Ты не виноват
– Я думаю, что это самое отвратительное место из всех, что мне только приходилось видеть, – говорю я. – Не конкретно вот это, а весь штат в целом. – Я вновь слышу голоса родителей, которые напоминают мне об отказе от негативных мыслей. Это забавно, потому что я всегда была счастливой и жизнерадостной. Вот Элеоноре точно не хватало позитива, она частенько пребывала в мрачном расположении духа.
– Я тоже раньше так думал. Но потом осознал – поверь! – что некоторым людям этот штат кажется красивейшим местом. Наверное, это потому, что они живут здесь, и для них все эти места просто не могут показаться отвратительными. – Он улыбается этим мерзким деревьям, мерзким фермерским полям и отвратительным детишкам так, словно очутился в волшебной стране Оз. Будто он и в самом деле сумел разглядеть тут некую красоту и очарование. Я жалею о том, что не могу увидеть эту картинку его глазами. А он, в свою очередь, не может передать мне эти чудесные, но несуществующие очки. – И еще я считаю, что пока нахожусь здесь, могу попытаться увидеть все то, на что стоит посмотреть.
– Значит, будем продолжать путешествовать по Индиане?
– Конечно.
– Ты выглядишь как-то по-другому, не так, как в тот раз.
Он смотрит на меня искоса, прикрыв глаза:
– Это высота так действует.
Я начинаю смеяться, но потом резко останавливаюсь.
– Все в порядке, смеяться не вредно. Земля под тобой не разверзнется. В ад ты не попадешь. Поверь мне. Если ад существует, я попаду туда раньше тебя, и они будут так усердно заниматься мной, что на тебя у них даже времени не останется.
Я хочу спросить его: а с ним-то что, собственно говоря, случилось? Это правда, что у него был нервный срыв? И что у него была передозировка наркоты? Где он пропадал в конце прошлого семестра?
– Я слышала много всего.
– Обо мне?
– Это правда?
– Не исключено.
Он встряхивает головой, чтобы волосы не лезли в глаза, и смотрит на меня долго и пристально. При этом его взгляд медленно перемещается вниз по моему лицу и задерживается на губах. Мгновение мне кажется, что он собирается поцеловать меня. В это же мгновение мне самой хочется этого.
– Значит, один пункт можно вычеркнуть, так? Минус один. Остается еще один. Куда дальше? – Мой голос напоминает мне тон папиной секретарши.
– У меня в рюкзаке есть карта. – При этом он не сдвинулся с места, чтобы достать ее. Он продолжает стоять, глубоко дыша и разглядывая местность. Я сама собираюсь достать карту, потому что это у меня в характере. Вернее, раньше было в характере. Задумав что-то, я готова двигаться дальше, не останавливаясь, пока не достигну намеченной цели. Но он, похоже, никуда не собирается, и его рука снова быстро находит мою ладонь. Вместо того, чтобы отдернуть ее, я продолжаю неподвижно стоять на своем месте, и мне это на самом деле очень приятно. Вновь пробегает электрический разряд. Тело вибрирует. Дует легкий ветерок, шелестя листвой. Я как будто слышу музыку природы. Мы стоим рядом и озираемся, рассматривая все то, что видим перед собой, по сторонам и наверху.
И вдруг он предлагает:
– Давай спрыгнем.
– Ты уверен? Это же самое высокое место в Индиане.
– Уверен. Или теперь, или никогда. Только мне надо знать: ты со мной?
– Хорошо.
– Готова?
– Готова.
– На счет «три».
Мы прыгаем, и вокруг нас тут же собираются детишки. Мы приземляемся, поднимая облако пыли, и смеемся. Финч важно сообщает им, не забывая про австралийский акцент:
– Мы профессионалы. Вы даже не пытайтесь это повторить.
Мы оставляем несколько британских монет, красный медиатор и брелок с символикой нашей школы. Мы прячем все это в тайник, сделанный в виде камня, который Финч отыскал в своем гараже. Он кладет его рядом с другими камнями на вершину холмика, отмечающего самую высокую точку штата. Потом стряхивает пыль с рук и выпрямляется.
– А теперь, хочешь ты того или нет, мы становимся частицей этого места. Если только, конечно, кто-нибудь из детей не проберется сюда, обнаружит наш тайник и ограбит нас самым бессовестным образом.
Без его рук у меня мерзнут ладони. Я достаю свой телефон и заявляю:
– Это надо задокументировать. – Прежде чем он одобрительно кивает, я успеваю сделать несколько кадров, а потом мы по очереди снимаем друг друга на самой высокой точке штата.
Потом Финч достает из рюкзака карту и школьную тетрадь, передает мне тетрадь вместе с ручкой, оправдываясь, что пишет как курица лапой, а потому все записи буду вести я. Мне так и хочется сказать ему, что лучше бы я поехала на машине до самого Индианаполиса, чем стала бы писать в этой тетради.
Но он смотрит на меня, и я быстро заношу в тетрадь кое-какие данные: местоположение объекта, дату, время, краткое описание самого места и даже детишек на заборе, затем мы разворачиваем карту на столе для пикника.
Финч проводит указательным пальцем по красным линиям, обозначающим шоссе.
– Я помню, что Блэк говорил о двух достопримечательностях, которые мы должны посмотреть сами и рассказать о них другим. Но мне кажется, что этого будет недостаточно. Думаю, мы должны посетить все.
– Все? Что именно?
– Все достопримечательности нашего штата. Или столько, сколько успеем до конца учебного года.
– Только два места. Мы договаривались именно так.
Он изучает карту, потом качает головой. Его рука движется по карте. Он отмечает множество мест – обвел кружочком практически каждый город, где есть хоть что-то достойное внимания. Это Дьюн-стейт-парк – самое большое яйцо в мире, родной край скаковой лошади по кличке Дэн Патч, катакомбы Марк-стрит и семь столпов, которые на самом деле представляют собой несколько громадных природных колонн из известняка возле реки Миссисинева. Некоторые кружочки находятся возле Бартлетта, другие относительно далеко.
– Слишком много мест, – замечаю я.
– Может быть. А может быть, и нет.
Вечереет. Мы возле дома Финча. Я стою рядом с Лероем, пока Финч завозит свой велик в гараж. Он открывает дверь, чтобы я зашла в дом, и, когда я не двигаюсь с места, поясняет:
– Мы должны забрать твою сумку.
– Я подожду здесь.
Он смеется и уходит. Пока его нет, я успеваю отправить маме сообщение о том, что скоро буду дома. Я представляю себе, как она ждет меня у окна, хотя сама сделает так, чтобы я этого не увидела.
Через пару минут Финч возвращается и встает так близко ко мне, в нескольких сантиметрах, смотря на меня своими ярко-голубыми глазами. Одной рукой он поправляет волосы, которые лезут ему в лицо. Долгое время я не находилась так близко от парня, не считая Райана. Внезапно я вспоминаю слова Сьюз о том, будто Финч знает, что нужно делать с девушками. Теодор фрик или не фрик, но то, что я вижу сама – он долговязый, симпатичный, и от него можно ждать чего угодно.
Поэтому я начинаю уходить в себя. Я надеваю очки Элеоноры, и теперь Финч кажется каким-то искаженным, незнакомым, как будто я смотрю на его отражение в комнате смеха с кривыми зеркалами.
– Потому что ты улыбнулась мне.
– Что?
– Ты спросила, почему я захотел выполнить этот проект вместе с тобой. Это не из-за того, что ты оказалась тогда на колокольне, хотя, да, конечно, это тоже сыграло какую-то роль. И не потому, что я понял, что несу необыкновенную ответственность за тебя, хотя здесь тоже что-то есть. Это все потому, что тогда в классе ты улыбнулась мне. Это была настоящая улыбка. Не та фальшивка, которую ты часто раздаешь всем встречным, когда глаза говорят одно, а губы показывают совсем другое.
– Но это просто улыбка.
– Для тебя – может быть.
– Ты же знаешь, что я встречаюсь с Райаном Кроссом.
– Мне кажется, ты говорила, что он больше не твой бойфренд. – Я не успеваю отреагировать, а он уже смеется. – Расслабься. Мне не нравится, когда ты так напрягаешься.
Время ужинать. Я уже дома. Папа сам готовит куриную пиккату, а это значит, что на кухне царит полная неразбериха. Я накрываю на стол, мама закалывает волосы и принимает у папы тарелки. В нашем доме еда всегда сопровождается правильной музыкой и иногда вином, которое тоже всегда правильное.