Вовка-центровой

Чайник уже гудел на плитке. Вовка выжимал еще горячее белье и складывал его в таз, из которого потом мать будет его доставать и отстирывать на стиральной доске. Мишка схватил жестяную банку в коридоре и саперную лопатку, убежал с воплями в палисадник копать червей.
Отец тем временем заварил сухарницу, их любимое блюдо. Полпакета черных сухарей с небольшими вкраплениями единичных белых сухариков было щедро посыпано солью, мелко нарезанным луком, это все он залил бурлящим кипятком и удобрил двумя столовыми ложками постного масла.
Мишка, зашедший через двадцать минут, восторженно взвизгнул:
— Ура-а, тюрю будем есть!
— Тише, — угрожающе сказал батя, — сейчас мать разбудишь, получишь по башке!
Они сели за стол и в три ложки в мгновение ока подъели всю сухарницу из большой жестяной миски. Потом был кирпично-красный чай с отколотыми кусочками кускового сахара вприкуску, и затем рыбаки, накинув куртки, отправились к реке. По широкой тропе таких рыбаков двигалось немало. Они тихо беседовали между собой, старательно избегая темы рыбной ловли. Когда пришли к реке, то солнце уже освещало берег. Другая же сторона была еще в тени.
Старая плоскодонка лежала, затопленная в воде. Отец напрягся, мышцы на руках вздулись буграми, и он с хеканьем за цепь вытащил лодку, заполненную водой, на берег. Потом они повернули ее на бок и смотрели, как оттуда выливается вода, вместе с мальками и прочей живностью.
— Батя, — спросил Вовка, — а почему у нас лодка затоплена в воде?
Тот с недоумением посмотрел на сына.
— Ох, я все забываю, что ты не помнишь ни черта, — ругнулся он. — Да все руки, понимаешь, не доходят высушить, а потом проконопатить и просмолить. А так по крайней мере, если и течет, то самую малость.
«М-да, — подумал Вовка, — вот еще у меня одна задачка появилась». — Рыбалку он любил не меньше, чем его новый отец.
Из прибрежных кустов были извлечены весла, две доски и камень с веревкой, какие-то глиняные шары. Со скрежетом открылся замок на цепи. И через несколько минут лодка была уже на воде.
— Вовка, Мишка, давайте на весла и на наше место гребите, — сказал отец и уселся на заднее сиденье, отчего нос лодки немедленно задрался вверх.
Парни налегли на весла и медленно двинулись вверх по течению. Двигались они недолго, до большого затона, и по указанию отца встали как раз в том месте, где течение реки встречалось с медленной водой затона, образуя заметную струю с мелкими водоворотами.
Тем временем, пока они пыхтели на веслах, отец разбирал удилища.
Когда встали на якорь и течение развернуло лодку, батя вручил им удочки. Длинные сухие ореховые удилища были в общем неплохи. Но вот все остальное… Толстая, пожелтевшая леска, наверно с полмиллиметра, конечно, никаких катушек, ржавые крючки и поплавок из пробок, через который продернута леска и заткнута спичкой. Грузила были сделаны из свинцовой ленточки, обернутой вокруг лески и закушенной зубами.
«М-да, — скептически подумал Вовка, — и кто на это, интересно, клюнет?»
В это время на дно с плеском и шумом ушел первый глиняный шар, за ним второй.
— Ну, всё, — с удовлетворением сказал отец, — теперь ловим.
— А что там, в шарах? — спросил Вовка брата.
— Ох, Вовка, трудно с тобой, — вздохнул тот, — мы же сами ракушки собирали и камнями молотили, чтобы потом с глиной смешать. Батя все говорит, что на тухлятину сом придет.
Но сомов пока не было, зато крупная густера начала хватать наживку не раздумывая, и вскоре на дне лодки уже заметно отсвечивало серебром. В очередной заброс Вовкин поплавок ушел под воду, и он подсек что-то приличней, чем густера. Минута борьбы — и на поверхности блеснул желтизной большой лещ.
Отец закричал:
— Осторожней, не поднимай!
Но Вовка и не собирался этого делать. Он аккуратно подвел рыбину к лодке, и та моментально попала в стальные пальцы бати, который не возил с собой подсачок.
За таким клевом время шло незаметно, но солнце поднималось, и рыба клевала все реже.
Было поймано еще три крупных голавля, но леща, такого, как у Вовки, больше не было.
Наконец был отдан приказ поднять якорь, и лодку медленно понесло течением туда, откуда она пришла три часа назад. Вовка, подправляя веслами путь, размышлял: «Интересно, сколько рыбы можно будет поймать, если заиметь нормальные снасти?»
На берегу они переложили всю рыбу в мешок. Вновь затопили лодку и с осознанием хорошо сделанного дела пошли домой.
Батя был доволен и, пыхтя самокруткой, по дороге разглагольствовал, что давно так не отдыхал. И что теперь густеры навялит прилично, а уж лещ с голавлями пойдут сегодня на сковородку. Все равно хранить негде.
Когда они пришли домой, мама уже заканчивала стирку, на улице в тачке лежала оцинкованная ванна и белье в тазах. Сама мама сидела на кухне и сплетничала с соседкой. Увидев рыбаков, та льстиво начала расспрашивать:
— Лександрыч, я смотрю, удачно вы порыбалили, мешок-то эвон какой несете, рыбки мне на бедность не подкинешь?
Батя сморщился, но сунул руку в мешок и, вытащив одного из голавлей, сунул в руки настырной бабе. Та рассыпалась в благодарностях и выскочила за дверь.
Когда дверь за ней закрылась, он с недоумением сказал:
— И ведь как узнает, что с рыбой мы сегодня? Вот в прошлый раз не поймали ничего, и этой профурой тут и не пахло.
— Ой, ладно, Паша, не обеднеешь ты от одной головы, помогать соседям надо, — наставительно сказала мама.
— Ага, обеднеть не обеднею, только она к нам как на работу сюда ходит, — уже спокойнее сказал Павел Александрович.
На этом беседа закончилась. Отец подхватил тяжелую тачку и отправился на колонку вместе с женой. А братьям осталось задание засолить всю рыбью мелочь и приготовить остальное к жарке. Они занимались этим на улице, и скоро около Мишки собралось несколько пареньков, которые о чем-то с ним шушукались. Когда они убежали дальше, по своим мальчишечьим делам, Мишка сказал:
— Вовка, слышь, ребята рассказали, что сегодня с утра почти всех парней с родителями домой отпустили. Оставили только Сашку Плесковского и Славку Свистунова, говорят, их судить будут. Ну и правильно, ишь чего придумали, в самого Сталина стрелять, — добавил он с ожесточением. — Если бы не Сталин, нас бы всех фашисты убили, а они сволочи, так им и надо, — завершил он свою краткую речь.
Его брат, в этот момент заливавший солевым раствором рыбу, согласно кивнул головой. Хотя, в отличие от Мишки, он так категорично не считал, ведь когда ребята вешали эту газету на стену, они не размышляли, кто там изображен, а просто думали, что это удобная мишень, и если бы у них был выбор, то, скорее всего, на стене висело другое изображение.
— Вовка, пойдешь сегодня на танцплощадку? — неожиданно спросил Мишка. — Ты ведь все время со Славкой туда ходил.
— Я что, на танцы ходил? — удивился тот.
— Конечно, ты этим летом все время с ним шлялся. Хотя пацаны говорили, что вы только рядом ошивались, а на саму площадку не заходили.
— Мишка, ты же знаешь, что я не помню ничего, ты все, что хочешь, сейчас можешь насочинять.
— И ничего я не сочиняю, — протянул тот обиженно. — Мне Жека рассказывал, что вы со Славкой только стояли и рты раскрывали.
— Понятно, — сказал Вовка, — не, Миха, на танцплощадку я не пойду, что-то нет желания.
— Конечно, я так и думал, — вздохнул младший, — с тех пор, как тебя молния треснула, ты здорово изменился. Мама тут папке сказала, что ты резко повзрослел и тебя просто не узнать. Когда поняла, что это ты розетку прикрутил, так бате сразу фитиль вставила. Она-то сначала думала, это батя постарался. Ну ладно, если ты не хочешь на танцы идти, может, пойдем к Кияновым, где на углу дрова лежат, вечером все там собираются, а ты гитару возьмешь.
«Конечно, — подумал старший брат, — хочет прильнуть к славе гитариста, и песни там придется петь соответствующие».
— Мишка, ты же сам только сказал, что все мои одноклассники на танцплощадку пойдут, так мне что, с мелкотой твоей сидеть?