Грань будущего

Убит через шестьдесят одну минуту после начала боя.
 
7
Попытка № 154.
Потерял сознание через восемьдесят минут с начала боя. Я не погиб, но так и остался во временной петле.
Ну и пусть.
Если так должно быть, значит, так и будет.
 
8
Попытка № 158.
Я наконец научился управляться с карбид-вольфрамовым боевым топором. Могу пробить эндоскелет мимика одним движением запястья.
Чтобы побеждать даже самых опасных врагов, человечество создало клинки, вибрирующие на ультра-высоких частотах, молоты-пробойники, выплевывающие болты на бешеных скоростях до полутора тысяч метров в секунду, холодное оружие со взрывчаткой, основанное на эффекте Монро. Но у артиллерийских пушек есть недостатки. Заканчиваются патроны. Их заедает. Они ломаются. Если тонким лезвием нанести удар не под тем углом, оно разлетится на части. Рита Вратаски вернула на поле боя простой, но вместе с тем весьма эффективный топор.
Очень изящное решение. Каждый килограмм-метр в секунду инерции, порождаемой приводами Доспеха, превращался в чистую разрушительную силу. Топор можно было погнуть или даже раздробить, но возможность использовать его в качестве оружия по-прежнему оставалась. В ближнем бою более надежным было и будет оружие, которым можно сокрушить врага даже без патронов. Остро наточенные лезвия вроде катаны врезаются так глубоко в плоть врага, что потом их трудно извлечь. Есть легенды о воинах, специально притуплявших свое оружие камнем перед боем, чтобы избежать подобных проблем. Топор Риты раз за разом доказывал свою пользу и эффективность.
Мой взвод медленно полз к северному мысу острова Котоюси, Доспехи были переведены в спящий режим. Через пять минут наш командир отдаст сигнал об атаке. И сколько бы раз я ни переживал этот момент заново, напряжение оставалось колоссальным. Я понимал, почему Ёнабару болтал обо всем, что придет в голову. Феррел просто пропускал нашу трескотню мимо ушей.
– Говорю тебе, найди себе девушку. Если будешь и дальше тормозить, тебя навсегда вмуруют в один из Доспехов, и тогда будет поздно.
– Да.
– А как насчет Буйной Смертериты? Вы же разговаривали о чем-то во время тренировки? Ты бы не отказался с ней замутить, а?
– Да.
– Что-то ты не проявляешь энтузиазма.
– Да?
– У тебя еще такого ни разу не было, а ты спокоен, как опытная шлюха! Я в первый раз так нервничал, что, казалось, бабочки в животе торнадо устроили.
– Это же почти как обычный экзамен.
– Ты о чем?
– Ты что, в выпускном классе экзамены не сдавал?
– Я надеюсь, ты не думаешь, будто я помню все, что в школе было, а?
– Да.
Я сумел заставить Ёнабару задуматься о другом, сбил его с наезженной дорожки. Но мои мысли остались на автопилоте.
– Да.
– Что «да»? Я ничего не сказал.
Голос Ёнабару донесся до меня словно из тумана.
У меня было такое чувство, словно я сражаюсь на этом самом месте уже сто лет. Полгода назад я был мальчишкой в выпускном классе. Я плевать хотел на войну, которая медленно топила землю в собственной крови. Я жил в спокойном мире, где у меня были семья и друзья. Я даже не думал, что скоро променяю классные комнаты и футбольное поле на поле боя.
– Ты со вчерашнего дня странно себя ведешь.
– Да?
– Эй, не надо от нас отделяться. Если два парня из одного взвода поссорятся – что из этого получится? И я, кстати, хотел спросить, что это у тебя за металлическая фиговина? И какого черта ты собираешься с ней делать? Пытаешься подчеркнуть свою индивидуальность? Или ты это так, для красоты?
– Им крушить удобно.
– Что крушить?
– В основном врагов.
– Если подберешься поближе, для этого сгодится молот-пробойник. Или ты мне сейчас скажешь, что топор куда лучше? Может, нам лесорубов во взвод набрать? Хей-хо! Хей-хо!
– Так же вроде гномы приговаривали.
– Точно. Отличный довод. Один – ноль.
Тут в нашу пикировку встрял Феррел:
– Эй, вы двое! Не знаю, где он этому научился, но топором орудует отменно. Но, Кирия, это крайняя мера, только когда они подбираются вплотную и другого выбора нет. Не напрашивайся на неприятности. В современном оружии все-таки есть пули. Постарайся об этом не забывать.
– Да, сэр.
– Ёнабару…
Мне показалось, что сержант решил дать понять каждому, что он о нас беспокоится.
– Да?
– Действуй как обычно.
– Какого черта, сержант?! Кэйдзи вы, значит, напутствовать решили, а мне больше ничего сказать не можете? Тонкая душа, вроде моей, нуждается в ободряющих словах!
– С тем же успехом я бы свою винтовку мог ободрять – толку столько же.
– Вы знаете, как это называется? Дискриминация, вот как!
– Ты знаешь, Ёнабару, я все чаще вот о чем думаю, – произнес Феррел. Его голос звучал по внутренней связи искаженно, с металлическим дребезжанием. – Я бы свою пенсию отдал тому, кто найдет способ тебя заткну… черт, началось! Не наложите в штаны, парни!
Я бросился в бой. В шлеме, как всегда, затрещал доплер. Знакомо. Все как всегда.
Есть мишень.
Я выстрелил. Пригнулся. Копье просвистело мимо моей головы.
– Кто это там? Ты слишком сильно вперед выдвинулся! Хочешь, чтобы тебя первым грохнули?
Я притворился, будто выполняю приказ командира. Сколько бы жизней у тебя ни было, если тупо следовать приказам каждого офицера, едва закончившего академию, умирать из-за них надоедает.
Засвистели снаряды, крест-накрест расчертив небо; загрохотали взрывы. Я смахнул песок со шлема, покосился на Феррела и кивнул. Он моментально понял, что мое выступление и атака, которую я только что отбил, не дали врагу спокойно дождаться нас в засаде. Инстинкты подсказывали Феррелу – да что там, он нутром чувствовал, что рекрут по имени Кэйдзи Кирия, ни разу не бывавший в настоящем бою, солдат, на которого можно положиться. Он видел, что на самом деле скрывалось за моей бесшабашной смелостью, знал, зачем я рванул вперед. Подобное умение быстро подстраиваться под обстоятельства и помогало ему остаться в живых все эти двадцать лет.
Честно сказать, Феррел был единственным человеком во всем взводе, на которого мог положиться я. Другие солдаты успели побывать в двух, от силы трех боях. Даже те, кто выжил в прошлых сражениях, ни разу не умирали. Но если ты умрешь – учиться на ошибках поздно. Эти зеленые юнцы не знали, что значит идти по лезвию бритвы между жизнью и смертью. Они не знали, какая тонкая грань отделяет одно от другого, не знали, что на передовой, заваленной трупами, выжить легче всего. Страх, пронизывающий каждую клеточку моего существа, не знал жалости, он был жесток и оставался моей главной надеждой уцелеть в этой бойне.
Это единственный способ сражаться с мимиками. Я ни черта не знал о других войнах, да это мне было и даром не нужно. Мой враг был врагом всего человечества. Остальное не имело значения.
Страх не покидал меня никогда. Я дрожал всем телом. Если чувствовал присутствие противника вне поля зрения, мурашки бежали у меня по спине. Кто как-то раз сказал мне, что страх может просочиться в твое тело и поселиться в нем? Командир взвода? Или Феррел? Или, может, я просто услышал это во время тренировки?
Но страх, даже охватывая все тело, успокаивает меня, утешает. Солдаты, которые забывают обо всем под действием адреналина, не выживают. На войне страх – это коварная женщина, о появлении которой тебя предупреждала мамочка. Ты знаешь, что ничего хорошего она тебе не принесет, но и освободиться от нее нет никакой возможности. Вот и приходится искать способ с ней ужиться, потому что так просто она не уйдет.
Семнадцатая рота третьего батальона двенадцатого полка триста первой дивизии бронепехоты была пушечным мясом. Если бы бои на передовой были успешными, полчища мимиков, бегущие прочь от наших солдат, смели бы нас, как поток воды – сухой папоротник. Если бы атака провалилась, мы остались бы одни в бушующем море врагов. В любом случае наши шансы выжить были мизерными. Командир взвода знал это, и сержант Феррел тоже. Рота была полностью собрана из солдат, переживших побоище при Окинаве. Кто лучше сгодится для выполнения откровенно дерьмового задания? В операции принимали участие двадцать пять тысяч Доспехов. Так что, если даже одинокий взвод из ста сорока шести человек сотрут с лица земли, эта новость не попадет на стол командования в министерстве обороны даже в виде служебной записки. Мы были жертвенными ягнятами, кровь которых должна смазать колеса военной машины.