Жестокие игры
От одного этого имени Джордан напрягся. Селена Дамаскус работала частным детективом, когда он был адвокатом в Бейнбридже. У нее на самом деле были красивые глаза – настоящие омуты, в которых можно утонуть. Однажды Джордан чуть не утонул. Но за те полтора года, как он переехал в Сейлем-Фоллз, решительно порвав с прошлым, он ничего не слышал о Селене.
– Значит, ты утверждаешь, – сказал Джордан, возвращаясь к основной теме, – что Челси красавица.
– И к тому же умная. У нее только отличные оценки.
– Звучит многообещающе. А что она думает о тебе?
Томас скривился.
– Слишком смелое предположение. Скорее всего, она вообще обо мне не думает.
– Это дело поправимое.
Томас взглянул на свои тощие руки и впалую грудь.
– С моей-то «головокружительной» фигурой?
– С твоим упорством. Поверь, я не единожды пытался выкинуть тебя из головы, но ты с завидным постоянством вползал в мои мысли.
– Вот уж спасибо так спасибо!
– Не за что. Ты пригласишь ее на весенний бал?
– Нет. Сначала нужно внушить себе, что вода камень точит, чтобы, когда она рассмеется мне в лицо, не свалиться без чувств. – В море кетчупа на тарелке Томас выложил жареной картошкой инициалы Челси. – Селена знала, что посоветовать, когда речь шла о девочках.
– Потому что она сама женщина, – ответил Джордан. – Что происходит, Томас? Почему ты постоянно вспоминаешь о Селене?
– Я просто хочу, чтобы мы продолжали общаться, вот и все.
Джордан выглянул в окно и уставился на двух собак, гоняющихся друг за другом. Их хвосты оставляли на снегу замысловатые следы.
– Было бы неплохо, – негромко согласился он. – Но я потерял своего лучшего детектива год назад.
Эдди, когда только начала наблюдать за Джеком, уверяла себя, что поступает так лишь потому, что он недавно принят на работу. Она обязана удостовериться, что он не поставит на полку соль там, где должен храниться сахар. Ей необходимо убедиться, что он загружает посудомоечную машину таким образом, чтобы вымыть как можно больше посуды и при этом ничего не испортить. Потом она призналась себе, что ей просто нравится наблюдать за Джеком. Ее завораживало то, как он возит по «шахматному» полу тряпкой, витая мыслями где-то далеко. Или сосредоточенно слушает Делайлу, как будто всю жизнь мечтал научиться тушить рыбу в белом вине. Конечно, он красив, но в ее закусочную и раньше заглядывали красивые мужчины. В Джеке больше всего привлекала его необычность – ему явно было здесь не место, он был похож на орхидею, которая внезапно расцвела в пустыне. Тем не менее он вел себя так, словно всегда мечтал работать посудомойщиком. Эдди, которая чувствовала себя такой же неотъемлемой частью закусочной, как кирпичи и известка, Джек казался самым загадочным из всех ранее встречавшихся ей людей.
Она выписывала счет, когда Джек, протирающий стойку, поднял глаза, выглянул в окно и бросился в кухню. Эдди, снедаемая любопытством, пошла за ним и увидала, что он протягивает Делайле заказ.
Она взяла бумажку из рук поварихи.
– Но за седьмым столиком никого нет, – сказала она.
– Скоро появится. Ты что, не видела его? Парень с длинными волосами и книгой по философии. Он вот-вот войдет.
Эдди тут же поняла, о ком говорит Джек. Этот студент относительно недавно стал их постоянным посетителем. Каждый день, кроме воскресенья, он приходил в двадцать минут третьего, занимал столик в глубине зала и вытаскивал из своего затертого рюкзака потрепанную книгу Ницше «По ту сторону добра и зла». В минувшие три недели он неизменно заказывал гамбургер с беконом, салатом, без помидоров и с дополнительной порцией майонеза. Два маринованных огурчика. На гарнир – сырные чипсы. И черный кофе. Делайла придвинула сэндвич к Джеку. Он схватил заказ и поспешил в зал. Студент только опустился на стул, как Джек с торжествующей улыбкой поставил на стол его обычный заказ.
Парень молча достал из рюкзака свою книгу и только потом спросил:
– Что, черт возьми, все это означает?
Джек кивнул в сторону окна.
– Я увидел, что вы идете. А в последние три недели вы каждый раз заказывали одно и то же.
– И что? – изумился студент. – Может быть, сегодня мне как раз не хотелось есть этот проклятый гамбургер. – Он оттолкнул тарелку, и она упала на сиденье. – К черту вас вместе с вашими интеллектуальными играми! – выкрикнул он и выбежал из закусочной.
Эдди стояла у дверей в кухню и все видела.
Джек сердито принялся вытирать майонез с пластмассового стула и собирать развалившийся гамбургер снова на тарелку. Когда он обернулся, то обнаружил, что Эдди стоит у столика.
– Я уберу, – сказала она.
Но Джек упрямо покачал головой.
– Извини, что я отбил у тебя посетителя.
– Я уверена, ты сделал это не нарочно, – улыбнулась Эдди. – Кроме того, он никогда не оставлял чаевых.
Что-то в напряженных плечах и потухших глазах Джека подсказало ей, что ему уже не раз приходилось несладко, когда он всего лишь пытался угодить другому человеку.
– Некоторые люди не знают, как реагировать на проявление заботы и доброты, – утешила его Эдди.
Джек посмотрел ей прямо в глаза.
– А ты?
«А что ты мне можешь сделать хорошего?» – подумала она и тут же одернула себя. Джек ее подчиненный. Они такие же разные, как ночь и день. Но потом она вспомнила, как сегодня утром он встал вместо Делайлы у плиты и испек блинчики в форме снеговика, а потом положил их на тарелку Хло, стоявшую на стойке. Она подумала о том, как они будут после закрытия двигаться по пустой закусочной, убирать со столов, расставлять солонки и сахарницы – будто в танце, выглядевшем таким непринужденным, словно они исполняли его вечно.
Неожиданно ей захотелось, чтобы Джек почувствовал то, что она сама чувствует в последние дни: наконец у нее есть друг, человек, который ее понимает.
– Стюарт ходит сюда уже много лет, и каждое утро я делаю вид, что не имею ни малейшего понятия, что он будет заказывать, хотя он всегда берет одно и то же – омлет с ветчиной и сыром, картофельные оладьи и кофе. Джек, я знаю, ты просто хотел как лучше, – сказала Эдди, – но большинство посетителей не любят, когда решают за них.
Джек сунул грязную тряпку за пояс фартука и забрал у нее тарелку.
– А кто любит? – спросил он и направился на кухню, оставив Эдди гадать: своими словами он воздвиг стену между ними или дал ей ключ к пониманию?
По мнению Мэг Сакстон, физкультура – бесчеловечная форма унижения. И дело не в том, что она была невообразимо жирной, как те люди, к которым приходил Ричард Симпсонс, потому что они не могли даже с кровати подняться. Мама уверяла, что она просто растет. Папа успокаивал, что она как раз такая, как ему нравится. Мэг могла поспорить на что угодно, что родителям не приходилось страдать, бродя по магазинам с подружками и делая вид, что ее ничего не заинтересовало на распродаже, чтобы они не заметили, что она выбирает вещи пятидесятого размера.
Две девочки, которых назвал учитель физкультуры, уверенно вышли вперед и встали перед строем – им уже не впервой. Сюзанна Абернати была капитаном команды по хоккею на траве, а Хейли Маккурт в прошлом году привела к победе женскую футбольную команду в окружном чемпионате. Обе уставились на группу девочек, мысленно отсортировывая спортсменок от неудачниц.
– Сара.
– Брианна.
– Ли.
– Иззи.
Потом выбрали Джилли – хотя она и не была спортсменкой, но отличалась быстротой реакции и сообразительностью. Выбор стал невелик – всего лишь кучка девочек с нарушенной координацией. Мэг вздрагивала, когда звучало чье-то имя, как будто каждый, кто отделялся от их группки, забирал с собой частичку защитной брони.
Наконец осталось всего двое: Мэг и Тесси, девочка с синдромом Дауна, которую в этом году перевели в их класс. Хейли повернулась к Сюзанне:
– Кого выбираешь? Дебилку или свиную тушу?
На Мэг обрушился взрыв хохота. Стоявшая рядом с ней Тесси радостно захлопала в ладоши.