Мой голландский миллиардер - 1 (ЛП)

  
МЭРИАН ТИ 
 
Мой голландский миллиардер # 1
   
Пролог 
 
Когда ей было двенадцать  
— В позицию, девочки.
Наш пианист ударил по первым клавишам, романтическая баллада приобрела более нежный и медленный оттенок для нашего представления.
Мои стопы заняли пятую позицию с грациозной непринуждённостью. Носок левой ноги плотно прижат к пятке правой, а носок правой к пятке левой. За собой, слышу шипение девушек, в борьбе поставить свои стопы в идеальную параллель.
Я подняла руки в исходную позицию, и шёлк моих рукавов изящно соскользнул вниз. Сегодня была наша последняя репетиция перед грандиозным вечером, и все явились в костюмах.
Мадмуазель Альберта кивнула пианисту, который ударил по аккордам, служившим нам знаком преступать.
Мгновение собраться с силами, и начинаем тренировать пируэты.
Оборот, оборот, оборот.
Одна из девочек передо мной сбивается и наша преподаватель кричит:
— Ты идиотка! 
Боковым зрением замечаю своего отца, Дэниэля Роли, который кивает преподавателю в знак поддержки с другого конца зала.
Изо всех сил стараюсь сохранять нейтральное лицо, и продолжаю выполнять пируэты. Нет смысла предлагать помощь. Мадмуазель Альберта не любит, когда кто-то сбивается. «Так устроен наш мир», любит она повторять. И сегодня девочки, которые нечаянно потянут мышцы, выполняя свои обороты, станут…
Неудачницами. 
Иногда, я мечтаю набраться смелости, чтобы стать одной из них.
Я услышала, как та же девочка с рыданиями покидает класс. Она больше не являются частью завтрашнего представления.
Так уж устроен наш мир.
— Ускоряемся, — командует мадмуазель Альберта.
Поворот, поворот, поворот.
Давление внутри меня возрастает. Белые стены сливаются с зеркалами. Куполообразный потолок выгибается. И отец, начинает размножаться прямо на глазах.
Так много Дэниэлей Роли, и у всех одно и тоже хмурое лицо.
Поворот, поворот, поворот.
В отчаяние я стараюсь сосчитать количество выполненных мною идеальных пируэтов.
Но давление усиливается.
Я напрягаю слух, чтобы сосредоточиться на звуках пианино.
Сколько аккордов осталось до того, как я смогу остановиться?
Сколько секунд?
Давление достигает моего сердца, и я уже едва могу разбирать музыку, которую забивает сбивчивый звук биения моего сердца.
Поворот, поворот, поворот.
Я начинаю терять равновесие.
НЕЕЕЕЕЕТ. 
Поворот.
Начинаю сбиваться.
Повороооот.
Покачиваюсь.
Пово…
Теряю равновесие.
Слышу рёв отца, который смешался с криком мадмуазель Альберты. Они не были обеспокоены. Не боялись. Они были в ярости.
Этот звук добил меня, и я впала в панику.
Выпрямляю руки, старясь при падении сломать их.
***
— Что значит, она не сможет выступать? 
Мистер Фергюсон отступил под напором злости отца своей пациентки. Подумав, что должно быть он прибывает в шоке, врач пояснил:
— Она сломала оба запястья, мистер Роли. Как я понимаю, завтрашнее выступление потребует от вашего ребёнка значительных усилий, что может навредить ей.
— Для моей дочери нет ничего невозможного. – Прервал мужчина. Он был высоким, стройным мужчиной в своих поздних сорока годах, и согласно информации, предоставленной секретарём, довольно известный в своё время танцор балета.
Не было ничего, кроме грации танцора, когда Дэниэль Роли совсем не нежно схватил подбородок дочери, призывая взглянуть на него.
— Ведь, правда, дорогая?
Даже не смотря на то, что слова были сказаны нежно, доктор почувствовал угрозу, и уже открыл рот, чтобы возразить, когда его пациентка тихо ответила:
— Да, отец.
Она была потрясающе красивым ребёнком, с белокурыми локонами, и лазурно-голубыми глазами. Но выражение её лица, обеспокоенно подумал доктор, было… пустым. Будто каждая её мысль и эмоция появлялись по команде отца.
Дэниэль взъерошил волосы дочери.
— Я знал, что ты так скажешь. – Он повернулся к доктору с гордой улыбкой. – Это у неё от меня. Она продолжательница моего наследия.
— Я вижу. – И в самом деле, доктор Фергюс начинал понимать. – В таком случае, я вас больше здесь не задерживаю. – Он повернулся к медсестре, которая только заканчивала бинтовать левое запястье девочки. – Я закончу, и займусь правым, сестра Симмонс. Вы бы не могли провести мистера Роли в кабинет, и дать ему на подпись документы о выписке больной?
Дэниэль нетерпеливо встал.
— Да, да. Хорошая мысль. – Он пожал руку врача. – Спасибо за понимание.
И даже не взглянув на свою дочь, он направился за медсестрой прямо в смотровую комнату.
Доктор взял руку девочки, и когда был уверен, что Дэниэль находится вне зоны слышимости, мягко спросил:
— Всё ещё болит?
Ответа не последовало, только пронзительный взгляд.
Понимая, что нужно действовать аккуратно, он опустил глаза, и начиная оборачивать эластичный бинт вокруг правого запястья, тихо продолжил:
— Если тебе хоть немного больно, только скажи мне. Я напишу письмо, и тебе не придётся завтра выступать.
Но молчание продолжалось, и когда доктор решил, что девочка с ним не заговорит, он услышал шёпот пациентки:
— Отец разозлится.
Доктор замер. Отец. Не папа, а отец. Это казалось неправильным, но он всё же решил сказать то, что на самом деле не думал:
— Думаю, ты ошибаешься дитя. Ты не можешь разочаровать того, кто тебя любит. Твой отец любит тебя, и поэтому, он никогда не заставит делать тебя то, что может причинить тебе боль.
Девочка молчала, а доктор не хотел на неё больше давить. Он только надеялся, что в его словах есть доля правды.
И так и было, но совсем не так, как доктор Фергюс представлял это себе.
***
ХРУСТ.
Я была одна, моя комната тёмная и тихая, но я так отчётливо слышала этот звук, так отчётливо, будто мои кости опять ломались.
ХРУСТ.
Мне нравится этот звук.
ХРУСТ.
Закрываю глаза, и вспоминаю, как исполнилась моя мечта в мгновение ока. Я вижу себя танцующей перед переполненным залом. Рты всех приоткрылись в восхищении, но всё, о чём могла думать я, что они похожи на акул, которые разинули свои пасти, и вот-вот разорвут меня на куски.
ХРУСТ.
Помню этот пируэт, выполняя который, меня постигла свобода, я поняла, что если…
ХРУСТ.
Это займёт всего одну секунду, лихорадочно подумала я.
Снова и снова, с самого рождения, Дэниэль повторял мне беречь конечности от увечий.
А я всё крутилась и крутилась под пристальными взглядами, и не могла прекратить думать, что это займёт всего мгновение.
Секунда на притворится, что потеряла равновесие.
Секунда на то, чтобы сознательно сломать кости.
Всего одна секунда, и мне больше не придётся танцевать.
ХРУСТ.
Я свободна.
ХРУСТ.
Я улыбнулась воспоминанию.
А потом, открылась дверь, и вошёл отец.
Воспоминания тут же испарились вместе с приобретённой свободой.
Подходя ближе к кровати, Дэниэль странно и невнятно вымолвил:
— Ты проснулась.
Я была не в состоянии ответить прямо сейчас. Чувство вины прожигало меня изнутри, и я ощущала, как оно высасывает кровь из моего лица, и вызывает холодную испарину с головы до пят.
— Д-даа, отец. – Не могу заставить себя взглянуть на него. Я была в уже, что если сделаю это, он тут же узнает правду.
Я услышала, какой-то скрип, и краем глаза увидела, как отец перетаскивает стул поближе к кровати. Он сел без своей присущей грациозности, и тогда я поняла, что от него пахнет… странно.
Собрав смелость в кулак, я всё же взглянула ему в глаза, и меня накрыло волной сомнения, когда я увидела, что он не изменился. Дэниэль был одет всё в тот же костюм, что и на вчерашнем выступлении.