Раскаты грома (И грянул гром) (Другой перевод)

На углу Шон пустил лошадь шагом, растягивая последние минуты ожидания... но вот они остановились перед белой плетеной изгородью, окружающей дом.
Аккуратный, зеленый сад, яркие клумбы маргариток и голубых азалий. Дом увеличили, к тыльной стороне пристроена новая комната; все сверкает свежей белой штукатуркой. На воротах вывеска золотом по зеленому полю: «Maison [  6] Ады. Портниха высокого класса».
Шон улыбнулся.
– Старушка нахваталась выражений.
Потом сказал Дирку:
– Жди здесь!
Сам он спрыгнул с лошади, передал повод Дирку и прошел в ворота. У дверей остановился, поправил шейный платок. Оглядел свой новый костюм и сапоги – все куплено в Питермарицбурге, – смахнул с обуви пыль, пригладил подстриженную бороду, подкрутил усы и постучался.
Ему открыла молодая женщина. Шон ее не узнал. Но девушка откликнулась на его появление мгновенно: зарумянилась, попыталась поправить волосы, не привлекая внимания к тому, что они в беспорядке, и убрать из рук шитье – короче говоря, проявила все признаки смущения незамужней молодой женщины, которая неожиданно оказалась в обществе рослого, хорошо одетого и привлекательного мужчины. Но, поглядев на ее лицо с уродливым лиловым шрамом, Шон почувствовал жалость.
Он приподнял шляпу.
– Дома ли миссис Кортни?
– Она в мастерской, сэр. Как ей сказать, кто пришел?
– Ничего не говорите – это сюрприз.
Шон улыбнулся, и девушка подняла руки к щекам, пытаясь скрыть свое уродство.
– Не угодно ли войти, сэр?
Она стыдливо отвернулась.
– Кто там, Мэри?
Шон вздрогнул, услышав этот голос из глубины дома. Голос ничуть не изменился, и прошедших лет как не бывало.
– Джентльмен, тетя Ада. Он хочет вас видеть.
– Сейчас приду. Пригласи его сесть и принеси нам кофе, Мэри.
Мэри с облегчением исчезла. Шон в одиночестве стоял в маленькой гостиной, держа в больших загорелых руках шляпу и глядя на дагерротип над камином – фотографию Уэйта Кортни. Хотя он этого не сознавал, лицо на снимке было почти его собственным – те же глаза под густыми черными бровями, тот же высокомерный рот, даже тот же упрямый подбородок под густой бородой лопатой и тот же крупный, крючковатый нос Кортни.
Дверь мастерской растворилась, и Шон быстро повернулся на звук. Улыбаясь, вошла Ада Кортни, но, когда она увидела Шона, улыбка застыла на ее губах – Ада побледнела. Она неуверенно поднесла руку к горлу и слабо охнула.
– Боже! – прошептала она.
– Ма. – Шон неловко переступил с ноги на ногу. – Здравствуй, ма. Рад тебя видеть.
– Шон. – Краска вернулась на ее щеки. – Мне на мгновение показалось... ты стал вылитый отец. О Шон!
И она кинулась к нему. Он швырнул шляпу на диван и подхватил мачеху за талию.
– Я ждала тебя. Я знала, что ты придешь.
Шон поднял ее и с радостью и смехом поцеловал, она тоже смеялась.
– Пусти-ка, – сказала наконец Ада задыхаясь и, когда Шон послушался, схватилась за него.
– Я знала, что ты вернешься. Вначале в газетах много о тебе писали, да и люди рассказывали... но в последние три года не было слышно ничего, совсем ничего.
– Прости.
Шон слегка охладился.
– Гадкий мальчишка! – Она дрожала от волнения, волосы выбились из тугого пучка, и прядь свесилась ей на щеку. – Ах, как хорошо, что ты вернулся.
Неожиданно она заплакала.
– Не надо, ма. Пожалуйста, не надо.
Он никогда раньше не видел, как она плачет.
– Это просто... просто от неожиданности... – Она нетерпеливо смахнула слезы. – Все в порядке.
Шон отчаянно пытался чем-нибудь отвлечь ее.
– Эй! – с облегчением воскликнул он. – У меня есть для тебя еще один сюрприз.
– Позже, – ответила она. – Не все сразу.
– Да он не станет ждать.
Шон провел мачеху к двери и вывел на веранду, обнимая рукой за плечи.
– Дирк, – крикнул он. – Иди сюда.
И почувствовал, как она застыла, глядя на входящего в ворота Дирка.
– Это твоя бабушка, – представил Шон.
– А почему она плачет?
Дирк разглядывал Аду с нескрываемым любопытством.
Позже они сидели за столом в кухне, а Ада и Мэри громоздили перед ними горы еды. Ада Кортни всегда считала, что первым делом мужчину нужно накормить.
Мэри была взволнована почти так же, как Ада – она воспользовалась теми минутами, когда оставалась одна, и теперь была аккуратно причесана и надела яркий новый передник, но пудра, которой она старалась скрыть уродливые шрамы на коже, только привлекала к ним внимание. Из сочувствия Шон старался не смотреть на нее, и Мэри это заметила. Она взялась завоевывать внимание Дирка, ненавязчиво суетясь вокруг него, а Дирк воспринимал это как нечто естественное.
Пока они ели, Шон коротко рассказывал Аде, как провел те годы, пока отсутствовал, смягчив описание обстоятельств смерти матери Дирка и не распространяясь о том, чем не мог гордиться.
Наконец он закончил:
– И вот мы дома.
– Моряк из морей вернулся домой, и охотник с гор вернулся домой... [  7] Дирк, не набивай так рот и держи его закрытым, когда жуешь. Вы надолго к нам? Мэри, посмотри, не осталось ли слоек в миске – Дирк еще не наелся.
– Он переест и заболеет. Не знаю. Ненадолго – ведь идет война.
– Собираешься участвовать?
– Да.
– О Шон! Неужели это обязательно?
Она знает, что иначе нельзя. Выбирая в коробке сигару, Шон впервые за все время внимательно взглянул на мачеху. Есть седина (почти столько же, сколько черных волос); виски совсем белые, и кожа утратила свежесть молодости, высохла, так что возле уголков глаз появились морщинки; кожа на руках плотно натянута, выпирают костяшки пальцев и синие вены.
Вдобавок Ада пополнела, грудь у нее полная и круглая, не два холма, а ровный валик...
Но прочих ее качеств, хорошо памятных ему, казалось, не только не убавилось, но даже прибыло – спокойного самообладания, проявляющегося в неподвижности рук и тела и смягчавшегося весельем в уголках рта; в глубине глаз – сочувствия и понимания всего, на что они смотрели. А пуще всего – неуловимой ауры доброты: он снова почувствовал, что за этими глазами не может таиться ничто разрушительное.
Шон раскурил сигару и заговорил сквозь дым, скрывавший его лицо:
– Да, ма, я должен идти.
И Ада, чей муж тоже ушел на войну и не вернулся с нее, не смогла утаить в глазах печаль.
– Да, вероятно, должен. Гарри уже ушел – и Майкл просился вместе с ним.
– Майкл? – переспросил Шон.
– Сын Гарри. Он родился вскоре после... после твоего отъезда из Ледибурга. Этой зимой ему исполнится восемнадцать.
– Какой он? – нетерпеливо спросил Шон. «Майкл, вот как назвали моего сына. Моего первенца. Клянусь Господом, это мой первенец, а я даже не знал его имени, пока он не стал почти взрослым».
Ада смотрела на него, и в ее глазах был невысказанный вопрос.
– Мэри, пожалуйста, отведи Дирка в ванную. Постарайся хоть немного отереть ему рот. – Когда они вышли, она ответила на вопрос Шона: – Он высокий мальчик, высокий и стройный. Смуглый, как его мать, но серьезный. Всегда первый в классе. Я его очень люблю. Он часто сюда приходит. – Она немного помолчала, улыбаясь, и добавила: – Шон...
Шон быстро перебил:
– А как Гарри?
Он чувствовал, о чем она собирается спросить.
– Гарри не слишком изменился. Ему не везло. Бедный Гарри, на ферме его преследовали неудачи. Чума рогатого скота уничтожила стада, ему пришлось брать ссуду в банке. – Она поколебалась. – И он много пьет. Не знаю – он никогда не приходит в отель, и я не видела его выпивающим, но по всему так и есть.
– Я отыщу его, когда отправлюсь в Коленсо.
– Тебе нетрудно будет его найти. Гарри – заместитель командира полка, при генерале. На прошлой неделе он из майора стал подполковником и награжден орденом «За выдающиеся заслуги» вдобавок к Кресту Виктории. Он осуществляет связь между имперскими и колониальными войсками.