Курица в полете

— Беру только цветами!
— О! Я завалю вас розами!
— Да я пошутила!
— А я нет! Но у меня есть к вам предложение.
Приходите послезавтра к нам, у нас намечается небольшой сабантуйчик по случаю моего дня рождения. Будут только самые близкие друзья.
— Спасибо, но я…
— Нет-нет, никаких отговорок не принимаю!
И вообще, будем дружить домами! Даю трубку Любе, она вам объяснит, как нас найти, и ждем в восемь!
Элла была польщена. К тому же ей понравился Махотин, в нем не было чванства, он был хорошо воспитан. Да и Любка славная баба…
— Элка, если хочешь, приходи со своим мужиком… Он у тебя кто?
— Да ну его, не хочу!
— Дело твое! Может, у нас на кого-нибудь глаз положишь…
— А будет на кого?
— Не исключено!
— Слушай, а что подарить Славе?
— Ой, ты и так ему сделала подарок дай Бог на Пасху!
— Ладно, я что-нибудь придумаю. А форма одежды?
— Свободная!
Элла задумалась. А потом решила, что подарит Махотину купленный для подарка Мише модный шарф. Миша обойдется конфетами. Ей сейчас даже думать о нем не хотелось.
* * *
Шарф неожиданно понравился Махотину. Он очень ему шел.
— Черт побери, Элла, это именно то, что я хотел, он потрясающе подходит к моей новой куртке… Удивительно! Спасибо вам!
В огромной квартире Махотиных к назначенному часу собралось совсем мало народу. Старый его друг с женой и пятнадцатилетним сыном, который так откровенно скучал, что Элле было за него неудобно, и мать Вячеслава Алексеевича с мужем, отчимом Махотина. Томная, образованная дама, которая, узнав, что Элла родом из Одессы, принялась расспрашивать ее о городе, где часто бывала в молодости.
— Скажите, а Привоз еще существует? А как теперь называется гостиница «Красная»? О, я помню, в моей молодости там был потрясающей красоты метрдотель! Кажется, его звали Миша… Вы его не знали? А «Лондонская» еще существует?
— К сожалению, я двадцать лет не была в Одессе, — ответила Элла.
— И у вас не осталось никаких связей с родным городом?
— К сожалению, нет.
— Но неужто вас туда совсем не тянет?
Тут на помощь Элле пришла Люба:
— Эллочка, можно тебя на минутку? Хочу посоветоваться. Извините, Ирма Михайловна!.. Она Тебя задолбала вопросами, да?
— Ничего страшного, — пожала плечами Элла.
— Слушай, я ужин заказала в ресторане, вроде все прилично, но вот рубленая селедка, на мой взгляд, гадкая. Как ты думаешь, может, не стоит ее подавать, а?
— Я попробую. Нет, она ничего, просто надо кое-что добавить. Она неинтересная, но вполне съедобная. Я сейчас добавлю сюда яблоко.., чуть-чуть сельдерея, капельку сахара и перца — и будет отлично.
И Элла с удовольствием принялась исправлять неудавшееся блюдо.
— На вот попробуй! — сказала она Любе уже через три минуты.
— Элка, обалдеть! Это же шедевр! Я всегда поражалась твоим кулинарным талантам! Слушай, а помнишь, твоя бабушка делала какую-то фантастическую запеканку, кажется с селедкой?
— А, форшмак! Я тоже его делаю.
— Но форшмак же это как раз рубленая селедка!
— Вообще-то слово «форшмак» означает просто закуску, а уж какая это закуска, горячая или холодная… Бабушка называла это блюдо форшмаком!
— Элка, будь другом, пригласи нас как-нибудь на форшмак! Знаешь, я тут стала Славке расписывать, какая это вкуснотища, а он рожу крючит: гадость, мол. Но я уверена — сожрет все и еще сковородку вылижет!
— С удовольствием вас позову!
— Отлично! А какие котлеты ты делала! Я таких котлет ни у кого не ела.
— Любка, а ты что, готовить не умеешь?
— Готовлю как-то, но без вдохновения. Не люблю, и эта нелюбовь сказывается на результате. Вот и заказываю теперь в ресторане, когда гости, благо есть такая возможность.
— Что ж ты мне не сказала, я бы тебе такой стол сделала!
— Ну вот еще! Нельзя так баловать народ, в другой раз от всего начнут носы воротить, — засмеялась Люба.
И тут стали подходить гости. Набралось всего человек пятнадцать. Элла никого не знала, но почему-то чувствовала себя вполне свободно и раскованно, что вообще-то было ей несвойственно в незнакомых компаниях. Когда все уже сидели за столом и с аппетитом ели и пили за здоровье хозяина, раздался звонок и пришла еще одна пара. Хорошенькая женщина лет двадцати восьми, явно балерина, и мужчина, при виде которого Элла мысленно ахнула. Он чем-то напомнил ей Витьку, но не того мальчишку и не нынешнего респектабельного бюргера, а того, каким мог бы стать Витька, если бы не его нелепая жизнь. На вид новому гостю было лет сорок пять, лицо покрыто каким-то некурортным загаром, в синих глазах пляшут черти, от которых у Эллы зашлось сердце. Это был друг Махотина, с которым они вместе были в Афганистане, как выяснилось вскоре. Звали его Дмитрий Михайлович Воронцов, но все называли Митей. Он подарил Махотину африканский амулет из кости носорога. Его спутница ящеркой скользнула за стол, отчего Элла сразу ощутила себя до ужаса неуклюжей. От свободы и раскованности не осталось следа.
Она сразу постаралась подтянуть живот, отчего стало трудно дышать, и отказалась от мысли взять еще кусочек хачапури. Аппетит вообще пропал.
Хорошо бы сейчас слинять отсюда. Но это невозможно, Любка обидится, да и вообще, с какой стати мне уходить? Мне тут нравится, а если мне глянулся этот мужик, то это мое глубоко личное дело!
Главное, чтобы никто не догадался. И она залпом выпила большую стопку водки, которую в обычной ситуации выпила бы в три, а то и четыре приема. Ей сразу стало легче. А тут еще ее сосед, известный фотокорреспондент, сразу налил ей еще.
Он вообще оказывал ей явные знаки внимания, тем более что пришел сюда один.
— Вы молодец, Элла! Вот так и надо пить водку, залпом, а то куда это годится — цедить помаленечку? У вас очень интересное лицо. Мне хотелось бы вас поснимать…
— Я не фотогеничная.
— Чепуха! Что вам положить? Хотите языка?
Или нет, давайте я сделаю вам бутерброд с икрой?
— Спасибо! — согласилась Элла. Он решил за мной приударить? Пусть. По крайней мере я не буду чувствовать себя обсевком в поле, как говорила бабушка Женя.
И она принялась кокетничать с соседом, стараясь даже не смотреть в сторону Воронцова. А вот он то и дело на нее поглядывал. Она ему понравилась. В ней было что-то щемяще беззащитное и в то же время необыкновенно уютное. Ему вдруг показалось, что если подойти к ней, положить голову ей на колени, то вся его нелепая кочевая жизнь как-то упорядочится. Он сразу понял, что ее жизнь тоже одинока и нелепа.
— Кто эта пышка? — спросил он у хозяина дома.
— Милая, правда? И классный юрист, между прочим.
— Она юрист? Никогда бы не подумал.
— Занимается авторским правом. Помогла мне в одном деле просто мастерски. Любаша с ней училась на юрфаке. А что, она тебе приглянулась?
— Да нет, просто я впервые ее тут вижу. И смотрю, Валентин на нее запал.
— Митя, ну что же ты, налей мне вина, — проворковала балерина.
— Да-да, Ирочка, прости…
* * *
Фотограф быстро надоел Элле. Он был уже пьян и ухватил ее за коленку.
— О, у вас такие стройные коленки… «Это ваши светлые колени вдохновили гений Дебюсси!» — вдруг тихонько пропел он. — Знаете эту песню Вертинского?
— Нет, не знаю.
— А, ее мало кто знает… А у меня полная коллекция Вертинского. Вы любите Вертинского?
— Я плохо его знаю.
— О, в таком случае вы должны прийти ко мне, и вы полюбите Вертинского, я уверен…
Его прикосновения были неприятны ей, и она постаралась сбросить его руку с коленки. Но ей не удалось. Тогда она вскочила и стала собирать грязные тарелки. Люба с благодарностью приняла ее помощь.
— Что, Валя тебя достал? — засмеялась она уже на кухне.
— И не говори!
— Вертинского пел?
— Пел. И приглашал к себе послушать.
— Он в своем репертуаре. Но тебе он не нравится?
— Нет.