Дворец из камня

Мири перешла улицу и повернула в другую сторону, направившись не к Петеру, а в Замок Королевы. По дороге она срывала все попадавшиеся листовки, но потом сдалась. Их были сотни. С тем же успехом она могла бы попытаться осушить реку ведром.
Мири опоздала; магистр Филипп проводил занятия в библиотеке. Она отыскала Тимона и положила листовку поверх книги, которую тот читал.
Тимон улыбнулся ей:
— Правда, чудесно? Мы уже три раза наведывались к печатнику. Он говорит, что такой популярной листовки ему не доводилось видеть!
— Тимон, это были мои личные мысли. Как ты посмел украсть их у меня?
— Украсть? — Он разгладил листовку ладонью. — Но я ведь спрашивал, не хочешь ли ты поделиться ими…
— Я думала, речь шла о тебе, а не обо всем городе!
Он поморщился, как от пощечины:
— Я был уверен, что ты придешь в восторг от такого отклика. Мы же вместе начали дело. Или теперь ты хочешь устраниться?
— В этом деле мы не вместе, — выпалила Мири, потрясая листовкой. — Бритта здесь выставлена как бесчестная, чванливая девица.
— А разве она не такая?
— Нет!
— Мы то, что мы делаем, — тихо произнес Тимон.
— Но эта листовка заставляет людей ненавидеть ее. — Мири опустилась на стул рядом с ним и уткнулась лбом в столешницу. — Все это очень, очень плохо.
— Мне жаль, Мири. У меня есть такая особенность — загореться от чего-то и действовать не думая. Твоя работа так превосходно написана! В конце я добавил кусочек от себя, довольно рискованный, но правдивый. Это показалось мне настолько важным, что я даже не побоялся казни. То, что ты написала, ведь тоже правда?
— Да, конечно, но все не так просто, Тимон.
— Почему? Что плохого в том, чтобы сказать правду? Это королевство слепо. А наша задача как просвещенных людей — громко заявлять о том, каков этот мир на самом деле, пока и остальной народ не разберется, что к чему.
— Но Бритта…
— Люди боятся выступить против короля, который засел во дворце, окруженный целой армией. Он для них слишком силен, чтобы его свергнуть. Другое дело принцесса-мошенница. Эта задача полегче.
— Она моя подруга! — возмутилась Мири.
Тимон открыл книгу с родословным деревом королей и королев Данленда:
— История — это имена на странице. Пройдут годы, и твоя подруга превратится в очередное ничего не значащее имя, которое школьникам придется запомнить. Или ее имя может оказаться связанным с переменой. Ты умная, Мири. Ты сама понимаешь, что нельзя одновременно поддерживать и подругу-принцессу, и борьбу народа за справедливость.
Нет, она этого до сих пор не понимала. А теперь эта мысль больно ее ударила.
Тимон вскочил, щеки его запылали.
— Пусть же народ усомнится в принцессе. Так он смелее начнет задавать вопросы, которые сотрясут королевство. Народ поднимется, корона падет, все титулы будут упразднены, и наконец все станут равными.
Когда Тимон так говорил, ей невольно хотелось присоединиться к маршу и громко кричать. Народ поднимается, королей упраздняют, в стране перемены! Сердце громко стучало, но внутри все сжималось от чувства вины. Ну почему все так сложно?
В тот день Мири обрела настоящий покой только на занятиях по математике. Здесь можно было разбить числа на две простые категории: положительные и отрицательные. В отличие от чисел слова редко имели одно значение. Они находились в движении, менялись, скрывались под чужой личиной и выскакивали неожиданно. Слова были скользкие и живые; они вырывались из ее тисков и становились другими. Слова таили опасность.
«Один плюс один всегда будет два», — подумала Мири.
Она взглянула на девушку на картине. Неужели ее лицо и прежде выражало такую безысходность? Казалось, девушка поймана в ловушку — ей хочется исследовать мир, но она не может поставить этот глупый кувшин.
«Прости, — подумала Мири, обращаясь к девушке на картине. Ей просто нужно было перед кем-то извиниться. — Я очень виновата».
  
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
 
 
 
 
Бог свидетель, она чересчур горяча.
 
Бог свидетель, она покорна господину.
 
Бог свидетель, ей верить никак нельзя,
 
И румянец фальшив, и слова ее лживы.
 
 
 
Мири не стала дожидаться Тимона после занятий и поспешила вернуться во дворец одна. Мысли роились у нее в голове, но ей не удавалось связать их вместе в приятную фразу. Так и не придумав, чем утешить Бритту, Мири постучала в двери покоев и немного их приоткрыла.
— Входи, Мири! — Бритта встретила ее благодарной улыбкой. Она была не одна. Бритта представила своих гостей, столичных знатных дам, чопорно разместившихся по диванам. — А это моя дражайшая подруга, госпожа Мири с горы Эскель.
Мири присела в поклоне, жалея, что не застала подругу одну. Листовка живым угольком сжигала ее изнутри.
Беседа шла неспешно. Говорили о погоде, о приготовлениях к королевской свадьбе, до которой осталось всего несколько дней, и о лучшем украшении десерта. Мири уже собиралась выпалить свое признание, несмотря на присутствие дам, когда одна из них, потупив взор и не отрывая его от веера на коленях, сказала:
— Сегодня утром нам на глаза попалась одна листовка. Обычно я не читаю подобные публикации, но эта вызвала большой переполох среди прислуги. Из уважения к вам, госпожа Бритта, мы усомнились в правдивости указанных там фактов, поэтому пришли лично, чтобы выслушать ваши объяснения.
— Объяснения? — переспросила Бритта, побледнев как полотно.
Дама кивнула:
— Листовка, безусловно, не соответствует истине.
Мири захотелось, чтобы дворец рухнул в ту же секунду и похоронил ее заживо.
— У меня почти нет объяснений или оправданий, — сказала Бритта. — Кое-что из написанного там — правда.
— Кое-что? — спросила дама, выгнув бровь.
Румяные щеки Бритты стали пунцовыми.
— Я действительно поехала в Эскель. Я действительно назвалась сиротой и училась в академии принцесс.
— Понятно. А что думаете по этому поводу вы, госпожа Мири с горы Эскель? — поинтересовалась дама.
Мири, которая сидела, подсунув ладони под себя, вспомнила уроки манер и сложила руки на коленях.
— Я думаю… Я думаю, что Бритта моя подруга. Возможно, тот, кто это написал, не имел в виду ничего плохого. И Бритта тоже не желала никому навредить, когда отправилась на гору Эскель. Так или иначе, я не хотела стать принцессой.
Сказала и поморщилась. Магистр Филипп печально покачал бы головой, услышав, как она перепутала все правила риторики. На лицах дам читались недоумение и даже насмешка. Бритта выглядела потерянной.
Дамы напомнили Мири голодных рыб, которых она видела в океане: они плавали кругами в ожидании отбросов с рыбацких судов — рыбьих потрохов после чистки улова. Понимая, что своим признанием авторства она лишь даст им еще больше повода для сплетен, «дражайшая подруга» Бритты извинилась и ушла.
В комнате девушек Мири не могла взглянуть никому в глаза. Они оказались правы: это она написала «Жалобу горянки», пусть даже не всю. Но как ей все объяснить, не упоминая Тимона? Мужа Сиселы казнили за такое же преступление.
Мири надела накидку поверх студенческой мантии и вышла на улицу.
На столицу опустился вечер. Керосиновые фонари шипели, освещая дома, лишенные красок, так что мир выглядел черно-белым, как усеянное звездами небо.
В той части города, где жила госпожа Сисела, на клумбах пышно цвели крокусы и нарциссы. Скоро в гору поползут фургоны, начнутся весенние торги. От этой мысли Мири передернуло. Хоть она и написала с десяток писем сестре, но теперь не хотела отправлять ни одного. Что она может сказать о податях и грозящей всем жестокой бедности? Как ей успеть все уладить вовремя?
Мири вошла в салон, и гости повернулись к ней, обрадовавшись ее появлению. Мири сжала кулачки, не желая расставаться с гневом.