Остров. Тайна Софии
– Твоя мысль мне понятна, и я вполне с тобой согласен, – ответил Пападимитриу. – Но что ты предлагаешь?
– Развлечения. Грандиозные развлечения, – с важным видом произнес Склавунис.
– Ты о чем?
– О кино.
Еще шесть месяцев назад эти слова вызвали бы у островитян лишь смех: единственной возможностью побывать в кино для них было переплыть пролив и посетить кинотеатр в Элунде. Однако теперь даже самый дерзкий замысел уже не казался им невозможным.
– Что ж, у нас есть генератор, и это уже неплохо, – ответил Пападимитриу. – Но ведь для кинотеатра нужно еще кое-что…
Заполнив чем-нибудь вечера и предоставив колонистам доступ к достижениям кинематографа, и впрямь можно было свести к минимуму недовольство, которое по-прежнему витало в воздухе над Спиналонгой. Пападимитриу подумал, что люди, которые сидят рядами в полутемном зале и внимательно наблюдают за тем, что происходит на экране, – это намного лучше, чем те же люди, неумеренно выпивающие и плетущие заговоры в кафетерии.
– Так что тебе нужно? – спросил новый президент колонии.
Склавунис не замедлил с ответом. Он заранее прикинул, сколько человек можно разместить в главном зале муниципалитета, как лучше установить кинопроектор и экран, а также где можно брать пленки. Мало того, у него даже были готовы все необходимые расчеты. Единственное, чего ему пока не хватало, были деньги. Но поскольку многие из колонистов теперь имели нечто вроде дохода, за посещение кинозала можно было установить небольшую плату, которой хватило бы, чтобы быстро окупить все расходы на проект, – так что согласие островного совета было делом почти решенным.
Спустя несколько недель в поселке уже висели плакаты следующего содержания:
«Воскресенье 13 апреля
19:00
Муниципалитет
«Афинские бродяги»
Стоимость билета – 2 драхмы»
В шесть вечера под муниципалитетом уже стояла очередь из ста с лишним человек. Еще человек восемьдесят пришли к открытию кинозала, которое состоялось в половине седьмого. С таким же воодушевлением был принят и следующий сеанс, который состоялся через неделю, в субботу.
Рассказывая в письме дочерям о новом развлечении, Элени и не пыталась сдержать радость.
«Мы все получаем от кино кучу удовольствия – оно становится самым ярким событием недели. Но не всегда все идет по плану. На прошлой неделе пленка так и не прибыла из Агиос Николаос. Когда стало известно, что сеанс не состоится, люди были так разочарованы, что едва не начался мятеж! Следующие несколько дней все ходили со скучными лицами – как будто в стране случился неурожай. Впрочем, ближе к концу недели люди приободрились, а когда на горизонте показался ваш отец с пленками, всеобщей радости не было конца».
Спустя несколько недель Гиоргис начал привозить из Афин не только последние художественные фильмы. Теперь он доставлял также кинохроники, и это позволило обитателям острова получить более-менее точное представление об обостряющейся на глазах политической обстановке в мире. Несмотря на то что время от времени на Спиналонгу попадала критская еженедельная газета, а иногда можно было поймать по радио выпуск новостей, в целом колонисты понятия не имели о хаосе, в который повергла Европу фашистская Германия. Впрочем, все эти события казались островитянам очень далекими: их больше волновали вопросы, напрямую касающиеся их жизни. Выборы прошли, и теперь все готовились к Пасхе.
В прошлом году этот величайший праздник христианского мира прошел на Спиналонге с меньшим размахом, чем можно было ожидать. За проливом, в Плаке, Пасху всегда отмечали шумно и весело, и хотя церквушка Святого Пантелеймона, расположенная на острове, в праздничные дни также оживлялась, вряд ли стоило ожидать от неизлечимо больных людей, что они, забыв обо всем на свете, с головой окунутся в круговорот празднеств.
Однако в этом году все обстояло иначе: Пападимитриу был настроен очень решительно. День, в который поминали воскрешение Христа, должен был пройти на Спиналонге ничуть не менее пышно, чем в любой другой точке Крита или континентальной части Греции.
Великий пост соблюдался со всей строгостью: многие островитяне сорок дней обходились без мяса и рыбы, а в последнюю неделю также исключили из рациона вино и оливковое масло. К чистому четвергу деревянный крест, установленный в церкви (которая могла вместить сотню человек, хотя в этом случае там было бы тесно, как сельдям в бочке), был убран цветами лимонного дерева, а на улице выстроилась длинная очередь из желающих оплакать Христа и поцеловать его ноги. Как в самой церкви, так и под ее стенами стояла молчаливая толпа верующих. Помимо креста, люди целовали икону Святого Пантелеймона-целителя – пусть даже он вряд ли мог чем-то помочь больным проказой. Большинство колонистов уже успели утратить веру в него, однако благодаря драматической истории своей жизни Святой Пантелеймон был, пожалуй, идеальным покровителем для церкви, расположенной в подобном месте. Этот молодой лекарь времен Римской империи по примеру матери обратился в лоно христианской церкви, что в те времена почти неизбежно означало преследования и даже казнь. Его умение исцелять привлекло внимание властей, и он был арестован, колесован и сварен заживо.
И хотя островитяне весьма скептически относились к целительским способностям святого, на следующий день они все как один присоединились к похоронной процессии Христа. После полудня по улице был торжественно пронесен украшенный цветами гроб, за которым молча шли скорбные верующие.
– У нас было немало возможностей попрактиковаться в таких похоронах, правда? – язвительно заметила Элпида Элени.
Женщины медленно шли в составе процессии из двухсот человек, путь которой лежал вверх по главной улице поселка, а после – по извилистой дороге, ведущей в северную часть острова.
– Правда, – согласилась Элени, – но это немного другое. Через три дня Христос возвратится к жизни…
– Нам это не грозит, – перебил ее Теодорос Макридакис, который шел рядом с ними.
Этот человек всегда был рад ввернуть циничное замечание. Мало кто из островитян по-настоящему верил в воскрешение, но, что ни говори, обещание новой жизни в здоровом, незапятнанном проказой теле не могло не притягивать. Именно оно было смыслом и стержнем всего ритуала: верующие попросту надеялись, что их вера что-то изменит в будущем.
В субботу на острове было тихо: предполагалось, что люди посвятят себя скорби. Но на самом деле все занимались делами. Элени организовала в школе раскрашивание яиц, а остальные женщины пекли пасхальные куличи. Мужчины тем временем кололи и разделывали ягнят, завезенных на остров за несколько недель до Пасхи. Завершив приготовления, люди снова шли в церковь, чтобы украсить ее веточками розмарина и мирра, а также листьями лавра. К концу дня от здания церкви уже исходил горько-сладкий аромат ладана, а в воздухе витало всеобщее ожидание чего-то.
Элени стояла за порогом переполненной церкви. Люди молчали, напрягая слух: всем хотелось услышать, что говорит священник. Вначале этот шепот был настолько тихим, что его можно было принять за шелест листвы, но постепенно он стал различим, заполнил здание и даже вырвался наружу. Свечи, которые горели в церкви, были затушены, и мир под безлунным и беззвездным небом погрузился в темноту. Некоторое время Элени не ощущала ничего, кроме тяжелого запаха топленого свечного сала, который стоял в воздухе.
В полночь, когда через пролив долетел звон колокола церкви Плаки, священник отец Казакос зажег единственную свечу.
– Подходите, берите свет! – скомандовал он и начал читать молитву. Колонисты по одному подходили к нему со свечками в руках. Когда свечи загорались, они передавали пламя соседям, и уже спустя минуту церковь превратилась в море мерцающих огоньков – тьма сменилась светом.
Отец Казакос, добродушный, плотный бородатый мужчина, любящий пожить всласть – многие даже сомневались, что он соблюдает великий пост, – принялся читать Евангелие. Отрывок был знаком многим, и губы почти всех пожилых островитян зашевелились с впечатляющим единодушием.