Уроки соблазна

И почему ей показалось, что обучаться у Колина искусству быть роковой женщиной может стать самым трудным делом в ее жизни?
Уже подростком она знала, что красива. Об этом свидетельствовала реакция мальчишек в школе и даже некоторых мужчин, когда она входила в комнату или проходила мимо по улице.
Только отец был равнодушен к ее красоте. Более того, он старался держаться с ней холоднее, чем с другими сестрами, хотя вряд ли кто-нибудь, кроме нее, замечал это. Иногда она пыталась убедить себя в том, что это только ее воображение. С какой стати ему было относиться к ней хуже, чем к Тесс или Кит? В этом не было никакого смысла. Но в глубине сердца она чувствовала, что не ошибается.
Отец не хранил маминых фотографий и не позволял говорить о ней в своем присутствии. Но однажды дядя Уильям достал старое фото потрясающе красивой молодой женщины и сказал ей и ее сестрам, что это их мама. Изучив фотографию, Джилл обнаружила, что ей досталась классическая красота матери. И еще она поняла, что, быть может, плохое отношение к ней отца объясняется ее сходством с матерью. Ей всегда казалось, что отец так и не простил маме автомобильную катастрофу, которая унесла ее жизнь.
Отец был единственным мужчиной, в чьем одобрении она нуждалась. Как любой ребенок, нуждающийся в любви, она делала все, чтобы отец был доволен ее успехами. А поскольку такое было возможно, только если это были успехи в учебе или упорной работе, она рано научилась игнорировать свою внешность. Однако ей так и не удалось добиться его любви.
Он умер много лет назад. В завещании было сказано, что, пока она и ее сестры не достигнут того уровня благосостояния, который он считал достаточным, они не получат свои доли в компании. Властное присутствие отца ощущалось и после его смерти. Джилл все еще жила так, как он ее учил. Не потому, что это был единственный способ выжить, просто она не знала другого.
Чтобы оградить себя от страданий, она научилась быть самодостаточной, эмоционально дистанцироваться от других людей, насколько это возможно. Джилл не выносила, когда к ней прикасались. Неудивительно, что перспектива обучения искусству соблазнять мужчину вызывала у нее нервную реакцию.
— Джилл? — Колин помахал рукой перед ее глазами.
— Что?
— Мы приехали.
— О. — Она оглянулась, обнаружила, что они уже припарковались, и автоматически потянулась к ручке.
— Джилл!
Проклятье. Джилл нетерпеливо ждала, пока Колин подойдет, откроет дверцу и протянет ей руку. Она оперлась на нее, позволив ему помочь ей выйти из машины, но это ее взбесило.
— Скажи мне вот что. Неужели мужское «я» в самом деле страдает, если девушка на свидании сама откроет дверцу машины?
Он улыбнулся.
— Мужское «я» — очень хрупкая вещь, Джилл.
— Не верю. Спорим, что твое «я» вовсе не хрупкое. И я уверена — то же можно сказать и о Десе.
Он повел ее к клубу.
— Скажем так, мужчине, который по-настоящему ценит и уважает женщин, приятно помогать им в таких, к примеру, мелочах, как открывание дверцы. И обычно женщина чувствует себя в таких случаях польщенной, благодарной мужчине.
Ей это никогда не приходило в голову. И потому возразить было нечего.
Когда они вышли на тротуар, он взял под руку. Она с трудом удержалась, чтобы не оттолкнуть его и не выдернуть руку. До сих пор ей не приходилось идти с мужчиной под руку. А ведь большинство пар ходят именно так, подумала она. Странно, у нее никогда не было пары.
Этот район назывался Дип-Эллиум, он находился в конце Элм-стрит, недалеко от входа в Фэа-парк. Дип-Эллиум приобрел известность в двадцатых-тридцатых годах благодаря расположенным здесь многочисленным блюз-клубам. Все великие блюзмены приезжали сюда играть. С того времени район сильно изменился, но ауру необычности сохранил.
Раньше здесь были обширные пустыри да кое-где склады. Заброшенная местность в трех кварталах от центра Далласа. Сегодня склады исчезли, а на их месте возникли современные здания, населенные людьми, которые намеревались получать от жизни максимум удовольствий.
Впрочем, главная улица сохранила свой прежний облик. В расположенных на ней клубах рождались новые музыкальные стили, загорались новые звезды. Осталось и несколько магазинов из тех, что были открыты в пятидесятые годы. В других помещениях поселились выставочные галереи, ювелирные мастерские, изысканные бутики, рестораны, кафе и многое другое.
Крепко держа Джилл за руку, Колин маневрировал между людьми, которые болтали друг с другом, смеялись, не замечая того, что мешают проходу.
Почти на всех здесь были татуировки, кольца в носу, на бровях, на языке, на пупке, а то и во всех этих местах сразу. Прически тоже поражали. От голого черепа до пышного облака волос на голове. Волосы всех цветов радуги, от красного и оранжевого до голубого и золотого. Но, слава богу, были тут и нормальные люди, даже пожилые пары, выходящие из ресторанов и кофеен.
Колин взглянул на выражение ее лица и рассмеялся:
— Весело, правда?
— Ты здесь часто бываешь?
— Да нет, не очень. Но когда тут есть что-нибудь интересное, а это случается, я стараюсь приехать. Разве у тебя нет здесь пары старых перестроенных складов?
Она кивнула:
— Я купила сколько смогла, но никогда не бывала здесь ночью.
— Может, после сегодняшнего вечера, ты еще вернешься сюда ночью.
Они подошли к черной двери. Колин открыл ее, и Джилл услышала музыку. Она заколебалась, потому что внутри было очень темно, но Колин, крепко держа ее за руку, решительно направился внутрь.
Войдя, он остановился поговорить с крупным мужчиной, который подошел поздороваться с ними. Похоже, это был его старый друг. Пока они говорили, глаза Джилл привыкли к темноте, и она обнаружила сцену.
Молодой светлокожий тощий парень играл на гитаре. Чуть позади него сидел на стуле мужчина постарше, негр, и тоже играл на гитаре. Еще там были барабанщик, саксофонист и пианист, но в них не было особой нужды, потому что гитаристы вели музыкальный диалог только между собой. Они играли разные партии, подхватывая мелодии друг друга так, словно умели читать мысли, их гитары говорили между собой на особом языке, который в той или иной степени был понятен всем присутствующим. Джилл не слишком разбиралась в музыке, но даже она поняла, что играли гитаристы потрясающе.
Она почувствовала, как шаль соскользнула с ее плеч. Колин снял ее и указал Джилл, куда им идти.
Прожекторы рисовали голубые дорожки на стенах и потолке. В неоновом свете были видны огромные черно-белые фотографии легендарных блюзменов с их неизменными гитарами. Она узнала Роберта Джонсона, Мадди Уотерза, Хоулина Вольфа, а также Билли Холлидея, Бесси Смит и других мастеров.
Еще там были фотографии пожилых темнокожих музыкантов, сидящих в креслах-качалках на открытых верандах с гитарами в руках. У этих людей, судя по всему, не было денег на стекло для веранды, зато, благодаря музыке, они обрели мир в душе. На других фотографиях темнокожие люди работали на хлопчатнике, собирали хлопок в заплечные сумки. Между фотографиями висели большие плакаты с простыми надписями, такими, например, как «Рождение блюза».
Колин провел ее к дивану, обитому темно-синей кожей. Они сели рядом. Она напряглась, ощутив его близость.
Музыка была громкой, но не настолько, чтобы это мешало ее слушать. Колин прошептал ей на ухо:
— Пожалуйста, чуточку подвинься.
Она кивком указала на диван напротив:
— Почему бы тебе не сесть туда?
Он покачал головой и улыбнулся подошедшей официантке. Джилл пришлось прижаться к стене, но это не помогло — все равно они сидели, тесно прижавшись друг к другу.
У светловолосой официантки карточка с именем «Мэгги» была приколота к блузке, обтягивающей большую грудь. Колин полностью завладел ее вниманием. Но Джилл все-таки удалось заказать себе бокал белого вина. Колин заказал пиво.
Когда Мэгги исчезла, Колин положил руку на спинку дивана за головой Джилл.
— Ну как тебе это местечко? — спросил он, снова прижавшись губами к ее уху. Его дыхание обжигало ей кожу.