Жестокие игры

Джек ожидал ее реакции, но в горле у Эдди пересохло, как в пустыне.
– Расскажи, за что сидел, – сказал Уэс.
Но этого Джек произнести не мог.
– Я уверена, что Джек все объяснит, – дрожащим голосом проговорила Эдди.
– Он изнасиловал девочку. Полагаешь, этому можно найти объяснение?
Комната куда-то провалилась, остался лишь крошечный прямоугольник молчания, в котором были заключены оба – и Джек, и Эдди. Она тяжело дышала, в глазах плескалось недоверие.
– Джек? – тихо позвала Эдди, ожидая, что он осадит Уэса.
И поняла, что не дождется ответа.
Она схватила куртку, которая висела на барном стуле.
– Мне нужно прогуляться, – выдавила она из себя и выбежала из закусочной.
Джек смотрел ей вслед, когда вдруг почувствовал чью-то руку у себя на горле.
– Только через мой труп, – негромко пригрозил Уэс.
– Не искушай меня.
Полицейский еще сильнее сдавил его горло.
– Хочешь продолжить разговор под протокол, Сент-Брайд? – Внезапно Уэс отпустил его. – Сделай нам всем одолжение. Захлопни за собой дверь и иди, пока не пересечешь границу города.
Когда Уэс ушел, Джек опустился на стул и обхватил голову руками. В детстве его любимой игрушкой был стеклянный шар, в котором помещался маленький городок с пряничными домиками и сахарными улочками и шел снег. Он так сильно хотел там жить, что однажды раздавил стеклянный шар… и обнаружил, что дома сделаны из пластмассы, а улочки просто нарисованы. Он знал, что жизнь, которую он себе придумал в Сейлем-Фоллз, – всего лишь иллюзия, что однажды и она треснет, как тот стеклянный шар. Но он надеялся – господи, как он надеялся! – что это случится не так скоро.
– Знаешь, тебя никто не может заставить.
Джек совершенно забыл, что он в закусочной не один.
– Что заставить?
– Бежать из города. Тебе не могут угрожать. Ты выплатил свой долг обществу. Теперь ты свободен и можешь вернуться к прежней жизни.
– Я не преступник.
Джордан пожал плечами, как будто слышал подобное сотни раз.
– Ты почти год провел в тюрьме, потому что тебя заставили это сделать. Неужели ты не считаешь, что теперь можешь жить там, где хочешь?
– А может быть, я не хочу.
Фары осветили закусочную, это приехало такси.
– Я очень хорошо разбираюсь в людях. И судя по взгляду, которым ты наградил меня, когда я прервал твое рандеву с известной нам официанткой, сейчас ты лжешь. – Джордан поставил пустую чашку в ведро для грязной посуды, стоявшее у стойки. – Поблагодари за меня Эдди.
– Мистер Макфи, – попросил Джек, – можно я поеду с вами на такси?
В свете фонаря, висящего над крыльцом, вокруг головы Джека образовалось некое подобие нимба.
– Я не делал этого! – заявил он.
Их все еще разделяла дверь с противомоскитной сеткой. Эдди приложила к ней ладонь. Джек прижал свою с другой стороны. Эдди думала о тюрьме. Приходил ли кто-нибудь к Джеку на свидание? Была ли между ними стена, вот как сейчас?
– Уэс мне все рассказал, – призналась она. – В участке в базе есть твое дело. Он даже сказал, что ты приходил становиться на учет как человек, совершивший сексуальное насилие.
– Я обязан встать на учет. Это часть соглашения сторон. В глазах Эдди были слезы.
– Невинных людей в тюрьму не сажают.
– И дети не должны умирать. Эдди, тебе ли не знать, что жизнь не всегда справедлива? – Джек помолчал. – Ты не задумывалась, почему я никогда не прикасался первым? Почему ты первая взяла меня за руку, первая поцеловала?
– Почему?
– Потому что я не хочу быть тем, кем меня считают. Не хочу быть животным, теряющим над собой контроль. И я боюсь, что, прикоснувшись к тебе, прикоснувшись по-настоящему, уже не смогу остановиться. – Джек через сетку дотронулся губами до ее ладони. – Эдди, ты должна мне верить! Я бы никогда не поступил так с женщиной.
– О них я тоже никогда бы такого не подумала.
– О ком?
Эдди подняла глаза.
– О парнях, которые изнасиловали меня.
Ей было шестнадцать, она ходила в старший класс местной школы и была круглой отличницей. Редактор школьной газеты, мечтающая стать журналисткой. Чтобы вовремя завершить работу над выпуском газеты, ей часто приходилось работать по вечерам. Родители были заняты в закусочной, дома ее никто не ждал.
Стояла холодная для апреля погода, настолько холодная, что Эдди, закрыв за собой дверь, пожалела, что не надела джинсы вместо тонкой юбки. Она поплотнее запахнула куртку и пошла вдоль футбольного поля в сторону городка.
Сначала она услышала голоса – трех футболистов, старшеклассников, которые выиграли в прошлом году окружной чемпионат. Смутившись – у футболистов с мозгами большой напряг! – она решила обойти их десятой дорогой, сделав вид, что не заметила у них бутылку виски «Джек Дэниэлс».
– Эдди! – позвал один из них.
Она настолько удивилась, что он знает, как ее зовут, что обернулась.
– Подойди на секунду.
Она, словно птичка, заметившая еду, пошла на зов – осторожно, на что-то надеясь, но готовая в любой момент улететь прочь от любого движения находящегося поблизости человека.
– Помнишь, ты написала статью о последней игре минувшего сезона? Вышло круто. Верно, парни?
Остальные двое кивнули. Было в них что-то почти красивое – в разгоряченных лицах, в блестящих шапках волос. Они напоминали незнакомый вид, о котором она читала, но лично никогда не изучала.
– Одна проблема: ты неправильно написала мою фамилию.
– Быть такого не может!
Эдди всегда все перепроверяла, в деталях она была педант.
Парень засмеялся.
– Может быть, я не такой умный, как ты, но я точно знаю, как правильно пишется моя фамилия!
Двое других толкнули друг друга в бок и заржали.
– Хочешь выпить?
Эдди покачала головой.
– Согреешься.
Она робко сделала глоток. Горло обожгло. Она закашлялась и практически все выплюнула на траву. Из глаз потекли слезы.
– Эй, Эдди! – воскликнул первый, обнимая ее. – Расслабься. – Его рука скользнула по ее телу. – Знаешь, а ты не такая тощая, как кажешься, когда идешь по коридору.
Эдди попыталась отодвинуться.
– Мне пора.
– Сперва я хочу, чтобы ты научилась правильно писать мое имя. Компромисс показался ей честным. Эдди кивнула. Парень наклонился ближе.
– Это тайна, – прошептал он.
Она тоже нагнулась, подыгрывая ему, и почувствовала, как его язык проник ей в ухо.
Она отшатнулась, но он крепко держал ее.
– А теперь повтори, – велел он, припечатывая губы к ее губам.
Эдди мало что запомнила из того, что произошло потом. Она помнила только, что их было трое. Что скамейки на трибунах были ярко-оранжевого цвета. Что страх – в больших дозах – пахнет серой. Что на твоем теле есть места, о существовании которых ты и не догадывалась. Что можно просто безучастно наблюдать, не чувствуя боли.
– Ты никогда не задумывался, кто отец Хло? – спросила Эдди.
Они сидели в ее гостиной, Джек тяжело сглотнул комок, вставший в горле.
– Кто из них?
– Не знаю. Никогда не хотела знать. Я решила, что заслуживаю того, чтобы дочь была моей и только моей.
– Почему ты ничего никому не сказала?
– Потому что меня окрестили бы шлюхой. И потому что я не уверена… вообще сомневаюсь… что они что-то помнят о случившемся. – Она запнулась. – К сожалению, мне просто не повезло. Много лет я задавалась вопросом, почему они так со мной поступили.
– Ты оказалась не в то время не в том месте, – пробормотал Джек. – Мы оба.
Целых восемь месяцев он ненавидел систему за то, что сомнения всегда толковались в пользу женщин. И сейчас, стоя лицом к лицу с Эдди, он понял: можно бросить за решетку миллион невиновных мужчин, но это не искупит вину сильного пола за то, что случилось с ней.
– Они… до сих пор живут здесь?
– Хочешь сразиться с моими драконами, Джек? – Эдди слабо улыбнулась. – Один разбился на мотоцикле. Второй переехал во Флориду. Третий живет здесь.