Птица не упадет
Уилбур Смит
Птица не упадет
Эту книгу я посвящаю своей жене Мохинисо. Прекрасная, любящая, верная и преданная, ты единственная в мире.
Тучи цвета старого кровоподтека, низко нависшие над полем боя, тяжело и величественно двигались в сторону немецких траншей. Бригадный генерал Шон Кортни провел во Франции всего четыре зимы, но уже научился предсказывать погоду почти так же точно, как в родной Африке. Навыки фермера и скотовода никуда не исчезли.
— Вечером пойдет снег, — сказал Шон, и лейтенант Ник ван дер Хеевер, его адъютант, оглянулся через плечо.
— Я бы не удивился, сэр.
Ван дер Хеевер был плотного сложения. Кроме ружья и обязательного снаряжения, он нес на плече брезентовую сумку, потому что генерал Кортни собирался отобедать в офицерской столовой второго батальона. В данный момент полковник и офицеры этого подразделения знать не знали о выпавшей им чести, и Шон злорадно улыбнулся, представив себе, какую реакцию вызовет его неожиданный визит. Это потрясение отчасти могло компенсировать то, что они несли в сумке: полудюжина бутылок вина и гусь.
Шон прекрасно знал, что офицеров смущают его неуставное поведение и привычка внезапно и без сопровождения штаба появляться на переднем крае. Неделю назад он подслушал разговор майора и капитана по полевому телефону.
— Старый ублюдок думает, что он все еще на войне с бурами.
— Неужели вы не можете посадить его в клетку при штабе?
— Как посадить в клетку слона?
— Ну, в следующий раз хоть предупреди нас.
Шагая за своим адъютантом, Шон снова улыбнулся. Полы его шинели хлопали по ногам в крагах; под каской в форме супницы был повязан теплый шелковый шарф. Доски под ногами генерала проседали, и грязь булькала и выступала между ними.
Эта часть передовой Шону была незнакома — бригада переместилась сюда всего неделю назад, — но зловоние было тем же, что и везде. Тяжелый дух сырой земли, смешанный с вонью гниющей плоти и испражнений, застарелый запах сгоревшего бездымного пороха и взрывчатки.
Шон принюхался и с отвращением сплюнул. Он знал, что через час привыкнет и перестанет замечать этот смрад, но сейчас он встал колом в горле, как застывший жир. Генерал снова посмотрел на небо и нахмурился. Либо ветер слегка изменил направление, либо люди в этом лабиринте траншей свернули не туда: облака катились не в том направлении, куда им следовало двигаться согласно карте, которую Шон держал в руке.
— Ник?
— Сэр?
— Вы не заблудились?
Шон увидел, что молодой младший офицер неуверенно оглянулся. По крайней мере с четверть мили траншей были пусты, спутники не встретили среди высоких земляных стен ни одного человека.
— Нам надо осмотреться, Ник.
— Есть, сэр.
Ван дер Хеевер устремил взгляд вдоль траншеи и нашел то, что искал. На следующем перекрестке к стене была приставлена деревянная лестница. Она доходила до самого бруствера из мешков с песком. Лейтенант направился к ней.
— Осторожней, Ник! — крикнул ему вслед Шон.
— Все в порядке, сэр, — ответил молодой человек и прислонил ружье к стене у лестницы.
Шон считал, что они еще в трех-четырех сотнях ярдов от передовой.
Быстро темнело. Из-за густых облаков все вокруг приобрело слегка лиловый оттенок. В такую погоду попасть в цель трудно, к тому же Шон знал, что ван дер Хеевер опытный солдат: он выглянет из-за бруствера быстро, как мангуст из норы.
Шон смотрел, как адъютант на самом верху прижался к стене, на мгновение высунулся и тут же убрал голову.
— Холм слева от нас, но слишком далеко, — сообщил он.
Ник имел в виду низкое круглое возвышение, поднимавшееся всего на сто пятьдесят футов над однообразной равниной, почти лишенной ориентиров.
Когда-то холм был покрыт лесом, но сейчас там торчали лишь обломанные стволы высотой по пояс, а склоны были изрыты воронками от разрывов.
— Далеко ли ферма? — спросил Шон, по-прежнему глядя наверх.
Упомянутый дом в самом центре батальонного сектора представлял собой прямоугольное строение без крыши, с обвалившимися стенами, и обычно служил пристрелочным ориентиром для артиллерии, пехоты и самолетов.
— Посмотрю еще раз. — И ван дер Хеевер высунулся над бруствером.
Из маузера стреляют с очень характерным звуком, высоким и зловещим; этот звук Шон слышал так часто, что мог определить по нему расстояние и направление.
Одиночный выстрел с пятисот ярдов, почти прямо впереди.
Голова ван дер Хеевера дернулась назад, словно от сильного удара, и его металлическая каска уподобилась гонгу. Подбородочный ремень лопнул, каска высоко взлетела в воздух, упала на доски на дне траншеи и откатилась в лужу серой грязи.
Еще мгновение руки ван дер Хеевера оставались на верхней перекладине лестницы, потом пальцы, лишившись команд мозга, разжались, и лейтенант рухнул на дно траншеи; полы его шинели разлетелись при падении.
Шон стоял как вкопанный — ему не верилось, что в Ника попали, но, как военный и охотник, он со страхом и благоговением оценил этот единственный выстрел.
Что за виртуоз? Пятьсот ярдов при тусклом свете; один короткий взгляд на высунувшегося на мгновение Ника; три секунды на то, чтобы установить прицел и выстрелить во вновь показавшуюся голову. Немец, сделавший это, либо превосходный снайпер с рефлексами леопарда, либо самый удачливый солдат на всем Западном фронте.
Эта мысль промелькнула мгновенно. Генерал тяжело шагнул вперед и склонился над своим офицером. Шон просунул руку ему под плечи, перевернул и почувствовал, как что-то холодное сжимает грудь.
Пуля вошла в висок и вышла за противоположным ухом.
Шон положил прострелянную голову к себе на колени, снял свою каску и принялся разматывать шелковый шарф. Он ощутил пустоту утраты.
Шон медленно обернул голову молодого человека шарфом, и сквозь тонкую ткань сразу просочилась кровь.
Бесполезный жест, но он помог занять руки и отогнать ощущение беспомощности.
Хмурый Шон, сгорбившись, сидел на грязных досках, держа на коленях голову мальчишки. Благодаря густым, темным, жестким, с седыми прядками, волосам, блестевшим на морозном воздухе, Шон казался большеголовым. Короткая густая борода тоже с проседью, большой нос с горбинкой свернут на сторону и кажется сломанным.
Только черные дуги бровей гладкие, ровные, а глаза ясные и кобальтово-синие — глаза молодого человека, спокойного и внимательного.
Шон Кортни сидел так долго, потом вздохнул и опустил голову убитого на землю.
Встал, взвалил на плечо сумку и двинулся дальше по траншее.
* * *За пять минут до полуночи полковник, командир второго батальона, пригнувшись, прошел через завешанный одеялами вход в столовую и, распрямившись, рукой в перчатке принялся стряхивать снег с плеч.
Полугодом ранее столовая была немецким блиндажом, и теперь второму батальону завидовала вся бригада. Блиндаж глубиной в тридцать футов был недоступен даже для самого тяжелого артиллерийского снаряда. Пол был выстлан прочными бревнами, стены обиты панелями для защиты от холода и сырости.
У дальней стены приветливо светилась пузатая печь.
Вокруг нее на принесенных отовсюду стульях сидели с полдюжины офицеров.
Но полковник смотрел только на мощные плечи генерала, занимавшего самый большой и удобный стул у самой печи. Полковник сбросил шинель и торопливо пошел через блиндаж.
— Генерал, прошу прощения. Знай я, что вы придете, я бы отложил обход.
Шон Кортни усмехнулся, тяжело встал и пожал полковнику руку.
— Я так и подумал, Чарлз. Ваши офицеры развлекли меня, и мы оставили вам кусок гуся.
Полковник оглядел кружок и нахмурился, заметив раскрасневшиеся щеки и блестящие глаза некоторых молодых офицеров. Надо предупредить их, что глупо пытаться пить наравне с генералом: старик крепок как скала. Глаза у Шона были как штыки, но Чарлз достаточно хорошо знал его, чтобы понять — в животе у генерала кварта вина и он чем-то встревожен. Потом он вспомнил.