Прекрасные создания

— Ты серьезно? — спросил Линк.
— Абсолютно. Карлтон Итон рассказал это вчера моей матери, когда приносил нам почту.
Саванна кивнула.
— Моя мама слышала то же самое. Пару дней назад старый Равенвуд привез ее из Виргинии или Мэриленда. Я не помню точно.
Они начали говорить о ней — о ее одежде и прическе, о дяде и о том, какая она уродина. Вот что я больше всего ненавижу в Гэтлине. Здесь каждый обсуждает ваши слова и поступки или, как в данном случае, одежду. Я с тоской посмотрел на лапшу в своей тарелке, плававшую в вязкой оранжевой жиже, которая едва ли походила на сыр. До окончания школы оставалось два года и восемь месяцев. Я должен был убраться из этого города.
После уроков гимнастический зал заняла группа поддержки. Дождь наконец закончился, поэтому баскетбольная команда тренировалась во дворе — на площадке с потрескавшимся бетоном, погнутыми барьерами и лужами. Приходилось быть особенно внимательным, чтобы не спотыкаться о трещину, которая, словно Гранд-Каньон, пересекала середину поля. Неудобств было немало, но зато со двора открывался вид на парковку, и, пока команда разогревалась, я мог наблюдать за событиями, происходившими в «Джексоне».
Сегодня мне везло с бросками. Я забросил семь мячей из семи. А на подаче стоял Эрл. Мяч. Восемь. Казалось, достаточно взглянуть на сетку, и мяч сам летел через кольцо. Бывают же такие дни!
Мяч. Девять. Эрл явно злился. Я чувствовал это по силе, с которой он пасовал мне мячи, — все резче и быстрее в ответ на мои удачные броски. Он тоже был центровым. По нашему молчаливому соглашению, я признавал его первенство в команде, а он не цеплялся ко мне, если я пропускал их ежедневные тусовки у «Стой-стяни». Там всегда обсуждали одних и тех же девчонок и ели все те же «Слим-Джим»  [9].
Мяч. Десять. Я просто не мог промахнуться. Возможно, это у меня врожденное. Или дело в чем-то еще. Не знаю. После смерти мамы я перестал выкладываться на тренировках. Странно, что я вообще ходил на них. Мяч. Одиннадцать. Эрл что-то пробурчал, послав мне мяч еще сильнее. Чтобы скрыть улыбку, я перед броском посмотрел на парковку и вдруг заметил облако черных волос за рулем длинной машины.
Катафалк! Я замер на месте.
Она повернулась, и через открытое окно я увидел, что это девушка. Она смотрела на меня. По крайней мере, мне показалось, что она смотрела только на меня. Мяч ударился о кольцо и отлетел к ограде. За спиной послышался знакомый звук. Мяч. Двенадцать. Но Эрл Петти мог расслабиться. Когда машина отъехала, я огляделся по сторонам. Остальные парни тоже стояли на своих местах, словно только что увидели привидение.
— Это кто?
Билли Уотте, наш нападающий, ухватившись за проволочную ограду, кивнул в сторону парковки.
— Племянница старого Равенвуда.
Шон бросил в него мяч.
— Ага. Как и говорили — приехала на его катафалке.
Эмори покачал головой:
— Она действительно горячая штучка. Какая жалость.
Парни вернулись к перепасовке мячей, но, как только Эрл сделал свой первый бросок, начался дождь. А через тридцать секунд он перешел в настоящий ливень. Я стоял под лупившими по мне струями. Мокрые волосы повисли перед глазами, отгородив меня от школы и команды. Выходит, плохим знаком был не только катафалк, но и эта девушка.
На минуту я позволил себе слабую надежду. На то, что, возможно, год не будет похож на прошлые, что произойдут какие-то перемены. Что рядом со мной появится человек, с которым можно будет поговорить, который по-настоящему поймет меня. Сегодня мне везло только на баскетбольной площадке, а этого было мало.
02.09
ДЫРКА В НЕБЕСАХ 
Жареная курица, картофельное пюре с подливкой, зеленые бобы и бисквиты — все это стояло холодным на плите, свидетельствуя о том, насколько сердитой была Эмма. Обычно она держала мой ужин подогретым, даже если я опаздывал с тренировок. Но не сегодня. Меня ожидал большой разнос. Эмма хмуро сидела за столом, хрустела «Ред хоте»  [10]и разгадывала кроссворд из «Нью-Йорк тайме». Мой отец тайком подписался на воскресное издание, потому что кроссворды из местной «Старз энд страйпс» отличались множеством орфографических ошибок, а в «Ридерз дайджесте» они были слишком маленькими. Я не знаю, как он получал газету в обход Карлтона Итона, который уж наверняка постарался бы оповестить весь город о том, что мы слишком хороши для «Старз энд страйпс». Однако ради Эммы мой отец был готов на все.
Она подвинула тарелку в мою сторону, даже не взглянув на меня. Я подцепил вилкой холодное пюре и сунул в рот кусок курицы. Больше всего Эмма не любила, когда я оставлял что-то недоеденным. На всякий случай я старался держаться подальше от кончика ее заточенного черного карандаша, который она использовала только для кроссвордов. Он был таким острым, что мог проткнуть кожу до крови (а сегодня вечером точно мог бы).
Я прислушался к ровному шуму дождя. В доме царило безмолвие. Внезапно Эмма постучала карандашом по столу.
— Девять букв. Ограничение или болезненная кара за какой-нибудь проступок.
Она бросила на меня косой взгляд. Я тут же набил рот пюре. Кому, как не мне, было знать ее штучки. Девять по горизонтали!
— Н-а-к-а-з-а-н-и-е. Скажем, порка. Или, скажем, ты остаешься дома взаперти, если не можешь приходить в школу вовремя!
Интересно, кто позвонил ей и рассказал о моем опоздании — или, точнее, кто еще не позвонил? Она подошла к автоматической точилке, стоявшей на буфете, и заострила карандаш, хотя надобности в этом явно не было. Эмма по-прежнему старалась не смотреть на меня, и такое пренебрежение казалось еще хуже, чем прямой взгляд в глаза. Я подошел к буфету и робко обнял ее за плечи.
— Ну, Эмма, перестань. Не сходи с ума. Утром лил дождь. Ты же не хотела бы, чтобы мы мчались сломя голову по мокрой дороге?
Она приподняла брови, но ее лицо смягчилось.
— Похоже, этот дождь не кончится до тех пор, пока ты не подрежешь волосы. Так что тебе лучше научиться появляться в школе до того, как зазвенит звонок!
— Будет сделано, мэм.
Я еще раз обнял ее и вернулся к холодному пюре.
— Ты не поверишь, что случилось сегодня. К нам в класс зачислили новую девочку.
Не знаю, почему я заговорил об этом. Наверное, какие-то мысли о новенькой застряли в голове.
— Ты думаешь, мне неизвестно о Лене Дачанис?
Я подавился бисквитом. Лена Дачанис. На Юге такие фамилии произносятся в ритме дождя. И, судя по тому, как Эмма отчеканила слово, можно было подумать, что она вкладывала в него дополнительное значение: гер-цо-ги-ня  [11].
— Это ее фамилия? Ее зовут Лена?
Эмма придвинула ко мне стакан с шоколадным молоком.
— И да и нет. И это не твоего ума дело. Не связывайся с тем, чего ты не знаешь, Итан Уот.
Эмма всегда говорила загадками и никогда не давала подсказок. Я с детских лет не бывал в ее доме у Топкого ручья, но знал, что туда приходили многие. Эмма, вслед за своими бабкой и матерью, считалась лучшей гадалкой на сотни миль от Гэтлина. Ворожея в шестом поколении! Ей не было равных в гадании на картах Таро. И хотя в Гэтлине обитали богобоязненные баптисты, методисты и пятидесятники, они не могли сопротивляться соблазну узнать, что скажут карты, и мечтам изменить судьбу. Они верили, что сильная гадалка, такая как Эмма, способна им помочь. Все эти предрассудки благоприятно сказывались на ее репутации.
Иногда я находил ее амулеты среди носков в моем комоде или на двери отцовского кабинета. Как-то раз мне захотелось узнать, для чего они предназначались. Мой отец подшучивал над Эммой, когда находил ее амулеты. Но, как я заметил, никогда не убирал их. «Не стоит рисковать, чтоб не пришлось сожалеть», — говорил он. Я считал, что отец имел в виду риск вызвать неудовольствие Эммы, которая действительно могла заставить вас сильно сожалеть о содеянном.