Гобелен

Платье ее наконец-то было закончено. Белошвейки трудились над ним больше недели. Последний стежок, согласно традиций, должен быть сделан, когда платье уже надето. Лаура, выбравшая для своего наряда нежный оттенок изумрудно-зеленого, едва не рассмеялась вслух, когда Джейн принялась ее отговаривать.
– Нет, мисс Лаура, – с серьезнейшим видом говорила няня, – невеста в зеленом – жених несмышленый.
Не такой уж широкий выбор открывался перед ней, если следовать «народной мудрости». Невеста в красном – муж несчастный, невеста в синем – не быть красивой. Невеста в черном – муж никчемный. В полоску наряд – возвращайся назад.
Да уж, последнее, пожалуй, ей подходило больше всего. Нет-нет! Лаура энергично потрясла головой, желая отогнать эту мысль. Нет, об этом лучше не думать. Она не станет снова и снова терзаться из-за ошибок, совершенных в прошлом. Думать позволено лишь о будущем. Да и изменить что-либо едва ли в ее силах. Однако голос совести напомнил ей: одно дело – стать женой графа Кардиффа в качестве просто Лауры Блейк, совсем другое – стать его женой, когда он знал ее в качестве Джейн, юной служанки.
Что подумает Алекс, когда увидит свою невесту? Обрадуется или, как она опасалась, разозлится?
Просто надо будет все объяснить. Объяснить с верой в то, что она сможет достучаться до его рассудка, даже если ей самой собственные объяснения кажутся весьма неубедительными.
После того как дядюшки сообщили Лауре о ее предстоящем замужестве, они с Алексом ни разу не увиделись. Он сам так хотел – очевидно, не желал, чтобы его невеста раньше времени увидела, насколько чудовищно он изуродован, это вполне ее устраивало, ибо так ее тайна оставалась нераскрытой.
В связи с кончиной монарха большие празднества были запрещены, но обитатели поместья все равно – пусть скромно – намеревались отпраздновать свадьбу молодой хозяйки, так что приготовления к празднику шли полным ходом. К тому же трудно искренне скорбеть о кончине монарха, который не делал секрета из того, что ненавидит все английское. Наверняка уже где-то варился эль и готовилось угощение, которое потом разберут по скромным деревенским домикам. Будут и танцы под скрипку – народ будет веселиться, чего скорее всего нельзя сказать о Хеддон-Холле. Там не стоило ожидать ни заздравных тостов, ни веселого смеха, ни шуток, ни осыпания жениха с невестой зерном – чтобы пара оказалась плодовитой.
В часовне ожидали всего лишь нескольких гостей – так пожелал Алекс. Церемония должна была стать итогом переговоров, которые длились более чем два месяца. Графу сообщили, каковы размеры состояния невесты – какими землями она владеет и каким капиталом обладает. Возможно, он и удивился, узнав, насколько богата его будущая жена, но ни дядя Персиваль, ни дядя Бевил племяннице об этом ничего не сказали. Они лишь пристально наблюдали за ней – тем пристальнее, чем ближе был день венчания.
Поплотнее запахнувшись в шерстяной плащ, Лаура с мольбой возвела глаза к небу. Она не замечала ни явных примет приближающейся бури, ни оранжевых сполохов на горизонте. Она высматривала Бога. Если Бог был там, на небесах, то он, возможно, заметит раскаявшуюся грешницу. И если Бог доброжелательно настроен, то Он внушит Алексу, чтобы тот простил ее или хотя бы понял.
– Решила сбежать? – спросил дядя Персиваль и широко улыбнулся.
Лаура вздрогнула, обернулась и крепко обняла дядюшку, тщетно пытаясь улыбнуться той улыбкой, которой должна улыбаться невеста в день своей свадьбы. В глазах ее по-прежнему была грусть.
– Думаешь, получится? Я имею в виду попытку сбежать. Ты считаешь, что Алекс похож на того, кто пустился бы за мной в погоню?
– А ты хотела бы убежать от него? – От дяди Персиваля не укрылся ее жест – она нервно сжимала и разжимала кулачки.
Лаура посмотрела дяде в глаза. Ей было нелегко сейчас, но лгать она не желала.
– Дядя Персиваль, ты когда-нибудь совершал поступки, такие глупые, что наутро тебе было стыдно?
Персиваль улыбнулся. Что бы ни думала о нем племянница, он всего лишь один из смертных. Бывало, он в юности напивался до чертиков и в юности же безнадежно влюбился в мать Лауры. Немало его поступков можно было отнести к глупым, наивным и постыдным. Впрочем, глупость свойственна не только молодым.
Может, эти двое все-таки встретились, и Лаура сделала что-то, что считает непоправимым? Может, его порывистая и вспыльчивая племянница оскорбила Алекса? Однако жизнь научила Персиваля тому, что в ней, в жизни, поправимо все, кроме смерти.
– Боюсь, что на твой вопрос могу ответить лишь утвердительно, – сказал он. – Как бы мне ни хотелось выглядеть в твоих глазах безупречным. Но слишком многие люди были свидетелями моих ошибок молодости. Ты казнишь себя за то, что сделала, или боишься, что будут последствия?
Персиваль от всей души надеялся, что Джейн просветила племянницу относительно некоторых моментов, касающихся интимной стороны брака, поскольку в эти темы он не хотел углубляться. Хотелось верить, что Лаура обеспокоена по иному поводу и не станет просить его преподать ей урок.
– Иногда, – сказала Лаура, присаживаясь на парапет фонтана, – я вообще не понимаю, зачем люди живут. Жизнь такая сложная…
Подобное начало супружеской жизни сулило мало хорошего. Есть ли надежда на то, что Алекса не постигнет жестокое разочарование, когда он узнает, кто такая его невеста?
Она знала его слишком хорошо, поэтому не могла тешить себя надеждой на то, что он воспримет ее выходку как невинную шутку. Другой, но не Алекс, возможно, улыбнулся бы ей и подмигнул, прежде чем рука об руку продолжить путь к алтарю.
Хорошо бы, чтобы он не выволок ее из храма за волосы.
Персиваль со вздохом присел рядом с племянницей.
– Речь – это то, что отличает нас от животных, Лаура. И еще способность планировать будущее. Что бы ты ни чувствовала, какие бы проблемы у тебя ни возникли, ты не можешь заставить себя преодолеть их, пока не облечешь в слова. Иногда надо просто поговорить.
Но Лаура по опыту знала, что язык нередко доводил ее до беды, а способность ясно выражать свои мысли часто создавала проблемы, но совершенно не помогала решать их. Она улыбнулась и поцеловала дядю в лоб.
– Конечно, ты прав. – Лаура поднялась и, еще раз поцеловав дядюшку, направилась к дому.
Вскоре ее облачили в свадебный наряд – это было произведение из пенных изумрудных и кремовых кружев со шлейфом длиной четыре фута. Если бы церемония состоялась по всем правилам, шлейф был бы длиннее, и нарядно одетые дети несли бы его за ней. Фату одели в последний момент (кружевную вуаль цвета слоновой кости – символ непорочной девственности). Лаура надеялась, что Бог простит ее за эту ложь, ведь она была не первая женщина, которая шла под венец, не будучи девственной.
Чтобы попасть в Хеддон-Холл, надо было проехать через мост, и оттуда, с моста, щедро освещенный тысячами свечей, дом казался сказочным замком. Колеса скрипели на деревянном настиле моста, и от этого звука по спине Лауры пробегали мурашки.
Дядюшки подали ей руки, помогая выйти из кареты. Персиваль и Бевил тянули жребий, решая, кто поведет Лауру по широкому проходу церкви к жениху, но она сказала, что они оба заслужили эту честь.
В церкви уже давно все приготовили. Старинный церковный колокол вскоре должен был оповестить округу о свершившемся событии. Богато украшенное витражами с геральдическими эмблемами западное окно казалось черным – там царил мрак, но все остальное пространство церкви освещали свечи. Лестничный пролет у входа вел на балкон, где обычно находился хор. Но сегодня хористов не звали. Стены и потолки украшали старинные фрески, но бронзовые монументы прежних владельцев Хеддон-Холла были задрапированы расшитыми покрывалами: невесте не пристало смотреть на эти свидетельства бренности человеческого существования. Пол был выложен черно-белыми ромбовидными плитами, алтарь из мореного дуба украшала изящная резьба.
В соответствии с титулом жениха венчать их должен был епископ, но Алекс пригласил местного пастора. Однако и пастор в богато расшитом облачении выглядел весьма представительно – словно сам епископ. Свидетелями обряда были только двое: Джейн – со стороны невесты и какой-то пожилой джентльмен – со стороны жениха.