Инкарцерон

Из-за комка в горле он не мог продолжать.
— Да, я никогда не была так одинока, — отозвалась она, старательно избегая смотреть на него. — У меня есть муж. Есть дети.
Он сглотнул. Гнев, прозвучавший в словах Маэстры, пробил брешь в его жалости к самому себе. Кажется, она тоже пыталась воздействовать на него. Прикусив губу, он убрал волосы с глаз. В них стояли слезы, но Финну было все равно.
— Тебе повезло, Маэстра. У меня никогда никого не было, кроме Узилища с его каменным сердцем. Постепенно я осознавал, что оно — вокруг, повсюду, а я — всего лишь крохотное создание, проглоченное им и обреченное жить внутри него. Я был его порождением, а оно моим отцом, невообразимо, непостижимо огромным. И вот когда я уверился в своем открытии окончательно и стоял как громом пораженный, вдруг отворилась дверь…
— Так там была дверь! — В ее голосе явственно слышался сарказм.
— Да, с самого начала. Маленькая, совершенно незаметная на серой стене. Долгое время — наверное, не один час, — я только смотрел на этот темный прямоугольник, страшась того, что могло проникнуть через него в мою камеру. Оттуда доносились слабые звуки и запахи. Наконец я собрал все свое мужество, подполз к выходу и выглянул наружу. — Чувствуя на себе ее взгляд, Финн крепко сжал ладони в замок и твердо продолжал: — За дверью не оказалось ничего, кроме освещенного сверху туннеля. Он тянулся в обе стороны, насколько хватало глаз, теряясь в бесконечности — ни конца, ни края, сплошь гладкие белые стены. Кое-как поднявшись…
— Значит, к тому времени ты уже мог ходить?
— Еле-еле. Я ведь был очень слаб.
Маэстра улыбнулась одними губами. Он торопливо вернулся к своему рассказу:
— Я брел по туннелю, пока держали ноги, но он все так же шел прямо, и каждый новый отрезок пути ничем не отличался от предыдущего. Потом огни погасли, и только Глаза Инкарцерона светились в темноте. Когда один оставался за спиной, впереди загорался новый, и на душе у меня становилось спокойнее — я был так глуп, что видел в этом заботу Узилища обо мне, думал, что оно направляет меня в какое-то безопасное место. Заснул я там, где упал. Когда огни зажглись, прямо у моей головы стояла тарелка с чем-то белым и безвкусным. Поев, я отправился дальше. На третий день я начал все больше и больше подозревать, что топчусь на месте, что сам коридор движется, убегает назад, и я так и буду идти по нему, словно внутри огромного, кошмарного колеса. В отчаянии я бросился на стену и замолотил кулаками по камням. Внезапно она раскрылась, и я упал в темноту.
Он надолго замолчал.
— И сразу очутился здесь? — прервала паузу Маэстра.
Чувствовалось, что рассказ произвел на женщину впечатление.
Финн пожал плечами:
— Когда я пришел в себя, я лежал лицом вверх на повозке, груженной зерном, в котором кишмя кишели крысы. Дружина подобрала меня во время одного из обходов своей территории. Меня могли бы сделать рабом либо попросту перерезать глотку. Отговорил Книжник, хотя Кейро обычно приписывает эту заслугу себе.
Она резко рассмеялась:
— Не сомневаюсь. И ты не пытался потом разыскать этот туннель?
— Пытался, но ничего не вышло.
— Но жить здесь, с этими… животными.
— Никого другого не оказалось рядом. А Кейро как раз нужен был побратим — в одиночку здесь не выжить. Он решил, что мои… видения могут оказаться полезными, и, наверное, к тому же определил, что я не буду слишком печься о себе. Мы надрезали руки и прижали раны друг к другу, смешав кровь, а потом проползли вдвоем под цепью — так здесь становятся назваными братьями. Теперь мы связаны нерушимой клятвой, и каждый из нас должен охранять другого, а если тот погибнет — мстить.
Маэстра отвела взгляд:
— Уж его я бы точно не выбрала в названые братья. А что Книжник?
Финн пожал плечами:
— Он верит, что проблески воспоминаний, которые у меня бывают, посылает Сапфик. Так он подсказывает нам, как выбраться отсюда.
Маэстра молчала, и Финн тихо добавил:
— Теперь, когда ты знаешь мою историю, расскажи о знаке на моей руке. Ты говорила о каком-то кристалле…
— Я была добра к тебе. — Она сжала губы. — И что получила взамен? Я в плену, и, скорее всего, меня ждет смерть от рук душегуба, которому взбрело в голову, что можно сохранить для собственного пользования жизни других людей! В серебряных кольцах!
— Не смейся, — беспокойно сказал Финн. — Это может быть опасно.
— Ты что, веришь в подобный бред? — изумленно спросила она.
— Это правда. Его отец прожил двести лет…
— Какая чушь! — презрительно фыркнула она. — Возможно, он и впрямь дожил до преклонного возраста, но только из-за того, что всегда получал лучшую пищу и одежду, а все опасности оставлял на долю своих приспешников — таких же глупцов, как ты. — Повернувшись к Финну, она обожгла его взглядом. — Тогда, наверху, ты сыграл на моем сочувствии к тебе, и сейчас снова пытаешься это сделать.
— Неправда! Ты ведь видела, как я рисковал собой, чтобы защитить тебя!
Она покачала головой, закусив губу. Потом вдруг схватила его за руку и, прежде чем он успел ее отдернуть, задрала истрепанный рукав. На грязной коже были заметны синяки, но никаких шрамов.
— И где же следы надреза?
— Зажили, — спокойно ответил Финн.
С отвращением убрав руку, Маэстра отвернулась.
— Что со мной будет?
— Йорманрих отправит к твоим людям гонца и потребует выкуп — столько ценных вещей, сколько весишь ты сама.
— А если они откажутся платить?
— Уверен, они согласятся.
— А если нет? — обернулась она к нему. — Что тогда?
Он раздосадованно пожал плечами.
— Попадешь к Йорманриху в рабство. Будешь выплавлять руду, ковать оружие. Работа адская, на износ, а кормят плохо.
Маэстра кивнула, смотря прямо перед собой в черноту, туда, куда опускалась лестница. Ее дыхание на холодном воздухе обращалось в пар.
— Тогда сделаем так, — помолчав, сказала она. — Мои люди принесут кристалл, и ты освободишь меня. Сегодня же ночью.
Сердце у Финна глухо стукнуло.
— Все не так просто… — начал он.
— Проще не придумаешь: либо так, либо ты не получишь ничего, Финн Звездовидец. Ничего и никогда. — Взгляд ее черных глаз был решительным и твердым. — Я — Маэстра своего народа и ни за что не подчинюсь Отребью.
В смелости ей не откажешь, подумал он, но она не понимает, о чем говорит. И часа не пройдет, как она будет кричать, суля Йорманриху все, что только тот ни пожелает. Слишком часто Финн видел такое — настолько часто, что его от этого уже тошнило.
— Им придется принести кристалл вместе с остальным выкупом.
— Нет, не придется. Я хочу, чтобы ты отвел меня туда, где мы встретились. Сегодня же, до того, как двери закроются. Как только мы там окажемся…
— Я не могу! — Он резко встал — позади звякнул сигнальный колокольчик, вспугнув стайку дымчато-серых голубей, во множестве водившихся в Логове. Хлопая крыльями, они унеслись в темноту. — Если нас поймают, с меня заживо сдерут кожу!
— Мне-то что за дело? Как-нибудь выкрутишься. — Она мрачно улыбнулась. — Ты ведь мастер сочинять небылицы.
— Все, что я рассказал, — чистая правда. — Ему вдруг очень захотелось, чтобы она ему поверила.
Маэстра приблизила к нему лицо. Ее глаза пылали яростью.
— Такая же правда, как та слезливая история, которую ты рассказывал мне перед нападением?
Мгновение Финн смотрел на нее, потом, не выдержав, опустил взгляд.
— Я не могу просто взять и освободить тебя. Но, клянусь, когда кристалл будет у меня, ты возвратишься к своим целой и невредимой.
На секунду повисло ледяное молчание. Маэстра отвернулась и охватила себя руками. Финн понял, что она решила все же рассказать ему о кристалле.
— Что ж, хорошо, — мрачно проговорила она. — Некоторое время назад мои люди проникли в заброшенное помещение, вход в которое был заложен изнутри кирпичом. Никто не бывал там, наверное, не один десяток лет — так застоялся воздух. Пробравшись через пролом, мы обнаружили внутри рассыпавшиеся в прах наряды, немного драгоценностей и скелет мужчины.