Девушка в переводе
— Эй! — окликнул он.
Я застыла, готовая к аресту. Но полицейский глядел на мальчишку, бросившего скомканную бумажку прямо на пол.
— Ну-ка, подними! — приказал он.
Я скользнула мимо и побежала к платформе.
Ребята с ранцами входили в вагон, и я боялась, как бы среди них не оказалось знакомых. Мне чудилось, что все смотрят только на меня: эта девочка сегодня прогуляла школу.
Глава третья
Вскоре выяснилось, что в нашем доме нет отопления. Мы с такой надеждой отмывали батарею в спальне, скребли, содрав с радиатора вместе с грязью почти всю краску, но он и не думал оживать, сколько мы ни крутили ручки. Исследовав третий этаж, мы выяснили, что все остальные квартиры заперты и пусты. Повсюду груды мусора — у дверей, на лестницах. На пороге одной из квартир свалена куча полупустых коробок, будто прямо во время переезда человек исчез или вообще умер. На заколоченной витрине первого этажа еще виднелась полустертая надпись «Доллар Стор». Мы нашли и выход во двор, громадная куча мусора посреди которого копилась, наверное, годами, и запертую дверь в подвал.
Ма вежливо поинтересовалась у Тети Полы, как включается отопление; та, поняв скрытый смысл вопроса, ответила, что уже попросила у Мистера Н. разрешения включить его. И повторила, что мы все равно не задержимся в этом доме надолго.
Дни, в которые я прогуливала школу, выдались морозными. Спустя неделю я увидела первый в жизни снег. Хлопья падали на тротуар, поглощавший их, подобно губке. Я потрогала оконное стекло, на удивление холодное, а мне казалось, что летящий с небес рис должен быть теплым, как суп. Землю постепенно укрывало белое одеяло, порывы ветра сдували снег с крыш, создавая крошечные ледяные тайфуны.
Даже сейчас, стоит вспомнить тот период моей жизни, я начинаю мерзнуть. Так бывает после сильного шлепка по обнаженной коже, когда вы не можете наверняка сказать, это жар или холод. Тело просто регистрирует боль.
Ледяной воздух полз по гортани вниз, холод просачивался между пальцев, окутывал легкие и сердце. Тоненькое хлопковое одеяло, привезенное из Гонконга, совершенно не спасало, ведь в Гонконге не продавали ничего подходящего для нью-йоркской зимы. Чтобы хоть как-то согреться, мы спали под грудой одежды. Часто, проснувшись, я обнаруживала, что замерзла очередная неожиданная часть тела, — например, бедро, с которого соскользнул скомканный свитер.
На окнах изнутри медленно образовывалась ледяная корка. Чтобы выглянуть на улицу, я прижимала посиневший от холода палец к толстому слою изморози, пытаясь растопить маленький кружочек и добраться до чистого стекла.
Как-то днем я отогнула краешек мусорного пакета на кухонном окне — посмотреть, как выглядит обратная сторона дома. Надстройка над первым этажом, видимо, служила складом магазинчика. Крыша почти скрыта под грудой хлама, но я все же разглядела большую дыру, которую никто так и не собрался залатать. Старая газета, застрявшая в дыре, трепыхалась на ветру. Наверное, во время дождя или снегопада там внутри сыро.
Из кухонного окна можно было заглянуть в квартиру по соседству, в доме Мистера Эла. Удивительно, что соседнее здание располагалось всего в нескольких футах. При желании я могла бы даже постучать им в окно шваброй, высунувшись чуть подальше. Сквозь стекло я разглядела спящую чернокожую женщину. Видимо, в их квартире топили, поскольку на женщине был только тоненький халатик. Руки ее нежно обнимали маленький сверток — ребенка. Свободная часть матраса завалена одеждой и тряпками, кусок обоев над головой оторван. Но я видела, как сильно они любят друг друга, невзирая на нищету, и тосковала по временам, когда мы с Ма жили вдвоем.
Потом я замерзла окончательно и прикрепила на место оторванный пакет.
Назавтра, едва прикрыв за собой фабричную дверь, я увидела Мэтта, тащившего в направлении трансформаторной будки тяжелую тележку, груженную лиловыми юбками. Гора одежды угрожающе нависала над головой, ему приходилось пятиться, волоча тележку. Забросив школьный рюкзак на плечо, я направилась было к Ма и своему рабочему месту, но неожиданно Мэтт окликнул меня по-китайски:
— Эй, не поможешь?
Я ухватилась за тележку сзади. Хотя Мэтт держал переднюю часть, пол был таким скользким, что мне приходилось изо всех сил упираться ногами, чтобы колеса не вихляли. Мэтт высунулся из-за тележки:
— Весело было в школе?
— Ага.
— Забавная у тебя школа. Все остальные школы в Нью-Йорке сегодня закрыты.
У меня перехватило дыхание.
— Да ладно, колись. Любой идиот догадается, что ты прогуливаешь.
— Ш-ш-ш! — Я испуганно оглянулась, не подслушивает ли кто.
А он продолжал, не обращая на меня внимания:
— Ни разу не видел, чтобы ты делала домашнее задание.
— Ты тоже никогда уроки не делаешь.
— Я-то никогда этим не занимался. Но ты же конченая зубрилка.
— Как думаешь, моя мама догадывается? — Я по-настоящему испугалась.
— He-а. Я догадался только потому, что сам такой.
— Правда? — У меня немного отлегло от сердца.
— Но я слышал, как одна тетка жаловалась твоей маме, что приходится работать сегодня, в День благодарения. У них тут это большой праздник. Так что лучше тебе побыстрее придумать оправдание.
Но мозги словно судорогой свело — пусто и страшно.
— Ну что? Что же?
— Например, скажи, что сообразила, только когда пришла в школу, — поразмыслив секунду, предложил он. — А потом вернулась домой и принялась за уроки, потому что к следующей неделе у тебя очень большое задание.
Мы добрались уже до трансформаторной будки рядом с конторой фабрики. Отпустили тележку, и она сама прокатилась еще несколько футов, замедляя ход.
— Я в долгу перед тобой.
Ма всегда учила меня, что долги нужно отдавать. Я вывернула карман посмотреть, нет ли чего-нибудь в подарок Мэтту, но обнаружила лишь обрывки туалетной бумаги, которые служили мне салфетками.
— Фигня, — бросил он. — Забудь. — И скрылся в клубах пара.
За окном офиса мелькнул силуэт Тети Полы, и я поспешила к своему рабочему месту.
Ма спрятала волосы под косынку, на правом виске у нее темнело лиловое пятно — видно, стирала пот.
— Привет, а у нас сегодня не было занятий, — с порога объявила я.
— Так почему ты не явилась раньше? — скрестила руки на груди Ма.
— У меня большое задание на следующую неделю.
— Что за задание?
— Текущие события, — мгновенно придумала я. — Нужно смотреть новости по телевизору.
Ма кивнула, но, похоже, поверила не до конца.
— И ты оказалась на фабрике ровно в то же время, что и после школы?
На этот раз я думала дольше.
— Я никогда не ездила на метро в другое время.
Ма принялась продевать пояс в петли юбки.
— О чем это вы там болтали с мальчишкой By?
— Да так, ни о чем.
— Тебя, похоже, что-то сильно удивило.
— Да нет, он просто звал меня поиграть после работы. — Мне даже удалось изобразить смешок. — Вот ведь бездельник.
— Думаю, с такими тебе следует быть начеку.
— Да, Ма.
Отложив юбку, Ма присела на табуретку. Внимательно посмотрела на меня.
— Не стоит водить дружбу с этими детьми. Ты всегда должна помнить, А-Ким, что если ты играешь с ними, говоришь, как они, учишься, как они, так же ведешь себя, — чем тогда ты от них отличаешься? Ничем. И лет через десять-двадцать окажешься там же, где остальные китайские девушки, — за швейной машиной на фабрике. А когда состаришься и не сможешь больше шить, будешь обрезать нитки, как миссис By.
Она помолчала, словно сомневалась, стоит ли продолжать.
— Большинство людей обречены на такую жизнь. Возможно, и для меня больше нет будущего. Мне уже не стать вновь учительницей музыки. — Я встрепенулась было возразить, но Ма остановила меня: — Это так. Но родители для того и существуют, чтобы жизнь детей была лучше. Ты не должна забывать, что в Гонконге была лучшей ученицей в нашей школе. И ничего не изменилось сейчас, известно это твоему нынешнему учителю или нет. Никто не может изменить твою природу, кроме тебя самой.