Что ты кричишь? Серафим же тебе добра желает!
— Такого добра он пусть себе пожелает! — размахивал лапами лев Зигфрид Брукнер. — Отвернуться, подставить ему зуб… Может, еще глаза вынуть и положить их за уши? А? И вообще, где гарантия, что он выбьет именно тот зуб, в котором дырка?
— Подумаешь, ну выбьет тебе пару лишних зубов! Зато они-то уж никогда не заболят. Тебе же лучше, — сказал заяц Аромо.
Все разом зашумели. Кот Микка-Мяу пытался призвать всех к порядку, но старания его были напрасны.
— Слушай, попроси, пожалуйста, у волшебной палочки колокольчик! — сказал он Маминти.
И сейчас же маленькая зеленая фея достала свою волшебную палочку, взмахнула едва уловимым движением и… протянула коту Микке-Мяу колокольчик.
Микка-Мяу позвонил в колокольчик, и все стихли.
— Я хочу сказать только одно, — строго начал кот, но договорить ему не дал лев Зигфрид Брукнер, вскочивший вдруг со своего места:
— Где ты взял колокольчик?
— Как где? Маминти взмахнула волшебной палочкой, и он появился.
— Отлично! — восхищенно вскричал Зигфрид Брукнер. — Да здравствует Маминти!
Никто не мог понять, чему лев вдруг обрадовался. Что может быть радостного в колокольчике? Но дело было не в колокольчике.
