Noir (СИ)

Ощущая тепло ее нежных объятий.
Я вернулся в Гонконг, в свой одинокий дом.
Ожидая мучительно долгое лето,
коротая бессонные ночи, иду на балкон,
покурить,
считая часы до рассвета.
И когда в лучах солнца танцует пыль,
моя Минчжу тихонько подходит ко мне, босая.
Я целую ее, как будто уже привык.
И как будто бы, она все еще здесь.
Живая.
Джио Россо (Виктор Тищенко)
 
 
 Звон шпаг эхом отражался от каменных стен замка. Раз, два, три; удары сыпались один за другим. Фехтовальщики, чьи лица были закрыты масками из тонкой металлической сетки, двигались быстро, л овко, изящно – глаз не отвести.  
 Я ходила вокруг них, то и дело   склоняя  голову набок, чуть хмурясь .  Их лица сейчас не  были  видны,  но я знала , что один из них светловолосый мужчина с голубыми глазами – граф из  Жюблен,  Comtй du Maine . Высокий и стройный, с длинными ногами, обтянутыми  белым трико .    Он грациозно управлял шпагой, красиво изгибая  тело в выпадах, и я  не  видела ,  чувствовала его  улыбку – чуть порочную, но слишком обаятельную, чтобы обратить на эту порочность внимание. 
 Второй – его полная противоположность. «Темный рыцарь» с черными, как смоль волосами, заплетенными в длинную, почти до пояса, косу. На лице у него  был  глубокий шрам от ранения мечом, а может и шпагой, точно не знаю. Он  казался больше,  крепче графа, но  так   же  быстр и изящен. 
 Их бой прекратился, и в просторном холле ненадолго повисла тишина… 
 *** 
- Спасибо за игру, сударь, - произнес, чуть поклонившись, граф.
Я ответил сдержанным кивком, и снял маску с лица. Оглядев замок, еще раз отметил богатое убранство – широкую каменную лестницу, темно-синий бархат на креслах и портреты в позолоченных рамах на стенах – фамильные традиции семьи дю Мэн.
Один из них, то и дело, привлекал мое внимание – на нем была изображена черноволосая девушка с голубыми, кристальными, как топазы, глазами. На щеках ее играл румянец, который художник весьма умело передал с помощью кистей и краски.
- Я отдам распоряжение приготовить вам комнату, - снова заговорил граф, - Переждете непогоду в удобствах. Для меня – честь принимать такого гостя, - открытая улыбка заиграла на его губах, я в очередной раз кивнул.
- Скажите, а кто изображен на этом портрете? – не сдержав своего любопытства, спросил, указав рукой на картину.
- Это моя покойная жена, Нуар дю Мэн.
- Нуар? – изумился я, не в силах оторвать глаз от лица девушки.
- Да, это ее имя. Было, - торопливо поправился граф, - Умерла в родах, так и не подарив мне долгожданного наследника.
- Я не знал, что вы были женаты.
- Наш брак был недолгим, но очень счастливым, - вздохнул он, повесив свою шпагу на крючок над камином.
- Примите мои соболезнования.
- Благодарю.
 *** 
 Лживый, прогнивший, мерзкий, отвратительный… 
 «Умерла в родах, так и не подарив  мне долгожданного наследника». 
 Я сжала губы в тонкую линию и покачала головой. Обернулась на беседующ их мужчин, и проплыла мимо.  Двигаясь мимо зеркал, я вновь попыталась увидеть свое отражение – но тщетно. 
   «Наш брак был не долгим, но  очень счастливым». Наглая ложь. Впрочем, Жюблену не привыкать обманывать, смотря людям прямо в глаза.  
 Остановившись, я посмотрела на нарисованное  лицо Нуар дю Мэн.  
 Говорят, что после смерти изображенного, портреты тускнеют, теряют краски и  живость.  
 Я разглядывала  лицо,  тронутое легким  румянцем,  с родинкой над  левой бровью – при жизни та была  над правой, но  ведь портрет – это то   же,  своего рода ,  отражение; и  не видела никаких признаков увядания полотна. В олосы густыми волнами спадали на одно плечо, открывая изгиб белой шеи,  тонкость и белизну которой  подчеркивала ткань бордового платья – благородного, винного оттенка. Большие  голубые  глаза в обрамлении темных ресниц  –  гордость  и редкость  для итальянок. На самом деле девушку на портрете  звали Нерезза –  в переводе « тьма » , но граф дю Мэн переиначил ее имя на французский лад. 
 Мимо  меня  по лестнице прошел гость – темноволосый , со шрамом на лице ;  и горничная, что семенила за ним . Наверное, его определят в одной из спален в восточном крыле замка – там, по ночам, не так сильно завывает ветер и из окон  утром   можно видеть, как туман стелется н ад поверхностью озерной воды. Рыцарь  коротко обернулся и бросил взгляд на лицо, изображенное на холсте, а затем  прошел сквозь меня и быстро поднялся по ступенькам. 
 Мой силуэт размылся в воздухе невидимой дымкой.  
 Никак к этому не привыкну… 
 Уже несколько лет  я б рожу по замку – незаметная и  почти  неслышимая. Встречаю случайных гостей  тенью графа , наблюдаю за ними в темноте ночи – что мне еще остается? Разглядываю картины семьи дю Мэн часами, а может и днями – с чет времени уже давно  для меня  потерян, ведь  впереди -   целая  вечность.  Словом, бытие мое - скука смертная.  
 А  изречение про тусклость холстины после смерти изображенного – такая же ложь, как и любезность графа дю Мэна. Потому как п о ртрет остался таким же,  каким был  написан при моей жизни. 
***
Я торопливо поднимался по крутой лестнице – в выделенные графом покои, переодеться к ужину, как краем глаза заметил в стороне темный, будто размытый силуэт. Он завис в воздухе мутным пятном. Обернулся быстро, но позади никого не оказалось.
«Померещилось» - подумал было, и даже сделал еще шаг – переступая очередную каменную ступень, как вдруг в спину подул ледяной ветер, словно торопя, толкая.
«Откуда взяться ветру? Сквозняк – да, сколько угодно, в продуваемых насквозь окошках-бойницах, но стремительному воздушному порыву…»
Мурашки пробежали по шее, а волосы на затылке словно зашевелились. Чертовщина какая-то.
Стремительно перепрыгивая по несколько ступеней, я поднялся на второй этаж, отгоняя от себя неприятное ощущение, взявшееся непонятно откуда.
Вымылся, переоделся.
Ужинали в шикарно обставленной столовой. Длинный стол, украшенный разнообразными цветами в темно-бордовых, винных тонах, был накрыт изысканно и богато. Мы с графом не съели бы и половины из того, что было предложено, но это не мешало пробовать и благосклонно кивать.
Слуги бесшумно сновали вокруг нас, меняя приборы и блюда, граф увлеченно ковырял вилкой в жульене, а я отметил, какая поразительная тишина повисла в этом гулком, холодном замке. Она словно замерла в определенный миг, да так и осталась навсегда – забыв, что время идет, меняются жители, эпохи…
- Как вам гостится, Готье? – нарушил вязкое молчание граф.
- Прекрасно, - ответил я, ровняя на коленях салфетку.