Именем любви
Массаж лица и шеи, теплые обертывания, маски шоколадные, маски из водорослей, грязевой пилинг, стоун-терапия. Лечение волос маслами и вытяжками из трав. Щадящая завивка. Колорирование в четыре оттенка.
Мягкие муссы, душистые шампуни, расслабляющее гудение фена. Щелканье ножниц Жози, его неспешное мурлыканье под нос… Ни одного зеркала – непременное условие преображения клиентки. Она должна увидеть результат, а не процесс…
В четверг Жози поругался насмерть с Зеной Фасо, но отбил у нее Элли и заперся с ней аж на четыре часа. Шерри воспользовалась отдыхом и сбежала в бар, но там ее настиг Филип.
Он был мрачен и бледен, беспрестанно ломал пальцы, и Шерри не на шутку встревожилась.
– Филип? Что с вами? На вас прямо лица нет.
– Немудрено! Слушайте, это какой-то кошмар. Элли меня избегает. Мне кажется… у нее роман.
– С кем?
– С этим прощелыгой из Лондона.
– С мистером Ладлоу? Уверяю вас, нет. Он адвокат, приехал в Сарасоту по делам. Мисс Шарк прибегает к его услугам – только и всего. Мне показалось, он старается не мешать вам после того вечера…
– Я ясно дал ему понять, чтобы он не подходил к моей жене, но… мне кажется, они встречаются тайно!
– Глупости.
– Нет, не глупости. Она изменилась, Элли. Я ее не узнаю. Правда, мы редко видимся, в основном желаем друг другу доброго утра и доброй ночи, но… что-то в походке. В том, как она говорит по телефону.
– Да что же?
– Она стала более… женственной!
Мысленно Шерри Гейнс издала победный вопль и сплясала ритуальный танец.
– Филип, хотите совет? Отдыхайте и наслаждайтесь. Смотрите фильмы, обедайте, съездите на экскурсию… расслабьтесь.
– Ничего себе – расслабьтесь! Я понимаю, все это одна сплошная фикция, но ведь формально мы молодожены! У нас медовый месяц – а я практически не вижусь с молодой женой.
Шерри прищурилась.
– А разве вы ХОТИТЕ с нею видеться?
– В каком смысле? Разумеется, ведь это просто неприлично…
– К черту приличия. Вы, Филип Форд, хотите проводить время со своей женой?
– Я… ну… да, наверное…
– А она об этом не знает! Она уверена, что вы ее терпеть не можете, что вам неприятно быть с нею, смотреть на нее, выходить с ней на люди. Она прячется от вас, Филип, стараясь оказать вам услугу. Вы были к ней добры на том кошмарном ужине – она пытается быть благодарной, избавляя вас от себя.
– Боже, какая ерунда… Дурочка несчастная, что она выдумала. Шерри! Вы должны мне помочь!
– Всегда пожалуйста. Девиз нашего отеля…
– К черту отель! Вы – единственный человек, единственная женщина, с которой я могу поговорить, не стесняясь и не потея. Что очень, между прочим, странно, потому что вы красавица, а я красавиц всю жизнь боялся, как огня…
– Филип, послушайте меня. Девиз отеля здесь ни при чем, вы и Элли действительно мне симпатичны, и я буду рада помочь. Но не могу же я сама лезть в ваши дела? Если хотите мне довериться – я польщена и постараюсь сделать все, что в моих силах.
– Спасибо! Спасибо… тут вот какое дело… Шерри, расскажите мне, как за вами, женщинами, ухаживают?..
Через полтора часа Филип отпустил Шерри на волю и куда-то уехал, а она потащилась к себе в номер, вымотанная до предела.
Впервые за десять лет Шерилин Гейнс так плотно и глубоко увязла в чужой жизни, так искренне сочувствовала, так конкретно помогала… Все эти годы она училась совершенно другому – быть холодной и отстраненной, одинаково ровной со всеми, не приближаясь ни к кому настолько, чтобы хоть на миг разделить чьи-то сомнения, чью-то боль… Позволить кому-то почувствовать свои сомнения и боль…
Ей казалось, это хорошо. Так лучше, удобнее, с этим проще жить. Никаких привязанностей, никаких сильных чувств. Тяжело пережив разрыв с Джо, она замкнулась в себе, словно Спящая красавица в ожидании чуда, способного пробудить ее к жизни. И чудо пришло – в образе толстой и несуразной, несчастной Элли Морган и ее бестолкового молодого мужа. Помогая двум этим неловким, не умеющим любить людям, Шерри вдруг ощутила, что живет, что все еще молода, что готова любить…
Нет, не так. Она никогда и не переставала любить его, Джо Ладлоу. С самого первого дня – и до дня сегодняшнего.
Шерри с ужасом почувствовала, как по щекам заструились слезы. Она пыталась успокоиться, вытереть их, но слезы все текли и текли, словно в груди растаял какой-то громадный кусок льда, словно рухнули крепости и бастионы, которые она так старательно строила в своей душе на протяжении десяти лет…
Она почти ползла, держась руками за стенку, тихонько поскуливая и всхлипывая. Счастье еще, что на третьем этаже никого не встретишь – середина дня, постояльцы на экскурсиях, персонал на работе.
И, конечно, она просто перепутала двери, потому что думала сейчас про этого дурака Ладлоу – вот и открыла чужую дверь…
Джо как раз собирался выпить чего-нибудь крепкого и неразбавленного, принять душ и пойти прогуляться. Эти четыре дня ему пришлось жить слишком бурной и насыщенной – в профессиональном смысле – жизнью.
Он действительно был профессиональным психологом, но за работу эту брался редко, предпочитая использовать профессиональные навыки в заданиях Китти Шарк или в особо запутанных судебных делах. Здесь же, с Элли Морган, пришлось работать всерьез, как учили, а это не так легко, как думают дилетанты. Мало того что они были вынуждены прятаться по всему отелю, чтобы Филип их не застукал – Элли честно выполняла обещание, данное Шерри, и шла на контакт открыто и охотно. В течение четырех дней она выплеснула на Джо массу своих детских и юношеских обид, комплексов, страхов, в результате он мог гордиться собой – успехи были налицо. Но чего это стоило самому Джо, не знал никто.
Когда вы выбрасываете мусор, у вас в доме становится чисто и свежо, но каково мусорщику? Ведь ему еще предстоит везти весь ваш мусор на помойку… Психолог – тот же мусорщик. Вы выливаете на него ведра своих сомнений, страхов и бед, уходите, просветленно улыбаясь, навстречу новой жизни, а он остается посреди гор душевного мусора. Надолго. Один.
Разумеется, его учили закрываться и освобождаться, без этого все психологи оканчивали бы свою карьеру в тихой комнате, обитой войлоком. Однако Элли Морган требовался ускоренный курс – и настоящее, искреннее сопереживание. Это, знаете ли, выматывает.
Джо налил себе виски и пошел к двери, чтобы запереть ее на ключ. Хватит с него визитов на ближайшие два часа! Нету дома никого!
Когда он протянул руку к ключу, дверь открылась, и на руки Джо буквально упала Шерри Гейнс, зареванная и тихо подвывающая из последних, судя по всему, сил.
«НА СВЕТЕ СТО ДОРОГ, НО ЛИШЬ ОДНА – ТВОЯ…»
Он вдруг перепугался до дрожи в руках, до похолодения всех конечностей. Подхватил ее на руки, внес в комнату, суетливо обежал по периметру – и опустил в кресло, торопливо сунул в холодные, дрожащие руки бокал с виски, сам упал перед Шерри на колени и стал заглядывать ей в глаза.
– Что?! Что случилось?! Шерри, девочка моя, кто тебя обидел? Господи, да что ж это… тебя ударили? Оскорбил кто-то? Скажи кто, я убью его! Я прямо сейчас пойду и придушу этого идиота. Или идиотку, мне все равно. Шерри… ну не молчи ты! Вернее молчи, не реви. Что случилось?
– Джо… я… я сама… Джо-о-о-а-а-а!!!
– Ой батюшки, как там надо-то… пощечину дать… водой побрызгать…
– Не на-а-ада-а-а!!!
– Шерри, ну перестань! Я здесь, я вот он, хочешь – стукни меня, тебе легче будет. Набери воздуху и скажи самое главное…
– Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ!!!
Джо не удержался и сел на пол, глядя на Шерри совершенно безумными глазами. А она внезапно перестала плакать, вытерла нос и глаза сначала одним рукавом, потом другим и выпалила:
– Я сама себя обидела, понял?! Я! Сама! Десять лет кормила свою обиду, собственной кровью кормила. Лелеяла ее. Сама себя убедила, что весь мир против меня, а мужики – сволочи. Отец умер – я даже на похороны не поехала. Тебя всю жизнь проклинала.