Остров. Тайна Софии

Когда доктор Лапакис приезжал на Спиналонгу, он почти все время занимался обработкой ран своих пациентов. Кроме того, он разъяснял им, какие меры следует принимать и какие физические упражнения выполнять, чтобы улучшить свое состояние или хотя бы замедлить ход болезни. Когда на остров прибывали новые больные, доктор всегда проводил их тщательный осмотр. Введение «докторских дней», как теперь называли в колонии дни приезда доктора Лапакиса, несколько повысило настроение на острове и привело к улучшению состояния многих больных. Доктор постоянно подчеркивал важность чистоты, гигиены и физиотерапии, и благодаря этому у многих пациентов появилось нечто вроде цели в жизни: они перестали вставать утром с тоскливым чувством, что этот день всего лишь приближает неизбежный конец. Впервые приехав на Спиналонгу, доктор Лапакис был потрясен ужасными условиями, в которых обитало большинство больных лепрой. Он хорошо знал, как важно для здоровья поддерживать чистоту ран, но по прибытии на остров обнаружил, что немало больных даже не пытаются бороться с апатией. Чувство, что они никому не нужны, резко отрицательно действовало на пациентов, и психологический вред, порождаемый жизнью на острове, намного превосходил вред физический, вызванный самой болезнью. Многие из здешних обитателей попросту потеряли всякий интерес к жизни, и их несложно было понять – ведь мир и сам утратил интерес к ним.
Поэтому Кристос Лапакис лечил не только тела, но и души своих пациентов. Он постоянно твердил им, что в жизни всегда есть место надежде и что в любом положении не стоит опускать руки. Он внушительным тоном сообщал им жестокую правду: «Если вы не будете мыть свои раны, то умрете». Доктор Лапакис был прагматиком и произносил это все довольно бесстрастно, но не забывал вкладывать достаточно чувства, чтобы показать пациентам, что ему небезразлична их судьба, а его советы содержали ту практическую информацию, которая нужна была больным, чтобы они могли заботиться о себе. «Вот так следует промывать раны, – не уставал повторять доктор, – а вот эти упражнения надо выполнять, если не хотите, чтобы у вас отвалились пальцы на руках и ногах».
Разъяснения доктора Лапакиса заставляли островитян осознать, как важна для них чистая вода. Вода была для них самой жизнью, она олицетворяла разницу между жизнью и смертью. Лапакис был убежденным сторонником Контомариса и делал все от него зависящее, чтобы поддержать главу колонии в попытках улучшить снабжение острова водой: он понимал, насколько это может облегчить и продлить существование его больных.
– Заходите, доктор Лапакис ждет вас, – сказала Элпида Элени. – Он уже окончил плановый осмотр пациентов.
Элени и Димитрий зашли в прохладное помещение с белыми стенами и уселись на скамью, которая тянулась вдоль одной из стен комнаты. Ждать пришлось недолго: вскоре к ним вышел доктор. Он по очереди осмотрел их: тщательно обследовал пятна на коже и проверил, нет ли на теле не замеченных ими проявлений болезни. На спине у Димитрия было несколько крупных сухих пятен – это говорило о том, что пока болезнь пребывает в менее опасной, туберкулоидной форме. Небольшие лоснящиеся язвы на ногах и ступнях Элени Петракис обеспокоили доктора Лапакиса намного больше: не приходилось сомневаться, что у женщины злокачественная, лепроматозная форма болезни, и похоже было, что заражение произошло задолго до того, как появились явные признаки.
Про себя Лапакис подумал, что для мальчика прогноз не так уж плох, что же касается женщины, то ей недолго осталось жить на острове. Впрочем, на его лице эти мысли никак не отразились.
  
Глава пятая
 
Когда Элени переехала на Спиналонгу, Анне было двенадцать лет, а Марии – десять. Гиоргис столкнулся с необходимостью в одиночку вести хозяйство и, что более важно, воспитывать девочек без матери. Из двух дочерей Анна обладала более сложным характером: она была буйной до неуправляемости еще до того, как научилась ходить, а после рождения младшей сестры, казалось, постоянно злилась на жизнь. Гиоргиса не удивило то, что после отъезда Элени Анна подняла настоящий бунт, отказавшись взять на себя роль хозяйки дома на том лишь основании, что она старше Марии. Свое мнение она без обиняков высказала отцу и сестре.
Мария обладала более мягким характером. Два человека с темпераментом ее сестры не ужились бы под одной крышей, и Мария взяла на себя роль миротворца – хотя ей постоянно приходилось подавлять в себе инстинктивное желание дать Анне отпор. В отличие от старшей сестры, девочка не считала, что работа по дому унижает ее. Она была практичной от природы и умела получать удовольствие от помощи отцу в уборке и готовке, так что Гиоргису оставалось лишь молча благодарить бога за эти качества младшей дочери. Как и для большинства мужчин его поколения, задача заштопать носок казалась ему не менее сложной, чем, к примеру, полет на Луну.
Со стороны Гиоргис казался немногословным человеком. Даже бесчисленные часы, проведенные в открытом море, не рождали в нем тяги к общению. Ему нравилась тишина, и, сидя по вечерам в местной таверне – что было для критских мужчин скорее обязанностью, чем осознанным выбором, – он обычно молчал и слушал разговоры других так, словно был в море и прислушивался к плеску волн о борт лодки.
Родные хорошо знали, насколько доброе у него сердце и какими теплыми объятиями он способен наградить близких, однако малознакомые люди тяготились такой необщительностью. Те же, кто знал его лучше, видели в подобной манере держаться скорее отражение стоического спокойствия – качества, которое очень пригодилось ему теперь, после столь резкого поворота в жизни.
Впрочем, жизнь вообще редко улыбалась Гиоргису. Как и его отец, и дед, он был рыбаком, и время, проведенное в море, огрубило его. Чаще всего это было монотонное сидение на одном месте, но иногда ему приходилось проводить долгие темные ночи, сражаясь с бушующими волнами, не давая им возможности добиться своего и проглотить его и лодку. Почти всю жизнь он просидел, сгорбившись, на днище деревянного каика – однако критские рыбаки очень редко задумывались о том, справедлива ли такая жизнь. Для Гиоргиса это было судьбой, а не осознанным выбором.
Несколько лет, которые предшествовали переезду Элени на Спиналонгу, Гиоргис пополнял свои доходы от рыбной ловли заработками от поставки товаров на остров. Некоторое время назад он приобрел моторную лодку, и раз в неделю переправлял через пролив ящики со всем необходимым для жизни. Он выгружал товары на причал, откуда их забирали прокаженные.
В течение нескольких дней после отъезда Элени Гиоргис не решался ни на минуту оставить дочерей одних. Казалось, их горе усиливается с каждым часом, проведенным в разлуке с матерью, но Гиоргис знал, что рано или поздно они должны возвратиться к жизни. Несмотря на то что добросердечные соседи помогали им с едой, ответственность за обеспечение дочерей пищей насущной целиком ложилась на плечи Гиоргиса. Однажды вечером, когда он вынужден был сам заняться приготовлением ужина, его полное неумение обращаться с печью вызвало легкую улыбку на губах Марии. Анна же принялась открыто насмехаться над попытками отца.
– Я не буду есть! – воскликнула она, швырнув вилку на тарелку с рагу из баранины. – На эту гадость не польстился бы даже голодный зверь!
С этими словами девочка который раз за день залилась слезами и выскочила из комнаты. Вот уже три дня она не ела ничего, кроме хлеба.
– Скоро голод победит ее упрямство, – непринужденно сказал Гиоргис второй дочери, которая терпеливо пережевывала кусок пережаренного мяса. Они сидели за столом напротив друг друга, почти не разговаривая, – тишину нарушали лишь стук их вилок по тарелкам и рыдания Анны из соседней комнаты.
Подошел день, когда, хочешь не хочешь, но девочкам пришлось возвращаться в школу. И это оказало поистине волшебное действие: как только Анна с Марией окунулись в круговорот повседневных дел, их горе начало отступать, а воспоминания о матери – тускнеть. В этот же день Гиоргис вновь повел свою лодку к берегам Спиналонги. Ощущая странную смесь страха и возбуждения, он пересек узкий пролив. Элени не знала о его предстоящем приезде, и Гиоргис собирался попросить кого-нибудь передать ей это известие. Но на Спиналонге новости распространялись очень быстро, и не успел Гиоргис привязать лодку к причалу, как Элени уже вышла из-за массивной стены и остановилась в ее тени.