Мартовскіе дни 1917 года

В глав? о "трагедіи фронта" в связи с вопросом о реформах в арміи, предпринятых революціонной властью, мы коснемся роковой роли, которую сыграл в психологіи военной среды "приказ № 1". Быть может, ему приписывали большее значеніе, ч?м он сам по себ? им?л в д?йствительности. Но он стал как бы символом м?ропріятій, разлагавших армію. Отсюда острота, с которой относились в теченіе всей революціи к этому сов?тскому акту и повышенныя требованія к правительству о безоговорочном признаніи его "ошибочным" [101]. В петербургской обстановк? перваго марта "приказ", д?йствительно, не мог им?ть разлагающаго вліянія — непосредственное его возд?йствіе в первый момент им?ло противоположные результаты. Несомн?нно напряженная атмосфера среди гарнизона сильно смягчилась (эта напряженность значительно была преувеличена современниками). Вн?шнія уличныя наблюденія Набокова могут быть подтверждены и другими свид?тельствами. Тот же подвижной французскій наблюдатель, слонявшійся по улицам столицы в поисках впечатл?ній, разсказывал в дневник? — стать? под 5-м марта, как он в сопровожденіи кн. Ливена, адъютанта одного из наибол?е аристократических полков — кавалергардскаго, — прогуливался по Невскому проспекту, и как большинство встр?чных солдат, также гулявших в одиночку или группами, салютировали по военному офицера-кавалергарда: "каждый день наблюдается прогресс", — зам?тил своему спутнику кн. Ливен, — "вчера отдавали честь больше, ч?м наканун?, а сегодня вы видите сами". Не трудно, конечно, процитировать и показанія иного характера, но они едва ли изм?нят общую картину. Попавшій через н?сколько дней в город ген. Врангель, р?зко обвиняющій т?х офицеров, которые "не побрезгали украсить форменное пальто модным революціонным цв?том" и перестарались "трусостью, малодушіем и рабол?піем перед новыми властителями", утверждает, что он "постоянно ходил по городу п?шком в генеральской форм? с вензелями Насл?дника Цесаревича на погонах... и за все время не им?л ни одного столкновенія". Отдадим должное мужеству ген. Врангеля, но, очевидно, коса в данном случа? не находила на камень,— окружающія условія не создавали атмосферы, в которой родятся столкновенія и эксцессы. Так житейски понятно, что люди, подвергшіеся аресту и выпущенные, над?вали красные банты, что служило для них своего рода иммунитетом.
Не то же ли мы видим внутри казарм? Кн. Мансырев, в качеств? депутата Думы, пос?тившій 2 марта казармы Петроградскаго и Измайловскаго полков, найдет "настроеніе солдат везд?... хорошее, радостное и дружеское". Он разскажет, как солдаты вытолкали вон самозванных агитаторов, комментировавших "приказ № 1" в смысл? неповиновенія офицерам и ведших пораженческую пропаганду. Правда, на другой день в т?х же казармах Измайловскаго полка депутату в одной рот? пришлось услышать "реплики недоброжелательнаго свойства". "Изгнанные из полка агитаторы, — меланхолически зам?чает мемуарист, — усп?ли достигнуть своего... Это был первый признак разложенія арміи". В первое время вообще солдаты без разр?шенія Исп. Ком. никого не пропускали; конечно, то была фикція контроля, ибо сам Шляпников признался, что он в качеств? члена Исп. Ком. десятками подписывал чистые бланки. Одного мемуариста всегда можно побить другим. Не разбираясь в безчисленных субъективных контроверсах, ограничимся ещё одним противоположным приведенному свид?тельством, которое мы можем сопоставить с им?ющимся документом. Р?чь идет о преображеніях. Вот картина, изображенная секретарем Родзянко Садиковым. Она столь характерна, что приведем ее, іn extenso. "Одним из первых посл? переворота в полном состав? в Думу явился запасной бат. л.-гв. Преображенскаго полка со вс?ми офицерами и командиром полк. кн. Аргутинским-Долгоруким", — пишет Садиков, воспроизводя легенду, нами уже разсмотр?нную. Батальон первые н?сколько дней нес наружную и внутреннюю охрану Таврическаго дворца, а также и караулы у министерскаго павильона, гд? находились арестованные министры. Солдаты были дисциплинированы и безприкословно подчинялись вс?м приказаніям своих офицеров. И вот через н?сколько дней батальон см?нил другой полк, а преображенцы отправились к себ? в казармы. В тот же день картина совершенно изм?нилась. В казармы явились агитаторы, и к вечеру вс? офицеры были уже арестованы, подверглись всевозможным издевательствам и, как потом мн? разсказывали, к ним в комнату ворвались окончательно распропагандированные, обезум?вшіе и вооруженные до зубов их же солдаты, обезоружив вс?х офицеров, хватали их и тащили для немедленной расправы во двор казарм. Кто-то догадался крикнуть: "тащите, товарищи, их в Думу, там разберут". Этот призыв спас несчастных. Вс?х офицеров, как они были, без шинелей, без фуражек, гурьбой по морозу и сн?гу гнали в Думу. Их втащили в Екатерининскій зал. Возбужденіе росло с каждой минутой. Уже раздавались крики: "бей изм?нников, бей предателей". Случайно увид?в эту картину, я понял, что спасти положеніе может только М. Вл. Я бросился к нему. Через н?сколько минут в зал? появилась могучая фигура предс?дателя Гос. Думы. Воцарилась тишина. Громовым голосом он приказал немедленно освободить вс?х офицеров и вернуть им оружіе, а зат?м, обратившись к солдатам, громил их и в конц? концов выгнал обратно в казармы. В полном порядк? солдаты, молча, покинули пом?щеніе Думы. Посл? этого случая в батальон? надолго воцарился относительный порядок. Офицеры со слезами на глазах благодарили М. В. за спасеніе и просили разр?шенія на эту ночь остаться в Дум?". "Не одну тысячу жизней спас М. В.", — заключает мемуарист...
Перед нами, таким образом, яркій образчик разложенія, к которому привел "приказ № 1". Однако подобныя воспоминанія можно объяснить лишь своего рода психозом воспріятія — так далеко это от того, что было. По совокупности того, что мы знаем о жизни батальона в первые дни революціи, можно сказать, что эта жизнь протекала не так спокойно, как воспринимал ее секретарь Родзянко. Напряженность атмосферы внутри казарм на Милліонной выступает вполн? опред?ленно, и она, д?йствительно, проявлялась в отношеніи солдат к н?которой части команднаго состава. У потомков "декабристов" не все было благополучно во внутренней жизни батальона. Вот что говорит Шидловскій, старавшійся, как мы знаем, перваго марта через солдат выяснить настроеніе в полку, "Подробныя разъясненія", между прочим, "нарисовали мн? такую картину, существованіе которой я не считал возможным даже в самом глухом полку арміи, а не то, что в первом полку гвардіи. Мн? потом разсказывали офицеры других гвардейских частей, что им давно уже было изв?стно о существованіи в Преображенском полку таких дисциплинарных взысканій, которыя никакими уставами не были предусмотр?ны и с чувством челов?ческаго достоинства совершенно несовм?стимы". Этот "тюремный режим" создавал повышенное настроеніе в батальон? до революціи; возможно, что как раз Преображенскій полк надо отнести к т?м частям, гд? в дни переворота пытались неудачно произвести свои эксперименты сторонники диктатуры, что осложнило положеніе. Посколько в нашем распоряженіи находятся протоколы 1-4 марта батальонных комитетов, мы можем судить, что как раз в Преображенском полку с наибольшим напряженіем происходило урегулированіе взаимных отношеній между офицерами и солдатами. Так, напр., если в л.-гв. гренадерском полку командиром батальона был избран полк. Коренев, а в Измайловском полк. Козено, то в Преображенском на этот пост попал подпор. Зарнич. Группу офицеров солдаты не хот?ли принимать, и этот вопрос должен был обсуждаться в зас?даніи батальоннаго комитета 5 марта. Временный командир батальона совм?стно с предс?дателем бат. комитета рядовым Падериным (большевиком) составили список офицеров, которые не подлежат привлеченію к работ? в батальон и должны были быть распущены "по своим квартирам", полк. кн. Аргутинокаго-Долгорукова и еще 6 офицеров предполагалось "арестовать впредь до выясненія в собраніи на Милліонной под отв?тственность командира и адъютанта". Протокол зас?данія 5 марта дает матеріал для характеристики, произведенной сортировки офицерскаго состава, но ничего не говорит об арестах, которые должны были быть произведены в условіях, совершенно не соотв?тствовавших описанію Садикова.