Болтливые куклы (СИ)
Больше Зар никогда о своем прошлом не поминал. Но после того разговора под снегопадом Шен Ри понял, что для его старшего друга танец — вовсе не песня тела, не музыка сердца, не отдохновение души. Для него танец — последнее спасение, хрупкая соломинка с острыми шипами, которая держит его над пропастью отчаяния.
А может статься, и безумия.
Сам Шен Ри за годы, проведенные в храме если уж не смирился совсем со своей участью, то по крайней мере научился принимать жизнь такой, какая она есть. Он тоже искал в танце спасения от мыслей о внешнем мире, но вместе с тем — безумно, неистово любил то, ради чего, как ему казалось, он был рожден. И если выбирать между внешним миром без танца и танцем без внешнего мира, то Шен скорее бы склонился ко второму варианту.
А переубедить Зара, что его танцорское мастерство не подделка, а чистое золото, Шен Ри так и не смог. Это было за пределами возможностей.
Этот эпизод с танцем под падающим снегом имел и еще одно непредсказуемое последствие. Весьма многозначительное для Шен Ри.
Очевидно кто-то разглядел их с Заром танец за пеленой снежной завесы. И донес сведения о нем до ушей главного распорядителя. Не сразу, не в тот же день и не на следующий, но спустя почти треть лунного цикла Шен Ри оказался в покоях самого Дабу Реа.
Это было роскошное место, ничем не напоминающее скромные спальни для младших актеров. Резные деревянные панели стен радовали глаз множеством сказаний, с потолка свисали изысканной работы кованые лампы с цветными стеклами, а пол был устлан богатыми циновками, сплетенными из ярких тканей. Сам распорядитель встретил юного гостя, сидя на вышитых подушках у низкого столика, заставленного множеством лакомств. Шен Ри уже давно забыл вкус и запах такой еды, и теперь во все глаза смотрел на яблоки в медовой глазури, рисовые шарики с поджаристой сахарной корочкой, маленькие розовые пряники, фрукты и целую россыпь всевозможных орехов. Невольно он сглотнул и только потом поднял глаза на самого распорядителя.
Дородный, но не особенно страдающий от избытка лишнего веса, Дабу Реа неспеша, с наслаждением потягивал горячий чай из маленькой фарфоровой чашки.
— Садись, — похлопал он подушку рядом с собой. И Шен Ри послушно сел. — Ешь, — Дабу придвинул к нему блюдо со сладостями. — Вечно вы, малявки, тощие и недокормленные. Тебе что, еды не дают вдоволь?
Под хмурым, будто бы сердитым взором главного распорядителя Шен Ри почувствовал себя и вправду маленьким, точно ему снова пять лет.
— Я ем досыта, — ответил он почтительным голосом, каким младший должен разговаривать со старшими, глубоко уважаемыми людьми. — Благодарю вас за заботу, господин Дабу.
Взгляд на блюдо Шен так не поднял, равно, как и на самого распорядителя.
— Давай, давай, не изображай тут целомудрие, маленький проходимец! — Дабу властно указал большим толстым пальцем на блюдо. — Ешь, я сказал!
Робко, почти через силу Шен Ри протянул руку к лакомствам и, не задумываясь, взял один из розовых пряников. Такие когда-то приносила в переднике старая Куу…
Оказалось, их вкус не изменился. Яркая вспышка — нет, даже не воспоминаний — ощущений детства пронзила сердце изгнанника рода Ри.
— Так вкусно… — прошептал он, закрыв глаза. — Спасибо, господин Дабу.
— Бери еще.
Куда там… Шен даже этот пряник не доел. Положил аккуратно на край изящного наборного столика и покачал головой. Он боялся, что заплачет, и потому снова не поднимал глаз.
— Да… — задумчиво протянул Дабу Реа: — Ты и впрямь настолько странен, насколько о тебе говорят наставники. Что ж, не будем тянуть и говорить о пустяках. Я позвал тебя по делу. Думаю, ты и сам это понимаешь. Расскажи-ка мне, дитя, часто ли ты танцуешь роли, которых тебе никто не доверял?
Шен Ри почувствовал, как его дыхание стало быстрым и горячим. Страх уколол его в самую средину груди, а потом отразился где-то в правой пятке. Той самой, которую последние восемь лет украшал символ журавля.
— Нет, господин распорядитель, — еле слышно сказал Шен, — не часто. Редко… Я… я…
— Ты! — сердито воскликнул Дабу Реа. — Ты, глупый мальчишка! Тебе известно, что это большая дерзость?
Слова старшего падали на голову Шен Ри, как тяжелые острые камни. И сквозь пелену страха он едва ли мог расслышать, что гневные нотки в голосе в голосе распорядителя не так уж и страшны на самом-то деле.
— Глупый, глупый мальчишка… — вместо того, чтобы позвать слуг и велеть им срезать клеймо с пятки негодного актера, Дабу вздохнул и налил чаю во вторую чашку. — Выпей и успокойся. Я не собираюсь тебя наказывать. Я лучше накажу Хо и всех остальных, кто внушил мне, что ты слишком мал для больших ролей. Нет, Лунной Девой тебе быть, конечно рановато. Но вот ее сестрой уже можно. С завтрашнего дня начнешь репетировать с основным составом. Я уже отдал распоряжение твоим наставникам. Хватит прятать свой дар от зрителей.
Шен Ри мог бы подумать, что ослышался или впал в грезы, но горячий чай обжигал его ладони сквозь тонкий, почти прозрачный фарфор. И нежный перезвон ветряных колокольчиков за плотно закрытым бумажным окном напоминал о том, что все реально. Все происходит наяву. Он не смог унять дрожь в пальцах, когда поднес чашку ко рту, но Дабу сделал вид, что не заметил этого.
— А вот твой белый дружок заслуживает хорошего наказания, — Дабу невозмутимо откусил рисовый шарик. — Но на этот раз я, так и быть, закрою глаза на его выступление. В конце концов, правил храма он не нарушал… А его, гм, особенности ума, мне в целом давно известны. Очень одаренный юноша, но, боюсь, плохо кончит, если не образумится. Ты ему это передай. Так, на всякий случай. А сладости с собой забери, пусть порадуется. Его, как я посмотрю, мало что здесь радует…
Когда онемевший от всех этих новостей Шен Ри уже стоял на пороге с нелепым подносом в руках, главный распорядитель вдруг добавил ему в спину: — И сообщи этому страдальцу, что уже через полгода, когда он получит статус старшего актера, у него появится возможность прекрасно разнообразить свою жизнь выходами в свет, ЗА пределы храма. Надеюсь, это известие не лишит его остатков разума. И благоразумия.
Дабу Реа не обманул — не прошло и полугода, как Зар оказался за пределами храма. Шен Ри сам проводил его до Южных ворот, а потом, глубоко впечатленный произошедшим, вернулся в свою комнату.
Он и раньше знал, что по достижении статуса взрослого актер имеет право на выходы 'в свет', но никогда не задумывался о возможности самому оказаться за пределами храма. Ему всегда казалось, что эта возможность недосягаемо далека. А теперь Шен осознал, что грань, отделяющая замкнутую храмовую жизнь от чего-то большего придвинулась почти вплотную…
Наверняка, Зар волновался, впервые собираясь выйти в открытый мир, но он ничем этого не выдал. Смиренно взял от слуг неприметную городскую одежду, покрыл лицо пыльной пудрой, а затем заплел свои диковинные волосы в несколько тонких кос и спрятал их в высокий тюрбан. Надев на ноги дешевые деревянные туфли, он уже ничем не отличался от обычного южанина-простолюдина, каких полно в Таре.
В тот день представлений не было, а репетиция для младших актеров окончилась довольно быстро, поэтому Шен Ри оказался предоставлен самому себе. Впервые за долгие годы он не обрадовался свободному времени, а испытал настоящее мучение. Ждать без дела было почти невыносимо, а думать о чем-либо еще, кроме Зара и его первой прогулки по городу, Шен просто не мог.
Строгие правила храма обязывали служителей Великой Богини возвращаться до полуночи — прежде, чем прозвенит последний гонг, и все ворота будут закрыты.
Зар вернулся за несколько мгновений до гонга. Шен Ри, взволнованно ждавший его у Южных ворот, уже почти отчаялся увидеть друга, но в последнюю минуту тот ворвался в полуприкрытую дверь и устало рухнул прямо под высокой храмовой стеной. Его тюрбан был наполовину размотан, деревянные туфли потерялись, на ногах виднелись свежие ссадины.