Сладостная горечь
– Одолжи мне немного, милая. Я проигрался. И разноцветные кружочки быстро перекочевали в карман Майка. Венеция все еще не могла без трепета видеть этот теплый зовущий огонек в его глазах и после всего безумия последних двенадцати дней никак не могла свыкнуться с мыслью, что она миссис Прайс; что со вдовой Джефри Селлингэм произошла удивительная метаморфоза. В «Казино» Майк обещал вернуть одолженные жетоны, но опять проиграл. Возвращаясь в отель под огромными россыпями звезд, он не переставал жаловаться на фатальное невезение, преследовавшее его за игральными столами. К тому же в «Казино» было страшно жарко. Самое неприятное заключается в том, что он потратил почти все туристские чеки. Венеции придется подождать, пока он не сможет вернуть ей все то, что он взял у нее взаймы (в последние два дня он только и делал, что одалживал у нее).
– Не беспокойся, милый, – сказала она, прижимаясь к нему. – Все, что я имею, – твое.
– Ты ангел, – произнес он, целуя ее в макушку.
Деньги ее мало волновали. Беда только в том, что с собой у нее не было франков, на которые она хотела бы купить подарки своей дочери и матери Джефри.
За границей она получила две весточки от Мейбл. Письма дочери следовали за ней и, наконец, догнали ее в этом городе. Одно из писем она прочла Майку. Оно его позабавило, и он от души смеялся.
«Очень надеюсь, что ты классно проводишь время. У нас тут стоит страшная жара и, наверняка, во Франции тоже жарко. Я начала вести пятилетний дневник, который бабушка подарила мне на день рождения, и описала в нем вашу свадьбу. Я написала, что ты была очень красива, что было много народу и мне понравилась роль твоей подружки, пусть даже ты и не походила на настоящую невесту…»
– Хотел бы я знать, что у нее на уме, – улыбнулся Майк.
– Я не очень уверена, – рассмеялась Венеция, – но, пожалуй, она считает, что на невесте должна быть белая фата и флердоранж. Вот послушай, что она здесь пишет о нас: «Моя мама была красивой в шелковом платье цвета бледного табака с жемчужным ожерельем в три ряда и в большой черной шляпе, из-под которой выбивались ее золотистые волосы…»
– Мне это нравится – «золотистые волосы», – заметил Майк.
– Мейбл вступила в романтическую полосу, – сказала Венеция и продолжила чтение письма:
«Муж мамы, которого я буду называть дядя Майк, был очень красивым в светло-сером костюме с белой гвоздикой. Со мной согласны все наши девочки, и я жду-не дождусь летних каникул, когда мы сможем покататься с ним верхом. Я забыла сказать, что у мамы были в руках роскошные орхидеи, присланные ей дядей Майком. Банкет в „Кларидже“ прошел просто здорово. На нем была тетя Барбара, она была со мной очень мила, хотя в общем она мне не нравится. Все было очень хорошо, и шафер, Тони Уинтерс, принес мне мороженое. А я даже покраснела, когда он сказал, что я хорошенькая. На мне было нежно-розовое платье с розами. Их тоже прислал дядя Майк, и еще он подарил мне часы…»
Наивное письмо не столько растрогало Венецию, но, по крайней мере, убедило ее в том, что Мейбл ничего не имеет против того человека, который заменит ей отца. Майк продолжал смеяться над письмом и сказал, что Мейбл «милый ребенок», но возразил против «дяди Майка», поинтересовавшись, чья это была идея.
– Мой дорогой, – ответила Венеция. – Как еще ей называть тебя?
Он сказал, что Мейбл может обращаться к нему просто по имени; ведь ей уже пятнадцать, и он только в два раза старше ее.
В ответном письме Венеция попросила дочь не называть отчима «дядей».
В каждую из удивительных ночей медового месяца, лежа в объятиях мужа, Венеция ощущала полное блаженство, убеждаясь лишний раз в правильности сделанного выбора.
Сейчас ей больше всего хотелось вернуться домой и снова увидеть Мейбл, поскольку ребенок не все лето проведет с ней. Венеция обещала хотя бы на три недели отправить дочь к бабушке. Впервые во время летних школьных каникул они будут разлучены на столь длительное время.
Майк не горел желанием увидеть Мейбл в Бернт-Эш, когда они вернутся туда.
– Мейбл владела тобою пятнадцать лет. Наступила моя очередь, – сказал он. – Давай побудем одни в начале нашей совместной жизни… хотя бы на первых порах.
Если Венеция и не была согласна с ним, она ничего не смогла противопоставить его льстивой ревности. Приятно сознавать его желание, чтобы она принадлежала только ему одному.
С другой стороны, как долго они будут оставаться одни? Это необходимо выяснить.
Майк подошел к ней и положил руки на ее плечи.
– Разве нельзя наскрести еще немного франков и остаться? – спросил он со вздохом.
– Дорогой, я не могу, – ответила она, глядя на его отражение в зеркале. – И я считаю, что нам пора домой.
– Значит, завтра рано утром двинем в спешном порядке в Ле-Турке, а оттуда в Англию. Жаль!
Она томно склонила голову на его ладонь.
– В конце года мы получим деньги и снова отправимся сюда.
– Я хочу собрать друзей и на зиму отправиться куда-нибудь, – заметил он.
Венеция промолчала. Слова Майка смутили ее, так как она не любила лыжи. Ей ненавистна была сама мысль о горных отелях, а Швейцарию она любила по-настоящему только летом. После смерти Джефри она поклялась, что никогда не возвратится в страну, где в горах летом отдыхала вместе с ним.
Она молча принялась наводить порядок на туалетном столике и убирать косметику в ящик.
– Кажется, я никогда не спрашивал тебя, умеешь ли ты кататься на лыжах, дорогая? – спросил Майк.
– Я пыталась, но они мне не понравились, хотя Швейцария наверняка должна понравиться Мейбл. Мы могли бы взять ее куда-нибудь с собой на Рождество. В ее возрасте она должна уметь кататься на коньках и лыжах.
Венеция, продолжая следить за лицом Майка в зеркале, заметила, как оно омрачилось, а уголки губ опустились вниз. Но в следующую секунду он опять улыбался.
– Хорошо… посмотрим!
Она подумала:
«Он не хочет, чтобы Мейбл была рядом. Разумеется, Барбара сказала бы, что я сумасшедшая, если пытаюсь, едва выскочив замуж, гнуть свое. Мне надо запастись терпением и приручать его постепенно».
– Чем мы сегодня займемся? – спросила она наконец.
– Хм… ты помнишь парня, с которым вчера вечером мы болтали в баре?
– Этого довольно симпатичного американца?
– Да. Оказалось, что у нас с ним одно увлечение.
– Лошади?
Майк улыбнулся и, протянув руку к портсигару Венеции, взял сигарету.
– Да. Он держит скаковых лошадей в Вирджинии. Между прочим, он приглашает нас к себе. Можно приехать в любое время и остановиться у него, если мы когда-нибудь соберемся в Штаты. В Париже он по делам и на уик-энд сумел выбраться в Довиль. Мы с ним хотели бы проехаться на Ривьеру… это неподалеку от того места, где во время Второй мировой войны высадились американцы. Помнишь, дорогая, я показывал тебе эти пляжи, когда мы проезжали мимо?
– Да, помню.
– А чем ты хотела заняться?
Венеция, не говоря ни слова, встала. Майк обнял ее, с удовольствием оглядывая ее стройную фигуру. Никому не приходит в голову, что она на двенадцать лет старше его, подумал он, проводя рукой по ее тонкой талии. Это просто чудо, что она так хорошо сохранилась. Правда, прошлой ночью Венеция жаловалась, что набрала вес благодаря французской пище… Если она хочет сохранить эту девичью талию, то дома ей придется сесть на строгую диету. У него не просто красивая жена, но и надежный друг. Просто здорово, что не нужно экономить после того, – как Венеция перевела на его счет изрядное количество денег. Порой он пугался, что она устает, а прошлой ночью жаловалась, что ей нездоровится… Все же он обожал ее.
Он объяснил ей, что американец, Рендольф Саттон, имеет письменное приглашение какого-то французского виконта, а у этого виконта есть замок в Ламарше и отличная конюшня.
– Я вызвался подбросить Саттона до Ривьеры на машине, если ты не возражаешь, милая. Мы пробудем там часа два, не больше, и мне кажется, что ты не горишь желанием отправиться с нами.