Возвращение: Тьма наступает (Сумерки)

Стефан торопливо подошел к единственному целому окну и опустил штору — на тот случай, если какому-нибудь ворону придет в голову подглядывать в окошко. Потом он вернулся. Елена, чуть-чуть покрасневшая, была в той же позе, с по-прежнему закрытыми глазами. Иногда Стефану казалось, что, когда Елена хочет поцелуя, она способна таким образом прождать целую вечность 
.
— Любимая; это действительно получится так, как будто я тебя использую, — сказал он и вздохнул, а потом наклонился и поцеловал ее — нежно и целомудренно.
Елена издала разочарованный звук, очень похожий 
на
кошачье мурлыканье и закончившийся вопросительной ноткой. Она потерлась носом о его подбородок.
— Милая моя, любимая, — сказал Стефан, погладив ее по волосам. — Бонни распутала все и не сделала тебе больно? — Но исходящее от нее тепло уже затягивало его, и он терял силу воли. Верхняя челюсть уже начинала ныть.
Елена снова потерлась носом о подбородок — на этот раз требовательно. Он поцеловал ее чуть подольше. Рассуждая логически, он понимал, что она уже взрослая. Она была старше и неизмеримо опытнее, чем девять месяцев назад, когда они забылись в страстных поцелуях. Но его никогда не оставляло чувство вины, и 
он
не мог не беспокоиться о том, что она не высказала своего согласия, находясь в здравом уме.
На этот раз мурлычущий звук был полон отчаяния. С нее довольно. Ни с того ни с сего она взлетела ему на руки, так что он вдруг оказался перед необходимостью держать на руках теплый, плотный сгусток женственности, и ее «Пожалуйста!» в ту же секунду зазвенело яснее, как звук хрусталя, по которому проводят пальцем.
Это было одно из первых слов, которое она научилась мысленно передавать ему, когда только очнулась, немая и невесомая. И — была ангелом она или нет — но она точно знала, что делает с ним это слово.
 
Пожалуйста!
 
— Милая моя малышка, — простонал он. — Любовь моя...
 
Пожалуйста!
 
Он поцеловал ее.
Наступило долгое молчание, а потом он почувствовал, что его сердце бьется все чаще и чаще. В его объятиях была теплая, обмякшая Елена, 
его
Елена, когда то пожертвования ради него жизнью. Сейчас они были только вдвоем, они принадлежали друг другу, и Стефану не хотелось ничего менять. Этому наслаждению не мешала даже быстро усиливающаяся боль в верхней челюсти; она сменилась удовольствием от ощущения теплых Елениных губ, которые, дразня, приоткрылись под его губами подобно крыльям бабочки.
Стефан иногда думал, что Елена ближе всего к пробуждению в те мгновения, когда, как сейчас, пребывает как бы в полусне. Именно Елена всегда была инициатором подобных ситуаций, а он лишь подчинялся, не в силах отказать ей. Как-то раз он попытался прервать поцелуй, и тогда Елена, прекратив телепатический разговор, отплыла в дальний угол, уселась среди пыли и паутины и... расплакалась. Стоя перед ней на коленях на жестком дощатом полу, он никак не мог ее утешить. Уговаривая Елену успокоиться, Стефан чуть было не расплакался сам, но все было тщетно, пока он вновь не заключил ее в свои объятия.
Тогда он пообещал себе, что никогда больше не допустит такой ошибки, поэтому сейчас его грызло чувство вины, которое, впрочем, становилось все более слабым Стефан испытывал потрясение каждый раз, когда Елена внезапно меняла положение своих губ; тогда ему приходилось пятиться, пока они наконец не оказались вдвоем на его кровати. Мысли Стефана стали обрывочными. Он мог думать только о том, что Елена снова с ним что она, такая волнующая и трепетная, сидит у него на коленях. А потом словно что-то мягко взорвалось у него внутри, и ему больше не нужно было ни к чему себя принуждать.
На раздумья не осталось времени, к тому же мысли стали больше не нужны. Елена таяла в его объятиях, и волосы мягко струились меж его пальцев. Их созна 
ния
словно бы сплавились в единое целое. Боль в клыках, наконец, привела к закономерному результату: они удлинились и заострились. Стефан прикоснулся ими к Елениной нижней губе и ощутил такую яркую вспышку сладостной боли, что почти задохнулся.
А потом Елена сделала нечто, чего никогда не делала раньше. Мягко и аккуратно прихватив один из клыков Стефана ртом, она нежно сдавила его между губами.
Мир с бешеной скоростью закружился вокруг Стефана.
Только его любовь и их объединенные сознания удержали Стефана от того, чтобы прокусить ей губу насквозь. Вечно жаждущий крови древний вампирский инстинкт, который невозможно приручить, подстрекал 
его
это сделать.
Но Стефан любил Елену, они были единым целым — и, кроме того, он не мог сдвинуться, ни на дюйм. Наслаждение словно парализовало его. И хотя его клыки терзала резкая боль, и они никогда не были такими длинными и такими острыми, он проколол ей нижнюю губу очень бережно и осторожно. Кровь медленно потекла в его горло. Кровь Елены, измененная ее пребыванием в мире духов. Эта кровь была прекрасна, полна молодых жизненных сил и чего-то еще, присущего только самой Елене.
И все сразу встало на свои места, стало так, как должно быть. Неописуемо. Он никогда не пробовал ничего, подобного крови вернувшегося на землю духа. Она была преисполнена Силы и отличалась от человеческой крови не меньше, чем человеческая кровь отличалась от крови животных.
Человек не в силах представить себе удовольствие, которое испытывает вампир, когда кровь проскальзывает через его горло.
Сердце Стефана бешено забилось у него в груди.
Елена очень осторожно и деликатно обходилась с клыком, вонзившимся в ее губу.
Он мог 
ощущать
ее удовлетворение от того, что крошечная жертвенная боль сменилась удовольствием, потому что она была связана с ним и потому что она принадлежала к редчайшей породе человеческих существ. Она действительно наслаждалась заботой о вампире, тем, что он нуждался в ней, она упивалась тем, что может кормить его. Она была одной из избранных.
Горячие мурашки пробежали по позвоночнику Стефана; кровь Елены заставляла вращаться этот мир.
Елена выпустила его клык, присосавшийся к ее нижней губе. Она позволила своей голове запрокинуться, оставив на виду незащищенную шею.
Ее напор был так силен, что Стефан не мог сопротивляться. Рисунок вен на шее Елены был так же хорошо знаком ему, как черты ее лица. И тогда...
 
Все хорошо. Все в порядке,
— мелодично телепатировала ему Елена.
Стефан погрузил парные клыки в тоненькую жилку. Они были так бритвенно остры, что Елена, привыкшая ощущать укусы, совсем не почувствовала боли. И он, они оба, наконец, погрузились в процесс насыщения: рот Стефана наполнился невыразимо сладкой свежей Елениной кровью, а Елена, щедро отдавая себя, впала в полубессознательное состояние.
Существовала опасность, что он возьмет слишком много ее крови или не даст ей достаточно своей. Тогда Елена не сможет поддерживать 
в
себе жизнь и умрет. Не то 
чтобы
Стефану было нужно больше, чем крохотное количество ее крови, просто опасность такого рода существовала всегда, когда имеешь дело с вампирами. Но в конце 
концов
все тревожные мысли были смыты прозрачной волной блаженства, подхватившей их обоих.
Мэтт рылся в карманах в поисках ключей. Все имеете — он, Бонни и Мередит — втиснулись на широкое переднее сиденье его развалюхи. Ему было стыдно, 
что
она стояла рядом с «порше» Стефана. Обивка на заднем сиденье была так изодрана, что имела обыкновение прилипать к заднице того, кто на нем сидел, и Бонни легко уместилась на откидном сиденье, снабженном кое-как сделанным ремнем безопасности, — между Мэттом и Мередит. Мэтт не спускал с нее глаз — в возбужденном состоянии она обычно не пристегивалась. А на обратном пути через Старый лес было много трудных поворотов, к которым не стоило относиться легкомысленно, даже если их машина будет там единственной.
«Никаких больше смертей, — думал Мэтт, отъезжая 
от
общежития. — И даже чудесных воскрешений». Мэтт уже повидал столько сверхъестественного, что ему хватит по гроб жизни. Он чувствовал точь-в-точь то же самое, что и Бонни: он хотел, чтобы все встало на свои места, и он зажил бы старой доброй обычной жизнью.