Новые эльфы

Эти же составы вместе с замысловатой вязью рун, нанесенных на внутреннюю поверхность магических сосудов, влияли и на строение души, облегчая срастание с новой оболочкой. Проще говоря, подгоняли полусырую заготовку под то, в чем эфирной сущности будет комфортно существовать. Система сложная, но полезная, с ее помощью число тех, кого возвращали к жизни, увеличивалось раза в два. Хотя иногда, разумеется, случались и ошибки. К примеру, первый эльф, которого архимаг воскресил таким способом, после того как был извлечен из раствора, оказался обладателем костяных клинков и крупной чешуи по всему телу. При жизни мастер меча, убитый в стычке с отрядом диверсантов-дроу, так привык к своему воинскому обмундированию, что оно в прямом смысле стало частью его души. Над новым обликом пациента смеялись все присутствующие при ритуале коллеги-целители. Келеэль, разумеется, согласился все исправить в кратчайшие сроки. Как только восстановит разгромленную пришедшим в бешенство воином лабораторию.
Оказывается, умерший от раны в живот эльф страдал так, что душа запомнила эту боль и возродилась с ней. Следующие опыты маг уже проводил, заранее помещая в комплекс артефактов, необходимых для воскрешения, матрицу тела, которая допускала лишь определенные изменения. Рост, цвет глаз или волос, черты лица и телосложение — все это могло меняться. Но отныне все проходящие ритуал эльфы либо становились абсолютно здоровыми, либо не вставали вообще. А в этот раз Келеэль немного изменил обычную матрицу. Основа осталась та же, но кости стали прочнее, зрение и слух намного лучше, мускульная сила позволяла бороться на равных с орком, а в саму структуру формирующегося энергетического тела закладывались три наиболее полезных заклятия: регенерации, защиты от болезней и замедления падений. Подобный или схожий набор чар накладывается почти на каждого подростка-перворожденного, чтобы уберечь будущее расы от досадных случайностей. Другое дело, что если заклятия не обновлять, то они сходят на нет, и лишь немногие взрослые эльфы могут позволить себе такое волшебство. Но в том случае, если сам каркас души образуется вокруг структуры чар, они станут такой же неотъемлемой частью организма, как нога или, скажем, голова.
Монтирование всего этого в единый комплекс и настройка его были делом архисложным. Вероятность того, что груда артефактов откажется работать, как нужно, и придется начинать все сначала, была куда выше пятидесяти процентов. Но Келеэль все-таки был великим магом: все заработало с первой попытки.
— Миры… миры… миры… — бормотал архимаг, обшаривая поисковым лучом артефакта запредельные дали. — Ну есть миры. Безжизненный. Безжизненный. Заселенный. Ого! Сколько душ! Отметим. Идем дальше. Какая-то муть непонятная, одна нежить в том мире, что ли? Все, сектор кончился. Дальше или пробивать новый портал, или работать с тем, что есть. Нет уж, ману я такими порциями разбрасывать не собираюсь, буду работать с третьим. Так-с, мир… мир… мир… жаль, что не могу посмотреть на него в физическом плане, но сколько же душ от него отлетает и мечется по преддверию мира мертвых! Да их же сотни… нет… тысячи! О!
А эта полетела обратно! Видно, ее хозяина воскресили. И вот разворачивается и еще одна! Хорошие маги, вероятно, там не редкость. Что же за война сил такая? На их фоне любой конфликт в нашем мире выглядит как спор двух малышей в песочнице. Ладно, значит у меня есть большой выбор. Надо будет найти какого-нибудь мелкого героя, погибшего на этой великой войне, у крупных обычно самомнения и амбиций столько, что воскрешать их себе дороже. А мелкий, чей подвиг восславит пара бардов, да и все на этом, в самый раз. И чтобы был эльфом. Если они, конечно, там водятся. А как искать? Ну… героя — понятно. Молодая душа, внезапная насильственная смерть, десятка два-три соратников рядом, таких же молодых и азартных, это всегда видно. Скорбь окружает души, как аура, достойных она окутает большим серым облаком. Скажи мне, сколько народу о тебе скорбит, и я скажу, кем ты был. Но как узнать среди этих душ эльфийские? Как найти их, как найти, как найти? Идея! Где же тот странный аквариум, который я спер у туманящих мысли? Он точно умеет различать души, а подчинил я его уже давно… лишь бы не испортился!
Быстро обнаруженный на складе и расконсервированный артефакт напоминал гигантский мозг, плавающий в сорокалитровом аквариуме из горного хрусталя. Да им он, собственно, и был когда-то, в те давние времена, когда принадлежал вождю молодой колонии туманящих разум, довольно мерзкой расы, называемой также попросту туманниками, или гипнургами. Эти создания, телосложением весьма похожие на людей или эльфов, были одновременно убоги и страшны. Убоги, потому что слепы, глухи и лишены обоняния. На их светло-зеленых, абсолютно плоских лицах были только рты. Один более-менее обычный, пусть и с острыми игольчатыми зубами, располагался в нижней части лица, а еще два уродливых нароста, служивших для принятия особой пищи, были в том месте, где у большинства созданий находятся глаза. И именно из-за этих двух ртов гипнургов боялись и ненавидели, ибо толстые, похожие на червей щупальца были предназначены для того, чтобы буравить черепную коробку и проникать в мозг жертвы, обладающей разумом. Затем, забравшись внутрь чужой головы, они буквально выворачивались наизнанку, растворяя плоть потоками кислоты и высасывая содержимое. Мерзкая раса, в этом были единодушны все остальные народы, населявшие Федрлонд. Но могущественная. Благодаря столь отвратительному способу питания туманники получали в свое распоряжение мощное оружие — псионические силы, дававшие этим монстрам неоспоримое преимущество в извилистых подземных переходах, где они обитали. Ведь находиться на одной прямой с объектом атаки становится вовсе не обязательно, достаточно лишь навести удар по искорке разума, что вполне можно сделать из хорошо замаскированного убежища, не подвергаясь ни малейшему риску. Хотя и в случае прямого столкновения гипнурги были грозными врагами, ведь псионика — это не только ментальные удары, но и телекинез, а также многие схожие с ним способности. Но самым страшным оружием псиоников было отнюдь не умение свести жертву с ума или раздавить ее телекинезом, вовсе нет. Тем, чего боялись все, являлся ментальный контроль.
Разумный, чье сознание подвергалось такой атаке, больше не мог управлять собой. Гипнурги могли сделать со своей жертвой все что угодно. Заставить напасть на бывших друзей и перебить их без жалости, просто съесть живьем для укрепления своих сил или же направить нового невольника работать до изнеможения, обогащая и расширяя владения своих хозяев. Власть туманников была абсолютной, и мало было тех, кто мог им хоть в чем-нибудь противостоять. Единственное, что спасало расы Фредлонда от покорения псиониками, — это то, что на поверхность, под лучи солнца, гипнурги не выходили. Снаружи они были уязвимы, и не узнать их было сложно, а значит, из охотников они могли превратиться в добычу. Псионические силы хороши лишь против живого… а вот простую стрелу из лука их обладатели, как правило, не замечали. И гибли. Поводов любить туманящих разум ни у одной расы, кроме них самих, не было, а вот поводов ненавидеть хватало.
Трофей Келеэля некогда был весьма сильным туманником, опрометчиво выбравшимся с компанией сородичей на поверхность в поисках новых жертв. Вот только он сделал очень большую ошибку, оказавшись слишком близко от жилища старого волшебника. Весь отряд гипнургов был перебит, их жертвы, те, что были еще живы, освобождены и, насколько это возможно, приведены в более-менее нормальное состояние, а предводителю туманящих разум не повезло больше всех. Келеэль отделил его мозг от остального тела, немного подрастил, решив, что с увеличением его массы пропорционально возрастет и псионическая сила, а потом поставил к себе на службу. Сейчас сознание гипнурга было стерто, а его сохранившиеся и преумножившиеся псионические силы готовы были служить эльфийскому архимагу по первому требованию. Некоторые побочные эффекты, правда, появились: в частности, теперь этот живой артефакт мог в качестве пищи усваивать только мозговое вещество бывших сородичей… Но Келеэлю новая игрушка все равно понравилась.