Возвращение. Части 1-3 (СИ)

— Наконец-то! — сказала она. — Быстро мой руки и за стол.
— Грибы! — обрадовался я. — Пахнут-то как! Откуда они?
— Ты что, заболел? — спросила мама, посмотрев на меня с тревогой. — Или это у тебя такая дурацкая шутка? Сам же вчера притащил подосиновики.
— Шутка! — сказал я, сбежав от нее в ванную комнату. — Сейчас приду.
После ее слов я вспомнил, что в этом году во второй половине лета было много дождей, и мы собирали грибы даже в начале сентября. Надо же было так проколоться! Нужно будет меньше болтать и больше слушать.
На кухне за столом уже сидели отец с сестрой.
— Куда это ты бегал? — спросила сестра. — Наверное, узнавать, не приехала ли зазноба?
— Оставь его, Таня! — сказала мама, заходя следом за мной на кухню. — Давайте, ешьте, а я сяду после вас.
Сидеть вчетвером за кухонным столом было тесно, поэтому она сначала кормила нас, а потом садилась есть сама. Вопрос сестры о зазнобе всколыхнул память, и я вспомнил, что Лена Цыбушкина, в которую я был влюблен уже три года, уехала по путевке в Артек. Почему-то вспомнился сюжет из "Ералаша", где на Совете дружины пропесочивали влюбленного пионера. Это когда говорили, что как целовать, так отличниц. Я фыркнул.
— Чему радуемся? — спросил отец, накладывая себе картошки.
— Жизни, — ответил я, занявшись тем же самым.
От кухонных запахов я начал захлебываться слюной.
— Полезное занятие, — одобрил он. — Сходил бы ты еще пару раз за грибами, пока они есть, и не начались занятия. А то свежих уже долго не увидим, а у сушеных совсем не тот вкус. Я бы составил тебе компанию, но нужно помочь матери.
— Обязательно, — с полным ртом ответил я. — Хоть и вредно, но вкусно!
— Это что же там вредно? — спросила мама. — Грибы, что ли? Так ведь сам принес.
— Жареное вредно, — машинально пояснил я, занятый поеданием завтрака. — Сплошные канцерогены. А на подсолнечном масле вообще ничего жарить нельзя.
— Откуда взял такие слова? — сказала недовольная мама. — Я вам на все сливочного масла не наберусь. Если все на нем готовить, никакой зарплаты не хватит. И чем плохо подсолнечное? Всегда ел, а сейчас вдруг стало вредным!
— Статью читал об онкологии, — начал выпутываться я. — По-моему, в каком-то журнале в библиотеке. Там пишут, что жареное вообще вредно, а когда жарят на подсолнечном масле, вредно вдвойне, потому что при жарке оно превращается в олифу и гробит печень.
— То, что жареное вредно, мы знаем и без твоего журнала, — сказал отец, макая хлебом остатки масла. — Но вредно будет, если его есть каждый день, а вы губу на жареную картошку не раскатывайте. Картофеля два мешка на всю зиму. Это матери только на борщи и супы. К грибам можно будет еще пару раз пожарить, а потом перейдем на каши и макароны. А скоро мой отец будет колоть кабана и пришлет сала. На сале я вам тоже несколько раз пожарю. Пальчики оближите, и никакой олифы в нем нет.
— Пусть отказывается, — ехидно сказала Танька. — Мне же больше достанется! Хоть что-то он не сожрет!
Это она намекнула на то, что я, как младший в семье, объедал ее в тех нечастых случаях, когда нам доставались какие-нибудь вкусности. Я намек проигнорировал, но мама сделала ей замечание.
— Не ожидала от тебя таких грубых слов! — сказала она. — Да еще в адрес брата!
— Я не обиделся, — примирительно сказал я. — Как можно обижаться на любимую сестру? Спасибо, мама, все было очень вкусно!
Я встал и пошел мыть руки, проигнорировав удивление матери и вытаращившуюся на меня сестру. Все равно у меня не получится быть прежним, так что пусть понемногу привыкают к моим странностям. В конце концов, у меня переломный возраст.
В свою комнату я не пошел. Если бы я это сделал, мама почти наверняка, поев и помыв посуду, явилась бы ко мне допытываться, все ли у меня в порядке. Чтобы избежать объяснений, я вышел на улицу, пытаясь вспомнить, кого из ребят я в той реальности увидел до школы. Наверное, таких встреч не было, потому что все мои друзья приехали в последние дни августа. Кое-кого из девчонок из "рабочего" городка я тогда видел, но самому к ним подойти и завязать разговор… В школе — дело другое, а так… Слава богу, от прежней стеснительности не осталось и следа. Раз нет друзей, пойду искать девчонок. Я вернулся в квартиру и, пока мама возилась на кухне, поменял трико на более приличные брюки и попробовал расчесать волосы. В детстве я из-за волос пережил немало огорчений. Они у меня были материнские, густые и слегка вьющиеся. Все попытки сделать одну из нравившихся мне причесок ни к чему не привели. В конце шестого класса я даже пропустил день занятий из-за неудачной попытки уложить волосы назад. Я помыл голову, расчесал волосы в нужном направлении и туго завязал косынку. Когда я ее утром развязал, не смог сдержать слез: все волосы встали дыбом! Я просто не успевал их помыть и высушить еще раз, а идти с мокрой головой в середине апреля… Меня все пожалели, даже сестра отсмеялась тогда, когда думала, что я этого не замечу. Сейчас я несколько раз провел расческой по своей шевелюре и остался доволен. Было бы из-за чего терзаться! Очень красиво, не у всякой девчонки такие. Уже потеплело, поэтому я решил ограничиться рубашкой. Дополнив свой наряд туфлями, которые купили к школе, я вышел из дома и пошел к дыре в заборе. Хотелось пообщаться хоть с кем-нибудь из одноклассников и посмотреть, как они на меня будут реагировать. Да и соскучился я по ним за лето. А я другой — так за все семьдесят лет.
Идти пришлось через территорию школы, и я не удержался и обошел ее вокруг. В школьной ограде были две калитки. Выйдя в одну из них, я направился к двухэтажным домам, где жили почти все девчонки нашего класса, в том числе и моя первая любовь. Повезло только в третьем дворе, где на лавочке о чем-то разговаривали Ольга Орленко и Ира Алферова. Увидев меня, они замолчали. Ира была самой крупной девочкой в классе, а у Оли была хорошая фигура и прекрасные светлые волосы, но ее внешность портили крупные черты лица. Когда я выбирал себе даму сердца, они в списках претенденток не значились.
— Привет, девочки! — поздоровался я. — Прекрасно выглядите! К школе морально подготовились?
В ответ на меня уставились две пары широко открытых глаз.
— Что я такого сказал, что вы так удивились? — спросил я, садясь между ними. — Разрешите присесть рядом? Не бойтесь, я не кусаюсь.
— Что с тобой, Ищенко? — спросила Оля. — Не заболел?
— Что, так плохо выгляжу? — спросил я глядя в глаза смутившейся Ольге. — Так я вроде смотрелся в зеркало и дефектов не нашел. И что у вас за дурацкая манера всех звать по фамилиям? Учителя — ладно, у них мы везде проходим пофамильно, а мы с вами школьные друзья. За четыре года в одном классе не запомнить имени… Точно говорят про девичью память, что она короткая.
— Выглядишь ты нормально, — пришла на помощь подруге Ира. — Ты себя ведешь ненормально.
— Ну вот! — я сделал вид, что обиделся. — Уже ни с того, ни с сего записали в ненормальные. Злые вы, уйду я от вас! Не знаете, приехали Черзарова или Цыбушкина?
— А зачем они тебе? — спросила Оля. — Решился, наконец, подкатиться к Ленке?
— А тебе-то что? — вопросом на вопрос ответил я. — Кого хочу, того и люблю!
Я всегда думал, что выражение "круглые глаза" это метафора. Теперь я мог наблюдать воочию две такие пары.
— Опять удивились, — засмеялся я. — Я вам, кстати, о своей любви абсолютно ничего не сказал, даже того, что она есть. А то разнесете небылицы, а мне потом уличать вас во лжи. Люся с Леной мне были нужны просто для разговора, раз его с вами не получилось. Они у нас умницы и отличницы, поэтому с ними я бы общий язык нашел.
— Нет их, — ответила Ира. — Ленка из Артека уехала не домой, а к бабушке. За ней должна была заехать мать. А Люся с родителями сегодня уехала в Минск. Так что не с кем тебе разговаривать, Геночка!
— Здорово! — сказал я, опять садясь на лавочку. — Как заговорил о других женщинах, так даже имя вспомнили, да еще его ласкательный вариант.