Маяк Фишера (ЛП)

Он вдруг замирает и его глаза моментально открываются. Я приподнимаюсь и смотрю ему в глаза, до тех пор, пока они точно не фокусируются на мне.
— Ты в порядке, малыш, все хорошо, — говорю я ему тихо, прислоняя свой лоб к его.
Я отпускаю его руки, и он быстро обхватывает меня, тянет вниз, чтобы я полностью лежала на нем сверху. Его сердце бьется напротив моей груди, словно барабан, он пытается дышать более размеренно. Через несколько секунд, я поднимаю голову и смотрю на него, его глаза широко открываются, и он с ужасом вскрикивает, дотрагиваясь рукой до моей щеки.
— О, Боже, что я сделал? Детка, что я наделал? — кричит он, рассматривая мою щеку и синяк, который я уверена появляется.
Я накрываю его руку своей и качаю головой.
— Все в порядке, я в порядке. Честно, я в порядке, Фишер.
— Прости, мне так жаль, — он тихо всхлипывает, наклоняется и нежно целует меня в щеку. — Люси, моя Люси. Мне так жаль.
Я двигаюсь вниз, прислонившись щекой к его груди, и слышу сердцебиение его сердца, обхватываю руками его торс и сжимаю его так сильно, насколько у меня хватает сил.
— Ты не хотел этого. Тебе просто приснился плохой сон. Все хорошо, я в порядке, — шепчу я снова.
Мы женаты недавно, и всего два из шести месяцев он находится дома, после своего второго боевого задания, но это не первый кошмар, который ему снится. С каждым разом кошмары становятся все хуже и сильнее, и я не знаю, что мне делать, как ему помочь. Я хочу забрать его боль, которая наполняет его сердце и разум, и избавить его от мучений, но мне кажется, что не смогу с этим справиться, потому что меня преследует чувство, будто я тону и захлебываюсь в глубокой воде.
— Пожалуйста, поговори со мной, Фишер. Я хочу тебе помочь, но мне нужно понять, — нежно говорю я, утыкаясь в его грудь.
— Тут нечего понимать, Люси. Это был всего лишь плохой сон, который пройдет через некоторое время, так происходит всегда, — обещает он, нежно перебирая пальцами длинные пряди моих волос.
— Мне нужно понять, Фишер. Тебе не стоит проходить это в одиночку.
Он выскальзывает из-под меня, и опирается о спинку кровати. Я встаю на колени и приближаюсь к нему, ненавидя то расстояние, которое он пытается создать между нами.
— Не задавай вопросы, на которые не хочешь получить ответы, — говорит он тихо, постукивая головой о спинку кровати и пялясь в потолок.
— Это противоречит всякому смыслу. Конечно я хочу получить ответы. Я хочу знать все. Вот почему я здесь. Я твоя жена, Фишер, и я люблю тебя больше всего на свете. Мы вместе, каждый шаг на этом пути мы пройдем вместе, — напоминаю я ему.
Сначала он кажется очень спокойным, но потом я вижу, как печаль сменяется на его лице полным разочарованием, переходя в раздражение. Я не хочу, чтобы он сердился из-за того, что я прошу его поделиться своими неприятностями, но на данный момент я не знаю, что еще могу сделать. Как я могу облегчить его ношу, если он не поделиться ею со мной?
— Итак, что ты хочешь узнать? — наконец со злой иронией спрашивает он, от которой мои волосы на руках встают дыбом. — Ты хочешь знать, на что похоже, когда находишь изуродованное тело маленькой девочки, которой только вчера приносил еду, а сейчас она валяется на улице? На что похоже военные действия людей, которые убивают детей, при этом отправляя смски домой? Или ты хочешь узнать, что я почувствовал, когда шел по пустынной улице в патруле, перед этим нас убедили, что все чисто, разговаривая со своим другом о футболе и на полуслове, его голова разлетается от пули, и кровь вперемешку с мозгами брызгают мне прямо в лицо?
Он говорит таким монотонным голосом, который я никогда не слышала раньше, чтобы он так говорил со мной. Слезы стекают по моим щекам, и я прикрываю рот рукой, чтобы как-то удержаться от рыданий. Я мотаю головой взад и вперед, сильно желая, чтобы он остановился, но прекрасно понимаю, что напросилась сама. Я хотела узнать все, и сейчас он рассказывает мне это все в подробностях.
— Может быть, ты хочешь знать, что чувствуешь, когда получаешь задание вывести из строя вражеского снайпера и имеешь право самому выбрать, когда спустить курок, и вдруг неожиданно появляется девятилетний мальчик, который бежит на одной линии твоего выстрела. Я уверен, что ты хотела бы знать, каково это смотреть, когда его мать поддерживает его бездыханное тело, крича и рыдая, пытаясь закрыть пулевое отверстие у него в голове руками. Ты знаешь, насколько трудно попытаться засунуть чей-то мозг обратно в голову после того, как ты сделал в нем дыру размером в софтбольный мяч?
Он, наконец, замолкает, и я крепко-при крепко зажмуриваю глаза, пытаясь блокировать видения от его рассказа, которые рисует мой мозг. Я не могу вздохнуть, не могу успокоить мое сердце, чтобы оно перестало болеть, и не могу перестать плакать. Он предупредил меня, но я не послушалась. Я просто хотела прожить его воспоминания вместе с ним, хотя бы в течение одной секунды, больше узнать о нем, чтобы я смогла стать хорошей женой и дать ему то, в чем он нуждается, но с этим я не в состоянии справиться, и это меня убивает окончательно. Я не могу забрать его воспоминания, потому что они прожигают его мозг и его душу. Я всегда подозревала, что, когда он вдали от меня у него совершенно другая жизнь, но то, что он мне рассказал, с этим просто невозможно справиться. Я не уверена достаточно ли я сильна, чтобы заставить его пройти через все это. И не знаю, хватит ли меня, чтобы заставить его все забыть.
— О, Господи. Черт побери, Люси. Прости. Мне не следовало говорить тебе такие ужасы. Какого черта со мной происходит?
Когда мои рыдания вырываются через руку зажимающую рот, он внезапно выходит из своего транса. Он тянется ко мне, скользя ногами вокруг моих коленей и обернув руки вокруг моего тела. Он укладывает мою голову к себе на плечо, гладя меня по волосам и по спине, и убаюкивая, качаясь вместе со мной назад и вперед.
— Я не должна была спрашивать. Прости, что заставила тебя рассказать мне. Мне так жаль, что тебе пришлось пройти через все это, — я тихо плачу у него на плече, пока он продолжает медленно убаюкивать меня, качаясь из стороны в сторону.
Мне стыдно за то, что я плачу, потому что у меня как раз и нет причин для слез. Когда он ушел совершать все эти ужасные вещи, чтобы защитить нашу страну, я находилась в полной безопасности, находилась в моем собственном маленьком вакууме на этом острове, окруженная океаном, семьей и друзьями.
— Нет, Люси. Никогда не извиняйся. Со мной все будет в порядке, просто дай мне время, ладно? Продолжай любить меня и находится рядом со мной, это единственное, что мне необходимо.
Мы засыпаем в объятиях друг друга, и Фишер больше не просыпается этой ночью и ни в какие другие ночи в течение следующих нескольких месяцев. Я пытаюсь уговорить себя, что все нормально, ему становится лучше с каждым днем, потому что он дома, и воспоминания о войне постепенно стираются из его мозга. На какое-то время в это достаточно легко поверить. Целый год, он принадлежит только мне, и мы так счастливы и спокойны, что я на самом деле начинаю верить, что больше он никогда не уйдет.
Потом он вдруг мне сообщает, что добровольно в третий раз вызвался вернуться туда.
— Я не понимаю, Фишер. Почему? Почему ты возвращаешься туда? — спрашиваю я, стараясь не показывать ему, что его решение убивает меня. Я сдерживаю слезы, пока он вышагивает по кухне, словно тигр в клетке. Я должна была раньше догадаться, что такое произойдет. Каждый раз, когда что-то в новостях появляется про войну, он начинает так волноваться, что не может усидеть на месте.
— Я должен вернуться, Люси, должен. Я не могу находиться здесь, когда мои друзья сражаются там, за все то, во что я верю и при этом рискуют своими жизнями, — объясняет он.
Его слова, что он не может находится здесь, разбивают мне сердце. Почему для него недостаточно нашей совместной жизни на этом острове? Мне нравится, что он испытывает потребность защищать нашу страну и нашу свободу, но в то же время я ненавижу его за это, потому что эта его потребность забирает его у меня.